Шумилин Ильич - Ванька-ротный
У нас был подвешен рельс на случай сбора по тревоге. После бани Было объявлено свободное время и любители собирать грибы могли уйти в лес. Старшина ударил в рельс, и солдаты тут же собрались. Я окинул их взглядом, все стояли в строю. Я объявил приказ и дал им пять минут на размышления и сборы. Через пять минут старшина ударил еще раз, все были в полной выкладке и сборе. Взорвав затворы у пушки и пулемета, облив керосином запасы продуктов, мы двинулись в расположение стрелковой роты. – Старшина! Мы забыли яму с боеприпасами взорвать! – Пошли подрывника, пусть положит шашку и шнур длиной метра на два. – Да пусть без торопячки, мы подождем его здесь, на тропе! У нас пара минут есть (еще) в запасе! Я услышал последний мощный и раскатистый взрыв. Вскоре По тропинке прибежали сапер и сопровождавший его солдат (ходивший с ним).
* * *
Глава 3. В окружении
Текст главы набирал Владимир@rambler.ru
Здравствуйте, Николай! Вот отпечатанная глава. Я позволил себе сделать некоторые замечания, как читатель…Их выделил. Замечательная рукопись, но кое-где (мне кажется) надо чуть стилистически отредактировать. А Вы не думаете её издать? Я бы хотел иметь такую книгу в своей библиотеке…
С уважением! Владимир.
09.07.1983 (правка)
Октябрь 1941
(Отступление на Ржев)
Вечерние сумерки спустились нал дорогой. Мы шли за стрелковой ротой, и каждый был занят своими мыслями. Я думал, хромая, почему нас не предупредили и бросили в Доте? Как случилось так, что мы остались одни? Интересно знать, где сейчас находятся немцы? Не закрыли ли они трех километровый перешеек, к которому мы должны будем целые сутки идти? Рассуждая и строя догадки, я совсем не заметил, как стемнело, как на землю спустилась ночь. Впереди в нескольких шагах почти бесшумно идут солдаты стрелковой роты. Роту ведет офицер, представитель полка. У него есть карта и маршрут движения. Рота вслед за полком отходит последней. Подразделения полка успели сняться раньше. Из всех отступающих войск мы шагаем сзади, последними. Впереди идет рота, а за ней топаем мы! А что мы? Мы им посторонние и чужие люди! Им все равно поспеваем мы за ними или нет, хорошо что предупредили и не оставили нас сидеть в Доте. Во время марша, когда по дороге впереди идут другие солдаты, за дорогой не следишь и о ней не думаешь. Мы пристроились сзади, идем у них на хвосте, стараемся не отстать. Идёшь себе спокойно рассуждаешь о чем-нибудь, шагаешь размашистым шагом, то догоняешь стрелковую роту, то отстаешь. И вот моя задумчивость и хромота обернулись для нас неожиданной развязкой. За одним крутым поворотом стрелковая рота нырнула в темноту, оторвалась от нас и пропала из вида. Мы ускорили шаг, что на марше обычно не делают, и попытались догнать её. Минут двадцать в темноте мы гнались за ней, но впереди на дороге никого не оказалось. Впереди на нашем пути по-прежнему все было тихо, неподвижно и пусто. Такое впечатление, что люди провалились сквозь землю. Разогнавшись по дороге, мы не сразу сообразили, что мы напрасно бежим и что нам нужно остановиться. Тяжело дыша, мы, наконец, в растерянности встали и попытались на слух уловит топот солдатских ног уходящих от нас. Но солдаты по ночным грунтовым дорогам ходят беззвучно, если вместе с ними на дороге не тарахтят телеги и не скрипят колеса, если не фыркают лошади и не ругаются ездовые. Мы потеряли стрелковую роту и остались стоять в темноте одни на дороге. Тяжело вздохнув, я виновато окинул взглядом своих солдат. Они столпились в кучу и молча смотрели на меня. Вот растяпа!