Александр Ледащёв - Самурай Ярослава Мудрого
Как ни странно мне показалось все это, включая столь иезуитский план, но воины и уные одобрительно загудели. Один Воислав, я видел его сбоку, вдруг шагнул вперед.
– Гоже ли мне, светлый князь, врать отцу с матерью, что не ведаю, кто братьев побил?
– Что скажешь, Ферзь? – внезапно спросил меня Ярослав.
– Думаю, беды не будет, коли ты им так и скажешь. Я долга крови не снимаю с себя, да тебе пока не взыскать его. Как будешь готов, так и сладимся, а тогда и правду скажешь родителям. Или я скажу, то обещаю, – сказал я четко и громко.
– Добро, Ферзь. Что скажешь, уный? – мягко обратился князь к Воиславу.
– Твоя воля, княже. Быть по сему. Согласен я с Ферзем. Правда все равно как масло в воде – вверх идет. Как убью его, тогда и скажу правду. А если он меня – то и ладно, знать, нет правды в мире, а тогда я и жить не хочу, – отвечал уный и, поклонившись князю, вернулся в строй. Строй молчал.
– А ты, Ферзь, что теперь скажешь? Согласен роту принести, что служить станешь верой и правдой и всему, чему сам учен, уных научишь? – строго обратился князь ко мне.
– Даю роту (я вспомнил, что значит это слово, совершенно неожиданно – по сути, это присяга воинская) на то, что учить уных стану без утайки, строго спрашивать, отдам все, что сам ношу. Что буду верен тебе, князь, верен и делам твоим, – отвечал я.
– Добро. Роту твою принимаю, будешь учить уных тому, что сам пока не забыл. Вставай здесь, – князь внезапно указал на пустое место слева от себя. Честь, как я понимаю, была неслыханная. Видать, здорово уные у князя требовали учителя, раз он меня на второй день так возвеличил, вчера убить пытаясь.
За ерничеством я скрывал настоящий, полновесный, давно не испытываемый восторг. К восторгу, однако, примешивалась некая грустинка, что вот снова я на кого-то работаю. Но радость, что для меня вообще непривычно, подавила и грустинку – я служил настоящему дайме! Служил с мечом в руках! Грусть молча отошла куда-то в темные закоулки души и улеглась там, выжидая. Снова в памяти всплыл старик-японец, он был бы мною доволен…
Глава VI
Не успел я прийти в себя от невиданной чести, как князь, хлопнув меня в знак благоволения по плечу, велел сворачивать лагерь. И мы – да, уже «мы»! – забегали, как муравьи вокруг замечтавшейся гусеницы. «Милостиво повелеть соизволил» – как-то механически вспомнил я цитату из другой хорошей книги, связывая свой так внезапно увеличившийся багаж и раскладывая его по лошадиным спинам. Себе я сразу же выбрал одного коня и понял, что, хотя разумнее всего было бы продать всех лошадей, не доезжая до места, вместе с вещами и оружием, чтобы не признали родичи побитых, этого коня я не отдам. Вскоре, со всем караваном, соединенным мною чембуром, я приехал на место сбора.
Остальные дружинники спешно сворачивали шатры, укладывая их на телеги, только те двое, что хлопотали у котла, и усом не повели, продолжая свое мирное дело. Времени сборы заняли очень немного, так что стало ясно, что в дружине у моего нового дайме с дисциплиной все в полном порядке. Тем временем двое кашеваров закончили приготовление пищи и начали созывать народ к котлу, одновременно щедро нарезая хлеб толстыми ломтями. Первым к котлу, как и следовало ожидать, подошел сам князь, из чего следовало, что князь старается быть поближе к своим людям и что и не брезгует простой едой, и не гоняет за нею слуг. Это импонировало даже мне, человеку, далекому от юношеских восторгов кем бы или чем бы то ни было. Вообще, становилось ясно, что князь мой – человек, который твердо знает, как идти к любой цели, если уж ее выбрал. И выбор средств у него очень большой.
Меня, как полноправного дружинника, тоже не забыли. К котлу меня пригласил сам Ратьша, он же сломал пополам кусок хлеба, одну половину которого протянул мне, а вторую оставил себе. Щедро. Очень щедро. Князю явно нужны дружинники, которые будут превосходить обычных в этих землях воинов. Раз моему дайме такие нужны, я сделаю все, чтобы он их получил. Все просто. Ему надо, я – делаю. За это меня кормят и хлопают по плечу, это вам не шутка!
Кормили нас кашей, которую Ратьша назвал гущей. Точно! Ведь так и звали новгородцев – гущееды. Стало ясно, где я нахожусь территориально, хотя бы примерно. Хотя тоже не факт – может, просто повара оттуда. Судя по возрасту князя, сидит он нынче на ростовском княжении. Может, увижу, как был основан город Ярославль, в конце концов, такая красивая легенда…
Ну Сова дает! Перенести человека в один миг за столько верст! Тут я вспомнил, за сколько веков Сова меня переправила, выполняя чье-то поручение, и мысль о количестве верст стала смешной.
