Спаситель (СИ) - Прохоров Иван

Оставшись без казенного пропитания и при этом со слегка подмоченной репутацией, бывший монах Елисаветий тем не менее не опустил рук, а прослышав о хороших доходах на зубоволочении, выменял у проезжего татарина на полмешка лука ржавые щипцы и с тех пор зарабатывал выдергиванием зубов.

– Пришел сдаваться, отец родный! – пугливо сообщил Никодим войдя на захудалый двор к Елисаветию.

Елисаветий сидел на крыльце, лузгал орехи. Поняв по измученному виду гостя, в чем дело, он уверенно встал, жестом приказал тому открыть рот, деловито осмотрел.

– Инда во еже бо! – Произнес он задумчиво. – Деньгу приволок?

Никодим достал россыпь овальных медных копеек.

– Со страдальцев лишнего не беру! – произнес Елисаветий и взял одну копейку, что насторожило Никодима.

– Ты, бачка, лучше все возьми, да утрудись не шибко-то драть, чаю не коня ковати.

– Шибко не шибко, драть все едино, становись туды на колени да лечтцу не докучай. – Елисаветий указал на вытоптанный в снегу пятачок перед курятником.

– Почто на колени? – спросил Никодим, с ужасом глядя на появившиеся в руках старца страшные щипцы.

Ему вдруг захотелось убежать, но вспомнив об изнуряющей боли, он взял себя в руки и повиновался.

Елисаветий зажал его голову у себя между ног, схватил щипцами за больной зуб и принялся драть. Никодим замычал, потом заорал как резанный, а потом рухнул в обморок. Когда он очнулся, Елисаветий напоил его отваром из дубовой коры и показал вырванный полусгнивший зуб.

К вечеру Никодим шатаясь вернулся домой, он не мог есть и спать три дня, а на четвёртый ощутил, что боль стала угасать, он даже поел с аппетитом сушеного редиса со сметаной и принялся за оставленную работу – дубление свиной кожи.

Примерно в это же время на его дворе появились два азиата. Бывший разбойник Никодим мгновенно понял, что это не безобидные кочевники под ясачным спудом сибирских господ, а настоящие головорезы с большой дороги.

– Яко здравие, старче? – раздалось за спиной.

Никодим обернулся и увидел у дверей в избу еще одного разбойника. На этот раз русского.

– Не жалуюсь ныне. – Спокойно ответил Никодим, пряча в руке шкуросъемный нож. – А вам чего надобе, люди добрые?

Разбойник русской наружности подошел ближе, заглянул ему в лицо наглыми глазами.

– Кольми добрые, чего же нож в рукаве прячешь?

– Ладно, Аким, не пугай старика. – Засмеялся один из азиатов. – Заедино не на того напал.

– Ведаю, сказывают старец сей не одну душу на небеса отправил.

– Сице о том пришли толковати? – строго вопросил Никодим.

Аким с тунгусами засмеялись.

– Ищем мы кое-кого. Сказывают у тебя живали.

– Все их ищут, – усмехнулся старик.

– Отнюду ведаешь еже об одних разговор?

– Филипп, да при нем Бес страхолютый, разбойник да отрок?

С лица Акима мигом слетела улыбка. Он схватил старика за отвороты тулупа.

– А ну сказывай еже весно!

– Жили они зде на постое два дня, посем ушли, да оставили след. По сему следу и пустился в погонь за ними отряд Голохватова.

– Якой след?

– Карта с меткой, еже путь их лежит к Вербицкому.

Аким прищурился.

– Не похоже на Филиппа. – Сказал он подошедшему Бакану. – Али врет черт беззубый.

– Да я знать не знаю, ведать не ведаю, по мне все едино. – Проворчал старик.

– Почто ему сия глушь?

– Глушь сгодится ежели сблазнить ворога, пустив по ложному следу. – Сказал Бакан.

Аким призадумался и одобрительно кивнул.

– А во-то теперь похоже. Скажи-ка, старик, отряд пошел за ним?

– Полдня токмо поводыря искали. Без поводыря в той глуши заплутаешь. Посем ушли, а далече ли – не ведаю.

– Стало быть не вернулись?

– Поводырь воротился, сказывал поворотили на север, да амо – неведомо.

– Поводырь овый зде?

– Толку у него не сыщете, яко с козла молока, – махнул рукой старик, – во-то племянника моего Федула дождитесь, он годе поводырь, каждую сосенку в округе ведает, да токмо он теперь в Итанцинском остроге, а онамо толки броднят еже окружило его войско да третий день уж берет приступом.