- наверно думали они. Лейтенант, командир взвода, идет впереди, ведет за собой целый взвод солдат, а сам спит на ходу. Взял и упустил стрелковую роту! От одной этой мысли меня бросило в жар. На носу выступил пот, от волнения загорелись уши. Вот и первая твоя промашка лейтенант! Когда-то ты должен был сделать ошибку! Это тебе не походная колонна, в строю которой тебя ведут и даже направляют на поворотах дороги. Вот поучительный пример твоей беспечности и отсутствию внимания. Теперь ты как ночной сыч будешь смотреть вперед. Не даром говорят: за одного битого, пять не битых дают! Что будешь делать, лейтенант? – спросил я сам себя. Случилось самое непостижимое, неприятное и почти непоправимое! Все что угодно! Но именно теперь, в темноте потерять стрелковую роту, я никак не предполагал. Я стоял на дороге, смотрел на своих солдат, стирал рукой пот с лица, и не находил ответа. Ни маршрута движения! Ни карты местности! Куда идти я совершенно не знал. При выходе из леса, когда мы пристраивались в хвосте стрелковой роты, я забыл попросить у штабиста взглянуть его карту. Теперь в руках у меня только компас и на плечах голова. Дунай! Соображаю…Что будет дальше? Что сказать своим солдатам? Мы вернулись назад, где по нашему мнению рота могла свернуть с дороги в сторону. Мы потоптались на месте, пошарили в темноте, потеряли ещё не мало времени, пытаясь отыскать следы на дороге. Но все дороги войны одинаково разбиты, размыты и утоптаны, и наши поиски следов ничего не дали. Мелькнула мысль разослать солдат в разные стороны. Но другая подсказала совсем обратное. Ночью бегай, не бегай, ничего не найдешь! Пошлёшь солдат на поиски в разные стороны и всех в темноте потеряешь! Главное пусто кругом – спросить некого! Куда ведут эти дороги? Какую выбрать? По какой из них идти? Стрелять в воздух и кричать бесполезно. С ротой на этот случай договоренности не было. Услышат выстрелы и крики, подумают, что напоролись на немцев. А потом неизвестно, может немцы на самом деле где-то близко стоят у дороги и мы обнаружим себя. Нельзя забывать, что весь район окружен немецкими войсками и где мы встретим их трудно сказать. Я посмотрел на компас, прислушался к ночной тишине, взглянул на черное небо и ослабил защелку на стрелке. Голубой, светящийся треугольник дрогнул и закачался вместе со стрелкой. Взяв азимут на северо-восток, где по моим расчетам должен был находиться город Ржев, я повернулся лицом в сторону прорези. Когда-то в (НЕ РАЗОБРАЛ) я видел карту этого района. В памяти остались города и точки, разбросанные в пространстве. Я представляю себе извилистую линию Волги и положение Ржевской железной дороги. Я тронулся с места, и мы пошли по дороге вперед. Темные густые ветви кустов и лохматые развесистые лапы колючих елей тянуться к нам с двух сторон на дорогу. Кажется, что они в темноте стоят как живые, раскинули в стороны руки и хотят нас захватить, остановить, предостеречь от немецкой засады. Какие-то неподвижные черные силуэты пригнулись к земле, ждут, когда мы подойдем к ним поближе. Возможно именно за этим бугром мы и попадем под немецкие пули. Они хотят подпустить нас, и ударит в упор. Не будем же мы ложиться каждый раз, когда нам кажется за кустом или бугром засада, пригибаться к земле, ползти по дороге, и крадучись приближаться к подозрительному месту. К тому же мы вовсе не знаем, когда и где на пути нас действительно встретят немцы. Кругом темно, дорогу тоже не видно. Непроглядная ночь заслонила собой всё пространство! Мы ступаем по дороге и чувствуем её только ногами. Небольшая канава и каждый из нас оступается в ней. Что лежит впереди в этом темном и мрачном пространстве? Можно лишь представить в своём воображении. Вы никогда не ходили в темную ночь по лесным и полевым дорогам? В