Владилен Машковцев - Время красного дракона
— Руки вверх!
Метрах в двадцати от него стояла огромная обезьяна, держа в правой руке пучок каких-то белых корней. На загривке ее сидел, свесив ножки, обезьяненок. Так носят люди детей в колоннах первомайских демонстраций. Обезьяна с детенышем была, в общем-то, симпатичной, с выпуклостями молодых материнских грудей, покрытых, как и все ее тело, короткой коричневой шерстью. Блестящая звериная шерсть переливалась на солнце, тело красовалось дикой упругостью и силой. Глаза лесной мадонны гипнотизировали Порошина и очень четко, хотя и беззвучно, говорили:
— Уйди с дороги! Уйди с пути!
Страх несколько схлынул с Аркадия Ивановича, когда он увидел, что малыш-обезьяненок мотает ручонкой, показывая обыкновенный человеческий кукиш. Мол, на — выкуси! Порошин улыбнулся, хотя и судорожно, попятился, освободил тропу, дорожку к воде. Мать с обезьяненком прошла мимо совсем рядом, метрах в десяти. Она ступила в воду, оглянулась настороженно и вскоре скрылась в зарослях камыша, оставив на глинистом берегу новые следы. Они были чуточку поменьше — длиной в шесть спичечных коробков.
На Порошина снова навалился колотун, ощущение ужаса. Он подобрал выроненный лесной женщиной корешок и побежал через лес к западному мысу острова, где уже дымила коптильная печь, горел костер, пахло жареным мясом и печеными в золе лепешками.
— Што с тобой? На тебе лица нет, — посмотрел на Порошина Гришка, грызя кус поджаренной лосятины.
— Я встретил бабу лесную, волосатую.
— О, какая она? Бьютыфыл, красивая? — спросил оживленно Майкл.
— Симпатичная, молоденькая.
— Што ж ты не приволок ее сюда? Мы бы ее трахнули, — чавкал Держиморда, размазывая жир по раздвоенному подбородку.
Дед Кузьма молчал, был чем-то недоволен. Он поглядывал на Порошина из-под косматых бровей враждебно. И не удержался, высказал обиду:
— Ты, мил мой, вредитель. В полной правильности о вредителях по радиву хговорять.
— Почему же я вредитель, дед?
— Разорил ты, мил мой, лисье хгнездо у мово схорону. Таперича мыши полезуть в лари, все пожруть. Вредитель ты — и есть вредитель. Не можно тебя в лес пущать. Поди и девку-то лесную замышлял подстрелить.
— Нет, не было у меня такой мысли. Она с ребенком была. Корни какие-то в руке держала. Один вот выпал, я его подобрал.
— Покажь, — взял белый корешок дед Кузьма. — Тута дикий хрен растеть. Лесные человеки приходють за хреном, как заболеють. Хрен дикий хглистов выхгоняеть. Ан корень друхгой, дыднако, не хрен, а солодка. Значится, организма нутряная в нужде по солодке. Понимать надобно.
— Брехня! Не верю в лесных людей. Аркашка все выдумал, чтобы нас позабавить, — бросил в костер обглоданную кость Гришка Коровин.
— Пойдем, я тебе следы их покажу, на берегу, в глине отпечатаны.
— Я могу в глине и следы мамонта выдавить, — хохотнул Гришка. — Ты мне покажи чудо живым, штобы я его пощупал.
— Желательно за жопу, — осклабился Держиморда.
— Заткнись, Держихаря, как русские говорят, — оборвал его Майкл. — Расскажи, Аркаша, подробнее.
Порошин смотрел в огонь костра, улыбался, вспоминая обезьяненка.
— Ладно уж, ври, — согласился Коровин.
— Самое забавное, что дитенок лесной показал мне фигу. Ей-богу, ребята! Сидел он, свесив ножки, на шее у матери. Пятки у него розовые. Озорной такой, в глазах любопытство. И показал мне — кукиш. Поразительно! Надо срочно сообщить ученым, чтобы экспедицию сюда направили. Это же сенсация, открытие! Весь мир будет потрясен!
— И придуть сюды заместо ученых чакисты, — раскурил трубку дед Кузьма, вытолкнув из костра кость.
— И то верно, — согласился, погрустнев, Порошин.
— Славу бохгу, твои вученые сюды не пройдуть, кишка тонка, — пустил дед кольцом табачный дым.
— Почему не пройдут? Можно сбросить десантом на парашютах.
— А выкарабкиваться-то как? — прищурился хитро Кузьма.
Майкл предложил свой вариант:
— Окей! Можно вылететь на воздушном шаре. Оболочку сбросить с аэроплана, а заполнить газом здесь, на острове.
— Хитровумно, нда места энти заговоренные. Кто ни полезеть — похгибнеть! Кто с черной душой, тот в трясине утопнеть. Тутось аще и лешие, и кикиморы водются. Страх божий! У кикимор заместо рук змеюки-вудавы. Хватають чужаков и волокуть в топь. Иропланы ваши падають здеся, притягиваеть их сила неясная.
— Ну и загнул ты, дед, — откинулся Гришка на спину, разглядывая плывущие в небе облака. — Иропланы падают! Ты, дед-пердед, поди и дирижопля в глаза не видал.
— Что такое по-русски дерижопль? — спросил Майкл.