– Ферзь, ты человек новый, может, и не знаешь чего, – деликатно сказал Ратьша, закончив трапезу.
– Точнее сказать, чего я знаю, – спокойно отвечал я.
– Как поедем, держись слева от князя, на шаг позади его стремени. Ты верхом-то умеешь?
– Да. И верхом, и пешком.
– Добро. Ты князя защищаешь слева, если что. Честь тебе и впрямь высокая выпала, доверился тебе князь, – глаза воина сузились, взгляд стал острым, как игла, колючим, холодным стал, оценивающим.
Казалось, Ратьша старается влезть мне в душу. Только не получится у него ничего. У меня там никакой каверзы, направленной князю во вред, не хранится, так что смотрю я тебе, тысяцкий, в ответ спокойно. Взгляд Ратьши изменился, снова стал спокойным, уверенным.
– Вперед князя заезжать не смей, только если сам прикажет чего, – продолжал Ратьша. – Сам ничего у него не спрашивай, первым разговор не затевай. И еще раз скажу – места тут скверные, Ферзь, ухо востро держи. Кольчуг у тебя теперь хватает, поднадел бы. Умеешь?
В ответ я молча кивнул головой. С кольчугами вопрос решен уже много лет назад, но Ратьше про то знать ни к чему, а то выяснится, что помню больше, чем говорю.
Поезд наш тронулся, я держался по левую руку от Ярослава, ведя за собой в поводу пятерку моих лошадей, навьюченных скарбом. Все это – и лошадок, и вещи, оружие и прочее я намеревался продать при первой же возможности. Цен и денег здешних я не знаю, но тут я надеялся на помощь Ратмира. Парень он небогатый явно, значит, деньги считать умеет. К тому же сам считает себя передо мной в долгу. Забавно. Подарил человеку его же вещи – и он же мне должен. Интересные тут понятия о благодарности. Пока что мне нравится.
Говорить с Ярославом я и рылом не вышел, и не о чем было. Потому я совершенно спокойно держался у его левой руки, держался как пришитый, не думая ни о чем вообще. Просто спокойно и пусто смотрел перед собой и вокруг себя. Когда же голова ваша не забита мысленным гулом, то вы способны на неожиданные вещи.
Это спасло Ярославу жизнь. Прежде чем надсмотрщик-рассудок успел вмешаться и все испортить, мое субурито опустилось на вылетевшую из кустарника обочь дороги стрелу-срезень. То есть ни ее саму, ни удара я не видел. Что-то смутило безмятежную гладь, и я отреагировал так, как умел лучше всего. Дальше я просто заорал как резаный, не горлом, а легкими, как учил меня старик-японец в свое время: «Засада!» – одновременно подав коня вперед, чтобы полностью закрыть Ярослава Владимировича слева. Это тоже был не геройский поступок, за это меня кормят и хлопают прилюдно по плечу, не забыли? Я – нет.
Рев мой услышали, должно быть, все лешаки в округе на несколько верст. Дружина без суеты и волнения свернулась, можно сказать, на дороге эдаким вытянутым ежом – коней остановили, закрылись щитами, под их защиту кинулись обозные. Ратьша, встав на стременах, отдавал резкие, лающие команды, а из кустов все летели и летели стрелы. На дорогу из кустов хлынули оружные люди – лавой, волной, которая, однако, разбилась о дружинного ежа, но, оставляя на копьях неудачливых, лесовики продолжали свои попытки разрушить конный строй и свести битву к избиению отдельных воев. Те понимали задумку лесных воинов не хуже, потому держали строй, раз за разом отбрасывая нападающих.
Копья у меня не было, и ко мне подойти оказалось попроще. Между мной и князем врезались несколько дружинников, закрывая его, князь смешался с дружинниками головного отряда, и с меня была, как я понял, снята обязанность охранять его левый бок. Поэтому я просто ударил коня пятками, бросив чембур, он рванулся вперед, раскидывая лесовиков, и врезался в кусты. Дезертировать я не думал, мне был нужен предводитель лесных разбойников, или кем они там были, хоть идейными борцами с системой. Дайме в опасности, Ферзь! Дайме в опасности! И этим сказано все.
Там, за кустами, как я и ожидал, стояли двое верховых. Один на вороном огромном жеребце, второй на небольшой гнедой кобылке. Не задерживаясь, я погнал коня прямо на них. Двое? И ладно, гуще трава – легче косить!
Это была моя последняя осознанная мысль, дальше я спрыгнул со спины коня, и он врезался в верховых, не успевших посторониться, как разогнавшийся поезд. Кони встали на дыбы. Всадник с кобылки был просто выбит из седла мне под ноги и уже не встал, субурито с полного маху опустилось ему на голову, и я бросился ко второму всаднику.