темноте, когда ты осторожен, всегда мерещиться всякая ерунда. Куда поворачивает эта дорога, почему она всё время крутиться и петляет? Мне определенно кажется, что мы идет в обратном направлении. Вот-вот покажется опушка березового леса, и мы вплотную подойдем к нашему Доту. Нелепая мысль заставляет меня очнуться. Я достаю из планшета компас, быстро оттягиваю кольцо защелки, смотрю на стрелку и убеждаюсь, что мы идем в правильном направлении. Я постепенно успокаиваюсь и отбрасываю в сторону всякие мысли. Так мы и идем в ночной темноте. Встречу с немецкими танками я почему-то себе не представлял. Что должен делать я, если выстрелы раздадутся? Какую команду своим солдатам я должен отдать? В таких делах мы не имеем никакого опыта. Солдаты мои сугубо гражданские лица. В боях и под пулями они не разу не были, и кроме знания техники ничему не обучены. Так что, попади мы сейчас под огонь, я отдам команду – ложись! Лягут они в темноте как дрова, и потом их не сдвинешь с места. Мы прошли лощину, по дну которой тянулась дорога, поднялись на пригорок и неожиданно вышли на большак. (Не особо связно с последующим абзацем) Это даже ни боязнь и ни страх. Под обстрелами мы не были, крови, убитых, и смерти не видели, страха вообще не испытали. Так, вероятно, молодые и несмышленые мальчишки, не обстрелянные солдаты, без боязни и страха лезут вперед и гибнут в первом бою. Потом, они познают мудрость солдатской смерти и жизни, если после первого боя останутся в живых. Войны я тогда не боялся. Мне казалось, что война – это стрельба с огневых рубежей. И засада появляется в воображении на первых порах, на первых километрах, в начале пути, пока ждешь в темноте и постепенно привыкаешь. А пройдя с десяток километров, обо всем забываешь, не думаешь о немцах, привыкаешь к одиночеству, к запутанным перекресткам дорог, к ночным силуэтам, к ночной тишине, и все это вместе с дорогой в такт медленным солдатским шагам уплывает назад. Темное небо распласталось над нами. Безграничное ночное пространство повисло над землей. А кто мы? Маленькие крупинки, затерянные в ночном пространстве, ничтожные букашки, ползущие по земле. Да и какое мы имеем значение на этой огромной и бескрайней земле! Где мы? В какой точке земли сейчас находимся? Уготовила ли нам судьба увидеть рассвет и ясное утро, которое придет на смену ночи? А ночь, как и небо, необъятна и необъяснимо велика. Как-то (Я бы убрал слово «как-то») спускаясь с пригорка, мы заметили впереди неясные очертания людей. Мы сразу насторожились и стали прислушиваться. Видно было, как темные силуэты людей, ступая ногами, покачиваются над дорогой. Они молча удаляются от нас. Мы решили их осторожно догнать. Подойти ближе и разглядеть с расстояния. Так оказались мы снова в хвосте у группы солдат, шагавших по той же дороге. Но это были совсем другие солдаты, не те, которых мы потеряли в начале пути. Их было немного – всего десятка два. Мы пристроились к ним сзади и прошли остальную часть ночи. Утром на нашу дорогу стали выходить ещё и ещё отдельные группы солдат. Они неожиданно появлялись на опушке леса, выбирались из оврагов и вливались в нашу дикую колону, которая шла, постукивая подковами по каменистой дороге. Откуда-то из низины на дорогу выехали две армейские повозки, а затем за ними по дороге появилась пушка. Она свернула в нашу сторону и влилась в общий поток. Но все эти: пушки, повозки, и солдаты, шедшие впереди и сзади нас, представляли собой небольшие разрозненные группы. Они случайно сошлись на одной дороге и теперь растянувшись, шагали не спеша друг за другом. Никто из них точно не знал, куда ведет эта дорога, и почему они по ней идут. Никто