Дмитрий Шидловский - Самозванцы
– Возможно. Что будешь теперь делать?
– Искать.
– Вряд ли на этом поле ты сможешь переиграть Крапивина.
– Пожалуй. Значит, надо искать другое решение.
– Ищи.
Чигирев удивленно посмотрел на Басова:
– А зачем ты пришел?
– Я уже говорил: повидаться с тобой.
– Зачем?
– Ты как‑никак уже скоро пять лет обитаешь в этом мире. Не надоело?
– Хочешь предложить мне уйти отсюда?
– Если ты сам захочешь. В конце концов, у меня нет монополии на наш аппарат.
– Но ты не даешь нам пользоваться им, чтобы получать информацию и проносить сюда оружие.
– Разумеется. Вы и так обладаете огромным преимуществом – знанием. Все остальное уже будет чрезмерным нарушением равновесия.
– Значит, ты все‑таки вмешиваешься.
– В вашу деятельность? Нет, конечно. Я просто не даю вам воспользоваться сверхъестественными способностями из милосердия к этому миру. Представляешь, что могло бы произойти, если бы вы с Крапивиным вооружились атомной артиллерией?
– Положим, в прошлый раз ты вмешивался более активно.
– И объяснял почему. Но здесь ситуация такая, что хуже сделать очень трудно. Впрочем, если ты хочешь покинуть этот мир, я тебе помогу.
– Чтобы опять бросить в другом?
– Это на твое усмотрение. Можешь остаться со мной. Можешь передвигаться по мирам без меня.
– Но делать ты мне ничего не дашь?
– Почему ты так решил?
– Но ты ведь все время не даешь нам действовать.
– Я не даю вам губить миры, в которые вы приходите. Если вы найдете для них лучшие сценарии, я только поддержу вас.
– Вот был выход, – махнул Чигирев в сторону оставленного собеседниками шалаша.
– Это был не выход. Настоящий выход не может быть связан с уничтожением. Он может быть связан только со спасением.
Чигирев удивленно посмотрел на Басова:
– Но если старое и отжившее мешает, его нужно уничтожить.
– Да. Но если это действительно отжившее, то оно умрет и без тебя. Другой вопрос, если ты уничтожаешь, спасая.
– Именно это я и делаю. Я спасаю молодую русскую демократию, которая может погибнуть через считанные месяцы.
– А разве это твой бой? В этом мире живут люди, у которых свой взгляд на мир, своя точка зрения. Они сражаются за то, чтобы жить по‑своему. Ты приходишь в этот мир извне и начинаешь определять, как им строить свою жизнь.
– У меня есть опыт будущего.
– У тебя очень ограниченный опыт. Процессы, в которые ты вмешиваешься, не завершены. И тем более ты не знаешь, к чему приведут изменения, которые ты вносишь.
– Ты говоришь, как Бог, которому открыта высшая истина.
– Я говорю как человек со стороны.
– Если ты посторонний человек, то зачем лезешь в чужие дела?
– А мне казалось, что в чужие дела лезешь ты.
Они вышли на берег Разлива и остановились у кромки воды.
– Так зачем ты пришел сюда? – спросил Чигирев после непродолжительной паузы.
– Предложить тебе выход.
– Покинуть этот мир?
– Да.
– А Крапивин за это время приведет к власти большевиков.
– Они и сами придут.
– Я хочу этому помешать.
– Попробуй. Впрочем, вряд ли это поможет тебе стать счастливее. А сейчас ты неудовлетворен и несчастен. Поэтому и вмешиваешься в чужую жизнь: ты сам не знаешь, как исправить свою.
– О чем ты?
– Счастье или несчастье – это состояния, которые напрямую не зависят ни от дохода на душу населения, ни от суммы на банковском счете. Счастье – это душевная гармония и удовлетворенность своим положением. Его может достичь и небогатый человек. Несчастье – это дисгармония и неудовлетворенность достигнутым. Это состояние, которое может испытать и миллиардер, живущий в самой богатой стране мира. Чтобы достичь гармонии и внутреннего покоя, совсем необязательно переворачивать жизнь целых стран и устраивать гражданские войны. Можно просто пересмотреть свои взгляды. А освободившееся время посвятить более интересным занятиям. Положим, мы с Алексеевым занялись изучением его аппарата. В итоге мы получили неограниченную свободу перемещаться по мирам. Сейчас в нашем распоряжении имеется порядка сорока каналов. Многие из открытых миров в корне отличаются от нашего. Вплоть до того, что не все они заселены людьми. Я уж не говорю о принципиально иных вариантах истории. При этом Алексеев утверждает, что мы не прошли еще даже одного процента диапазона аппарата. Чем не поле деятельности?
– А что это за миры? – встрепенулся Чигирев.
– Множество. Ты можешь пойти со мной и все увидеть.
– Но тогда я должен покинуть этот мир?
– Конечно.
– А если я решу вернуться?
– Я не могу гарантировать, что верну тебя сюда точно в это же время. Аппарат имеет очень большую погрешность. Вот почему я решил посетить всех вас, прежде чем вплотную заняться изучением открытых миров.