— Это значит сратостат, — оставался на своем уровне Держиморда.
Кузьма замолчал обиженно. Он решил завтра же показать всем парашют, который лежал у него в схороне, на полатях. Да и захватить надо было это сокровище в скиты, там обрадуются и шелку, и стропам, плохо у них с материей. Про кикимор дед Кузьма, разумеется, приврал. Но лешего с бородой из тины он видел при свидетеле — внуке Володьке, на этом самом острове.
— Леший! — толкнул тогда Володька деда, показывая на чудище, которое выходило из болота.
Тина у лешего росла и на плечах, и на руках, и на голове. Кузьма с перепугу выстрелил вверх. Окаянное страшилище нырнуло в топь и больше не появлялось. Ружье у деда было заряжено жаканом — на медведя или лося. И пролетал по глупому совпадению в этот момент над затерянным островком аэропланчик. Загорелся мотор у самолета от жакана, рухнула машина в болото. Дед Кузьма и Володька вытащили пилота из кабины, выходили, вывели его из топей к первому ближнему сельсовету. А парашют с тех пор так и лежал на острове как подарок от летчика. От самолетика и следа не осталось, засосало его в трясину. Слава богу, пилот был молоденьким, не понял он, почему загорелся его аэроплан. И дед Кузьма не был уверен полностью, что это он сбил фанерную порхалку своим жаканом. Могла ведь она и сама полыхнуть от неисправности в моторе.
— Промеж проч, одну самолету тутось я срезал из энтово вот ружья, — похлопал дед Кузьма по прикладу берданки.
— Истребитель сбил аль бомбардировщик? — издевался Гришка Коровин.
Порошину было жалко деда и, пытаясь его как-то поддержать, он спросил:
— Как это произошло? Очень любопытно.
— Такось и произошло, — ободрился дед. — Летить он, значится, в нашу запретную зону. Эхге, мыслю, припорхнеть он к Лосиному острову, высмотрить скиты сталоверов и начнет хфотохграфию применять, бонбы метать. И прицелился я, значится, в порпеллер...
— В пропеллер, — поправил Кузьму Гришка Коровин.
— А я и хговорю: в порпеллер! И саданул я, значится, жаканом. Я ить дробиной белке в зырчок попадаю. Всея бензина в порпеллере сразу захгорелась и взырвалась. Летчик-то поднял руки. Мол, сдаюсь, мил мой! Приносю извинения дупломатические. Я, значится, увел на землю пленника, сдал под полную расписку в сельсовету.
— Мож, Кузьма, ты и документ предъявишь? — поинтересовался Держиморда.
— Дохкументу имею, она при мне, — начал отвинчивать Кузьма металлическую пятку на прикладе берданки.
Под латунной пяткой в прикладе был вырезан тайник, в котором действительно оказалась справка, заверенная печатью сельсовета, о том, что Кузьма спас летчика при аварии аэроплана. Там же была и вырезка из районной газеты «Заря коммунизма» с подробным описанием подвига деда Кузьмы и его внука Володьки. Справку с печатью сельсовета и вырезку из газетенки прочитали по очереди все.
— Дыднако, дед не врет, — сказал полудразнительно Держиморда.
Порошин подытожил результаты:
— Кузьма говорил правду, други. И парашют я видел сам. Он лежит на полатях в землянке, на бугре. Случайно я сегодня наткнулся на избу-пещеру.
— В наказанию за просмешку понесеть парашуту на Лосиный остров Держихаря! — заключил Кузьма.
— Да вы што? У меня грузу боле всех, — взмолился Держиморда.
Метрах в пятидесяти от костра на кедре прыгала белка. Майкл долго наблюдал за ней и вдруг улыбнулся:
— Окей, Кузьма! Стрельни белке в глаз. Попадешь — поверю!
— Ежли промажешь, потащишь свою парашуту сам, — мешал прицеливаться деду Держиморда.
Прогремел выстрел, белка, штопоря, упала на хвойный муравейник. Все бросились наперегонки к подбитому зверьку. Майкл схватил белку первым:
— Окей! Точно в глаз. Чудо, как русские говорят.
Дед Кузьма запыжился, жестикулируя:
— Энто што? Я мохгутен из хграблей стрелять, без ружья. Любохго коршуна сбиваю из хграблей однейным выстрелом!
По причине отсутствия на острове граблей эксперимент не состоялся. Порошин прилег возле костра, закрыл лицо от комаров и мошкары шарфиком, задумался. Чего только не увидишь в глубинах народа? И объяснения не найдешь. Дед Кузьма гордится, что вместе с Эсером изрубил Самуила Цвиллинга — уральского революционера, лидера большевиков в годы гражданской войны. Но Кузьма хвастается горделиво и тем, что спас комсомольца-летчика. Аэроплан дед, наверно, не подбивал, привирает, как и про стреляющие грабли. Леший мог быть не силой нечистой, а обыкновенным лесным, снежным человеком. Вынырнул, должно быть, из тины и водорослей этот болотный тип, а дед Кузьма со своим внуком Володькой приняли его за лешего. Пулемет, винтовку, маузер, офицерскую шашку и патроны старый хрыч прячет совсем не для борьбы с советской властью. И невозможна такая борьба. На островке, среди топей Васюганья оказались не враги советской власти, а люди гонимые. И, в общем-то, хорошие люди, кроме одного — Держихари.