из них не мог точно сказать, где находиться трехкилометровый проход из кольца окружения. По началу встречные (может лучше «встреченные»!) солдаты думали, что по дороге идет организованная часть, с пехотой и артиллерией. Одна пушка на полк, по тем временам было солидное вооружение! Никто из нас не думал тогда, что в современной войне на узких участках будут участвовать вереницы сразу сотни самолетов и танков, и по несколько сот стволов артиллерии. (Предложение требует доработки). А пехота будет применяться так, для подчистки после грохота. Впереди нас иногда появлялись новые группы солдат, но, пройдя вместе с нами с десяток километров и выяснив, что мы дикари и неорганизованные бродяги, что у нас нет запаса махорки и сухарей, они сворачивали в сторону и уходили куда-то в деревни. Мы были в растерянности и недоумении. Повозки и пушки от нас оторвались. Бежать вниз под гору за громыхавшими повозками мы не могли. Медленный размерный ритм шага взятый в начале пути, обеспечивал нам непрерывное движение без всякого надрыва и остановки. Мы шли без привалов на всём протяжении пути. Каждый солдат нашего взвода нёс на себе оружие, боеприпасы и ранцевый инструмент. Он шел в полной выкладке и нёс на себе все, что должен иметь солдат на войне. Во взводе был пулемет с запасом дисков и несколько цинковых коробок с патронами. Весь этот груз был равномерно распределен на каждого солдата. И тяжелая поступь солдат не позволяла нам бежать по дороге. Я не торопил своих солдат и не хотел увеличивать скорость ход. Но я предупредил каждого на счет амуниции, оружия и боеприпасов, что ничего не должно быть брошено или потеряно. Сейчас это наша основная и главная задача. Несмотря на усталость, каждый должен выйти к своим в полной выкладке и с оружием. Это наше лицо, наш воинский долг. По нему о нас будут судить, по нему нас встретят и окажут доверие. Солдаты идут медленно, тяжело передвигая ноги. Каждый понимает и сознаёт, что нужно идти во чтобы-то не стало. Нужно сегодня успеть покинуть район окружения. Это наша задача номер один. Это наша надежда! А чем собственно живет человек, если не надеждой! В этом году сухая и короткая осень. Сегодня 10 октября. Утром все придорожные канавы и кусты покрыты инеем. В движении, когда идёшь, холода не чувствуешь. Но белые выдохи горячего дыхания отчетливо видны. Начало октября, а ночью уже успел прихватить холодок! День выдался… К полудню мы проходим какую-то деревню. Мы не спросили, как она называется, нам не до неё. Деревня как деревня, большая, в несколько посадов. На крыльце одного из домов стоит мужик на вид лет сорока, на нём кирзовые сапоги, солдатская гимнастерка, на голове пилотка со звездочкой, а вместо шинели надета деревенская поддёвка. По всему видно, что он, отступая, дошел до своей избы и дальше идти не захотел. Маленькие, пустые глазки так и бегали на его худом и не бритом лице. То ли он ждал от нас поддержки, то ли порицания. Но, видать, идущая по деревни колона солдат, вызвала в нём чувство сомнения и замешательства. -Куда же вы братцы, русские люди, идете? – обратился он к нам, когда мы проходили мимо крыльца. – Ладно там молодые, глупые и несмышленые! Вы-то кажись все в возрасте и в летах. И он посмотрел поверх касок солдат куда-то в (слово не разобрал) даль. – Неужто и у вас никакого понятия? Он внимательно разглядывал моих уставших солдат, и от его быстрого взгляда я, лейтенант, тоже не ускользнул. – Немец вчера взял Старицу и Зубцов. Сегодня он двинул войска на Калинин. Вашему брату деваться некуды! Глянь через неделю и Москву. Офицерам и лейтенантам, тем, конечно, нужно драпать в лес. А я вот солдат, до дома дошел