– Понятно. – Чигирев задумался. – Предложение очень заманчивое. Но все же я останусь. Может, ты и прав насчет покоя и гармонии. Может, оно и интересно изучить десятки альтернативных миров. Но ты знаешь, всю жизнь я изучал, узнавал, открывал. И ни разу ничего не изменил. Попробовал в прошлый раз – не вышло. Я хочу хоть однажды добиться реальных изменений. Сам, своими руками.
– Что же, попробуй, – безразлично пожал плечами Басов. – Опыт – тоже штука полезная. Хотя все твои идеи, они не для этой страны и не для этого времени.
– Ты не прав. В Петрограде…
– Вот именно, что только в Петрограде. Этот город всегда стоял особняком. Может, тебе и удастся чего‑то добиться в одном отдельно взятом городе. В конце концов, те люди этого мира тоже имеют право выбора. Ну, раз ты решил, то я, пожалуй, пойду.
– Подожди, у меня к тебе два вопроса. Ты знаешь, где Ваня?
– В Польше. Как и ты, пытается изменить ход истории.
– Как он? Здоров? С ним все в порядке?
– Вполне. Он перешел линию фронта во время великого отступления и сейчас состоит при Пилсудском в качестве личного телохранителя. Он произвел впечатление на будущего маршала меткой стрельбой и приемами рукопашного боя.
– Значит, он воюет против России?
– Да. А ты ожидал чего‑то другого?
– Ты его видел?
– Нет. Он писал мне в Париж.
– А разве ты живешь в Париже?
– И в Париже тоже.
– Хорошо. Еще один вопрос. Как ты считаешь, есть ли шанс сохранить здесь демократию? – Чигирев замялся. – Скажи как сторонний наблюдатель.
– Шанс есть.
– Но каким образом?
– Сам ответ найди. Только что говорил, что хочешь все сделать своими руками, и тут же просишь подсказки. Подумай только над одним. Если враг окажется сильнее, попробуй понять, в чем его преимущество, и лишить его этого преимущества. Другого пути нет.
– А ты действительно странный тип, – усмехнулся Чигирев. – Если знаешь ответ, почему молчишь? Общими философскими фразами отмазываешься. Я ведь действительно хочу спасти людей.
– Опыт невозможно передать, а понимание – объяснить.
– Даже ради спасения людей ты не хочешь поступиться принципами, – с укоризной произнес Чигирёв.
– Если ты избегаешь конкретной опасности, это ре всегда спасение, – ответил Басов.
Он повернулся и зашагал вдоль берега. Чигирев печально смотрел ему вслед. Внезапно его охватило раздражение. «Если избегаешь конкретной опасности, это не всегда спасение! – подумал он. – Посмотрим, как ты избежишь этой опасности».
Он выхватил пистолет, направил его в спину уходящему Басову… и застыл в изумлении. Перед ним не было никого. Игорь словно растворился в воздухе.
«Стоп, – Чигирев опустил пистолет и потер лоб. – Что это я? Уже в людей готов стрелять из‑за глупой обиды. Не зря говорят: „Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав“. Господи, да он же мне все сказал! Воспользоваться оружием врага. Понять, в чем его Сила. Чем, собственно, господин Ульянов привлек народ? Какие были его первые декреты?»
ГЛАВА 18
Ленин
Сидя за столом в конспиративной квартире, Крапивин рассматривал открывавшийся из окна вид на выборгский замок. Странное чувство нереальности происходящего не покидало его. Он помнил эту громаду в своем мире как главный музей советского приграничного города Выборга. Помнил он этот замок и в начале семнадцатого века, когда вместе с князем Михаилом Скопиным‑Шуйским приехал в пограничный шведский город для переговоров. И вот теперь он видел этот замок в июле тысяча девятьсот семнадцатого года: мало кому интересный памятник архитектуры на территории Финляндии.
Казалось противоестественным, что глазам одного и того же человека этот замок представал в столь разных видах и временах. Впрочем, еще противоестественнее казалась компания, в которой находился сейчас Крапивин. Ему, родившемуся в середине двадцатого века, бывшему пионеру, комсомольцу, сотруднику КГБ СССР, Ленин не мог представляться обычным человеком. Он всю жизнь казался Крапивину ирреальным существом, божеством, существовавшим в иных измерениях и способным воплотиться среди обычных людей только в гранитных и бронзовых изваяниях, многочисленных портретах и томах «священных» книг. И вот он сидит, живее всех живых, напротив, уплетает приготовленное для него Крапивиным мясо и разглагольствует о судьбах мировой революции. И не в том даже дело, что ради конспирации Владимир Ильич сбрил свои знаменитые бородку и усы и вообще оказался значительно меньше ростом, чем ожидал Крапивин. Не в том, что его разрез глаз и прищур были уж слишком «монгольскими». Кощунственной казалась сама мысль, что с Лениным можно сидеть за одним столом, разговаривать, спорить. Именно от этого Крапивин, воочию видевший легендарных Брусилова, Николая Второго, Гришку Отрепьева и Василия Шуйского, чувствовал себя не в своей тарелке.