– Еже за войско?

– А шиш его ведает!

– На кой черт кому-то понадобилось осаживать Итанцинский острог? – проговорил Аким и тотчас сам догадался.

Они с Баканом переглянулись.

***

Всю ночь Антон, Бес и Филипп по указаниям Тишки резали и сшивали льняные лоскуты. К утру, когда раздался первый выстрел у них было готово шесть гигантских кусков, каждый – двадцатиметровой длины, по форме похожий на рыбину без хвоста. Тишка сказал, для надежности не помешал бы лак, но он сох почти сутки, которых у них просто не было.

– Слушай, Тишка, если я верно помню, братья Монгольфье обходились без лака… – Сказал Филипп.

Тишка недовольно вздохнул, сверился со своими рисунками и дал отмашку на сшивание. Самым сложным было соединить куски в так называемом куполе. Тут пригодилась врожденная аккуратность Антона, от остальных потребовалось лишь мускульное напряжение.

Над головами разлеталась залповая канонада, воинственные вопли, кто-то бегал, стуча тяжелыми сапогами по мостам, периодически ударял о стены амбара, в котором кипела безумная работа. Бес говорил, что острогу под силу выдержать несколько попыток атак, и благодаря естественным преградам в виде рек с двух сторон, его трудно будет поджечь. Конечно, это все не касалось орудий, пока они молчали, но почему? Возможно, потому что это было пока только предупреждением.

Филипп заставлял себя не думать об этом, подгонял Беса и Антона, чтобы работали быстрее и сам ускорялся.

К исходу первых суток, Филипп и Тишка поняли, что скорость работы никуда не годится – они сильно отстают. Шар, пока лишь в виде гигантского спущенного мешка уже начал приобретать классические формы, но они сшили только половину, сломав при этом пару десятков ганзейских игл, в кровь исколов себе руки, а ведь задумывалось еще дублирование стежков для надежности и скрепление швов клеем, затем еще следовало вывернуть шар и стянуть его веревками. И еще пока даже речи не было о топливе, корзине и управлении (знания о последнем у Филиппа и вовсе отсутствовали).

Между тем, вечером к ним зашел Провотор со своими людьми. Братья кое-как закидали товаром своего «франкенштейна» и открыли ворота.

Провотор хмуро оглядел беспорядок, возбужденных братьев и остановил свой тяжелый взгляд на Филиппе.

– Минул день, – изрек он мрачно, – покамест не зрим мы твоих спасителей, поне теряем своих людей.

– Эти жертвы не напрасны, Провотор.

– Яко обмолвишь ты сие их близким?

– Мы не выбираем пути, они выбирают нас. Они борются не за меня и не за тебя. – Филипп щелкнул пальцами, указав Антону на кожаный мешок в углу. – Они ведут борьбу за себя и свое будущее. Ты знаешь это. Господь всем посылает испытания.

Антон передал мешок Филиппу, тот протянул его Провотору.

– Что это? – вожак заглянул в мешок.

Блеснула внушительная россыпь серебряных монет.

– Передай это тем, кто потерял сегодня близких и помни, что я не забуду о том, что вы сделали.

Провотор тяжело кивнул, окинул Филиппа невидящим взглядом, и Завадский хотел уже было облегченно выдохнуть, видя, что вожак направляется к выходу, но тот вдруг остановился и посмотрев Филиппу прямо в глаза, произнес:

– Лучше бы твое войско поспешило.

– Максимум день, – сказал Филипп братьям, когда Провотор ушел, – и это в лучшем случае. Большего у нас нет.

Тишка попытался было возразить, но Филипп взял его за плечи.

– Нам придется рисковать, брат.

За ночь ценой неимоверных усилий, они кое-как стянули лоскуты, Тишка забрался внутрь через двухметровое отверстие и с его помощью за два часа они вывернули шар наизнанку. Все уже были без сил, даже выносливый Антон. Филипп заставлял всех пить красный улун, но это уже почти не помогало. Завадский старался время от времени давать Тишке перерывы хотя бы по полчаса.

Не менее утомительной оказалось стягивание шара канатами. Здесь пришлось пойти на риск и ограничиться всего лишь двумя вертикальными витками и одним горизонтальным поясом. К четырем концам пришитых канатов надо было как-то прикрепить корзину, но ее еще даже не было, а день тем временем подошел к вечеру.