и стоп! Хватит, навоевался! Идти больнее некуды! Всей войне скоро конец! Он говорил, убеждал, шарил глазами солдат, а в душе у него была неуверенность и сомнение. Будь он решителен и тверд в своём решении, он не стоял бы на крыльце и не искал бы у нас одобрения и поддержки, у нас, у проходящих мимо, усталых и измученных солдат. Он смотрел на нас сочувственно, а сам чего-то боялся. Солдаты молча, медленно передвигали ноги, проходили мимо него, ещё ниже склонив свои головы. Они шли как на своих собственных похоронах. Возможно! – подумал я. – Кто совсем обессилел, захочет остаться где-нибудь по дороге в деревне. Солдаты не в силах нести на себе больного или безногого. Подумал! Но ничего не сказал своим солдатам и не ответил стоящему на высоком крыльце оратору. За такие речи его могли расстрелять на месте. Но на его счастье, среди нас не было тех людей, которые занимались этим делом, как своим ремеслом. Они давно, при первых признаках немецкого прорыва, подобрали длинные полы шинелей, сели в машины и укатили в глубокий тыл. Солдаты мои все были москвичи. А это, скажу я вам, не маловажное значение. Никто из них без особой на то нужды не захочет оседать в первой попавшейся деревни. К тому же мы верили, что доберемся до Волги, и что на том крутом берегу нас ждут и встретят с уважением. Мы не только надеялись, мы были уверены, что за Волгой проходит одна линия укреплений, что для нас там оставлено место в бетонном каземате, и они только ждут, чтобы мы (слово не разобрал). Нам и в голову не пришло, что за Волгой нет никаких укреплений, что мы в спешке просто забыты, и никто нас больше не ждет. Оборона нашего укрепрайона была построена в одну линию и при первом же ударе немцев была прорвана. Дорога не Зубцов, Старицу, Погореле-Городище, Калинин и Москву была открыта. Связь со штабом оборвалась. Образовался котел, из которого, теперь задыхаясь, бежала солдатская масса. А то, что мы идём и выбираем себе дорогу, хотим вырваться из немецкого котла, то это зависело только от нашего желания, сознания и совести. Сверни мы сейчас в другую сторону, возьми мы случайно неверное направление, и мы навсегда останемся за пределами войны. Мы были представлены сами себе, но у нас есть в душе вера и воля. Мы с трудом передвигаем тяжелые ноги, всё тело ноет и бесконечно болит от ходьбы. В начале пути почему-то болела только шея, потом боль перекинулась в поясницу, а к вечеру нестерпимо болели ноги, мы их просто за собой волокли. Для нас было важно одно. Мы держались друг друга, мы шли по дороге все вместе, никого не потеряли, и никто не отстал. Это было, пожалуй, наше основное преимущество. Отстань кто один, свались больным в деревне, ему никто там не поможет, ему никто там ничем не обязан. Так что держись солдат за своих! Ничего, что мы выдохлись и устали, из последних сил передвигаем ноги. У нас, брат, другого выхода нет! Нужно идти! Сам понимаешь! На другом конце деревни мы попытались спросить старуху. Но она о дороге ничего не могла сказать. Она сама была беженкой, и только что ночью приехала на телеги из-под Зубцова. Хотя все мелкие группы шли одной колонной и в одном направлении, но единства с военной точки зрения среди них не было. Теперь с падением Зубцова и Старицы идущие впереди заметно поубавили свой шаг. Среди солдат отдельных групп тоже были лейтенанты, но они, как и я, маршрута и карт не имели. Они шли наугад и опекали только своих солдат. Бесконечные группы немецкой авиации летят у нас над головами. Они летят в том же направлении, куда двигаемся мы. Видя всё это, отдельные группы солдат начинают отделяться от общего потока. Они сходят с дороги и сворачивают куда-то в сторону. Одна группа солдат, что идёт рядом с нами, предлагает взять направление на восток, сразу идти на Москву. Другие, наоборот, предлагают идти на Оленино. Но вот нам навстречу, по дороге со стороны Зубцова, вываливается на большак большая группа солдат. Они где-то там впереди напоролись на немцев, постреляли сами и были обстреляны. Побросав убитых и раненых, обгоняя друг друга, они бежали нам навстречу. Забавно и жалко было на них смотреть. Грязные, усталые, с перепуганными лицами. Увидев нас, они обрадовались, замахали руками, прибавили шагу и поспешили к нам. Подойдя ближе, они остановились, и, перебивая друг друга, сразу загалдели. Они стали рассказывать нам о том, что произошло с ними в дороге. На большаке сошлись две встречные партии. Одна шла на Ржев, другая прибежала из-под Зубцова. А где был тот перешеек шириной в три километра, никто точно не знал. Пошумев, погалдев, и солидно полаявшись, солдаты выяснили свои отношения, стратегическую обстановку на фронте и, как встревоженный рой пчёл, загудели, закружились, колыхнулись и сорвались с места, и побежали в сторону от дороги, толпой скатились с большака и, взяв направление на Оленино зашагали от нас. Удерживать их было бесполезно. Здесь действовал закон стихии масс. В один миг всё изменилось. Спокойно шагавший, усталый поток измученных солдат вдруг сорвался с места и, торопливо перебирая ногами, скрылся на повороте дороги, за опушкой леса. Просёлочными и лесными дорогами, куда боялись сунуться немцы, солдаты разбежались и пропали без вести. Возможно кто-то среди них торопился домой, а другой не против пристроиться примнем, и пожить на хлебах у безмужней хозяйки. Глядя им вслед, мы недоумевали и не знали, что делать. Вот мы и одни! Мы по-прежнему продолжали стоять на дороге. Теперь нам снова нужно выбирать свой путь. Немецкие самолеты, тяжело завывая, летят боевыми группами у нас над головой. Они идут ровными косяками, не обращая на нас никакого внимания. У них дела впереди поважней. Поговорив со старшиной и выслушав, что скажут солдаты, я мысленно прицелился в то место, куда летели самолеты. Подал команду и взвод тронулся. Там, куда летят самолеты, рассудил я, идут бои и должен находиться проход из котла окружения. Мы идём по тому же большаку, но настроение подавленное, состояние растерянное и топаем мы по дороге молчаливо. Иногда нам кажется, что мы идем не туда и нашему пути не будет конца. На дороге пустынно, кругом безлюдно и всё неподвижно. Тяжелый путь и тягостное настроение! Я только потом осознал, что война с немцами не занятия по военной тактике у ящика с песком. Это не полевое занятие в училище, когда, разинув рты, бегали и кричали – Ура! Тогда мы, кололи гранеными штыками налево и направо воображаемого противника. Теперь войну предстояло узнать с черного хода, познать её на собственном опыте, представит в другом свирепом виде. Иногда над нами появлялась немецкая стрекоза. Это несколько оживляло нас в пути и отвлекало от всяких унылых раздумий. Немецкий костыль, как приелось потом к нему это название, крутил и вертелся над дорогой, где мы шли. Он переваливался с крыла не крыло, спускался вниз, так что было видно в кабине одинокого летчика. Потом он взмывал вверх, улетал вперед и через некоторое время возвращался снова. Но так как он не стрелял и не бросал бомбы, а только назойливо стрекотал и кружил над дорогой, мы шли вполне спокойно. Я иногда посматривал вверх и старался рассмотреть его получше. Война шла уже полным ходом, а мы не знали ни типы, ни опознавательные знаки немецких самолетов. Кресты на крыльях и на фюзеляжах были обведены красной каймой и нам снизу они казались красными звездами. Мы останавливались и, задрав головы, рассматривали их. Возможно в том направлении, куда улетал немецкий костыль, и находился узкий перешеек, к которому мы спешили. 11 октября, в субботу, сбив наш заслон под Старицей, немцы устремились на Калинин. Перерезав железную дорогу под Зубцовым, немцы бросились на другою основную магистраль. Люди, бродившие в это время в окружении, знали все последние новости от других разбитых (не уверен, что это слово) солдат и беженцев. Мы шли так остаток дня и весь вечер. День угасал, надвигались сумерки. Под ногами на дороге то песок, то камни, то камни, то застывшая от холода земля. А когда вошли в лес, в лесу дорога была местами перехвачена корнями деревьев. Время бежит, а мы продолжаем упорно и медленно двигаться вперед. Когда стало совсем темно, мы свернули на широкий прогалок и, поднявшись на бугор, вступили на хорошую, замощенную булыжником мостовую, и солдаты сразу застучали сапогами. По состоянию дороги чувствовалась близость большого города. Под ногами исправно мощеная дорога. В пригороде такие участки обычно не большие и тянуться они сравнительно недалеко (может лучше «не долго»). Городские власти, так сказать, поддерживает только парадный въезд. Мы идем, а кругом по-прежнему всё неподвижно, сумрачно и неуловимо тихо. За обочиной дороги видны чёрные силуэты одноэтажных домов и заколоченные досками оконные рамы. Некоторые из домов имеют железные крыши. Но это не Ржев, это узкая полоска домов, вытянувшаяся в один ряд вдоль дороги. Дома кажутся сумрачными, люди как будто вымерли. Где-то на ветру поскрипывает раскрытая дверь. На фоне негромкого перебора солдатских ног по краю мостовой этот скрип слышно на ходу, не надо останавливаться, чтобы прислушаться. Возможно люди где-то и есть. Не все расстались со своим скарбом и сбежали. Они только делают вид, что дома пустые и всеми брошены, а сами прячутся от неизвестности и от нас. Кто там шагает с оружием на плечах? Мы идем вперед и ног под собой не чувствуем. Кругом темнота и впереди ничего не видно. «Ночью немцы не воюют!» – рассказывали нам отступавшие солдаты, которые успели побывать в перестрелках и боях. «По воскресеньям у немцев – выходной!» Сегодня одиннадцатое число, а завтра двенадцатое – воскресенье. Возможно нам повезло, мы можем проскочит через Волгу. Сейчас впереди пустой большак и по нашему мнению он должен привести нас к берегу Волги. Но дело в том, что мы пока точно не знаем, где и как мы переправимся через неё. Попадись нам сейчас кто навстречу, скажи, что сейчас мы находимся на подходе к Зубцову, мы сразу поверим и повернем поспешно назад. Так двигались мы в темноте, как бы наощупь, в беззвучном пространстве. – Сейчас будет Ржев – сказал старшина. И действительно, впереди стал разгораться бледный закат. Я посмотрел на стрелку компаса. Закат был на севере. Что это? Обман зрения или отсвет пожара? Я ещё раз беру азимут на светлое пятно, которое отражается в небе. Первые сутки кончились с момента нашего выхода из Ура. В час мы делаем километра три, не более. Сколько мы успели пройти, если на всём пути не разу ни остановились и ни присели? Но вот, за поворотом дороги снова показались ярко освящённые облака и в тёмной низине на берегу, мы увидели неясные очертания моста. Деревянный мост был цел. Под мостом тихо плескалась вода. – Думаю, что мы подошли ко Ржеву! – сказал я старшине, стоявшему рядом. – Вот Волга, а на том берегу Ржев. – Узнаешь старшина? – Когда-то мы здесь с тобой проходили! Только в обратном направлении! Узнаешь? – Вот она та дорога, по которой мы свернули, когда совершали марш в укрепрайон. – Мы её с тобой в темноте не узнали!
