Начальник Америки (СИ) - Фомичев Сергей
— Наши люди будут платить за каждое срубленное дерево. А вы укажете, какие из них рубить запрещено. Можете даже вовсе отказаться, но тогда мы будем покупать дерево у других племён. В любом случае мы получаем исключительное право среди европейцев на покупку шкур животных, дерева, участков под строительство или пашню. Кроме того, мы получаем свободный проход через территории, право строить дома у реки и на перевалах, а также право собирать камни.
В замен мы берем индейцев под защиту. Ставим крепости на водоразделах. Продаем союзникам огнестрельное оружие. А если кто поселится в наших городах он будет пользоваться теми же правами, включая и право на представительство в наших советах.
Эти наброски могли стать прообразом договоров со всеми племенами.
— Но прежде чем торговать, вы должны отпустить пленников. И мы не будем платить выкуп за них.
Уже ближе к Новому Году в Викторию вернулась промысловая артель из Чугацкого залива. Передовщик доложил, что видел затёртый льдами небольшой корабль, без флага, но точно не русский — не похож он был ни на шхуну, ни на галиот, на на баркас. Не относился он и к замеченным ранее французским кораблям — слишком мал для фрегата. Пробиваться к кораблику зверобои не рискнули — лёд по краям обширного ледового поля был ещё тонок даже для лыж.
Глава двадцать шестая. Культурный код
Глава двадцать шестая. Культурный код
Охотск стал последним препятствием на пути питерского начальника к месту назначения. Казённые мореходы не рвались выходить в море поздней осенью. Капитана пугали противным ветром, сильным прибоем, плавучими льдинами, баром в устье реки, который невозможно преодолеть без особо благоприятных условий. Всё, что испокон веку мешало мореходам во время промыслов или экспедиций, вновь предъявляли столичному гостю. Колычев поначалу прислушивался к голосу старожилов. Могильные холмики, обломки кораблей возле устья подтверждал их правоту.
Хотя сам я из-за беготни с индейцами не мог отслеживать продвижение начальника, на случай если тот успеет к закрытию сезона принял меры. Старейший из всё еще стоящих за штурвалом компанейских шкиперов Роман Кривов на третьем по счету «Онисиме» дежурил в Охотском порту до последней возможности. Льдины уже проносило мимо берега, и любой следующий день мог закрыть навигацию, а то и потопить шхуну.
Наша проблема заключалась в том, что конкретного места назначения, то есть какого-то конечного пункта в сопроводительных бумагах, по всей видимости, не значилось; во всяком случае название не прозвучало ни на встрече с охотским начальством, ни в разговорах со старожилами. Судя по всему Колычеву предписывалось инспектировать промыслы, вновь открытые американские земли, а стало быть начинать с Алеутских островов. Такая инспекция могла затянуться надолго, и во время неё начальник мог попасть под влияние Шелехова или камчатской мафии, сформировать предвзятое отношение к нашему проекту или даже получить материальную заинтересованность в виде пая в компании или кипы мехов. А не он сам, так сопровождающий его секретарь.
Однако уже в Охотске Колычев услышал сказки про «город с каменными домами и львами», увидел в лавках множество экзотических товаров, отметил изобилие продуктов по весьма умеренным ценам. Это заставило его задуматься. Тут-то мой шкипер и улучил момент.
— Уже ноябрь, — сказал он Колычеву. — Если выходить, то теперь. В противном случае застрянете здесь до следующего года. До июня, а то и до июля. По суше-то зимой едва в Большерецк доберетесь. И то если коряки бунтовать не надумают. Я же могу прямо сейчас доставить вас до Уналашки или до Кадьяка, а весной и сам город со львами покажу.
И начальник решился.
Всю зиму, пока Лёшка занимался установкой и отладкой оборудования, чеканил первую партию медной монеты, я решал проблему золотого запаса. Казна компании в очередной раз опустела. Пришлось нагрузить мешок выходными шкурами и отправиться на гастроли. Большинство пунктов моих операций зимой оказались недоступны, а потому я занялся старой доброй контрабандой в теплых портах Европы.
Собирая валютные резервы, я наткнулся на ещё один способ обогащения, ранее мною почему-то упущенный. Оказалось, что в разных концах Европы деньги колеблются в курсе не меньше, чем цены на пшеницу на противоположенных краях Иркутской губернии. Разница в курсе порой достигала двукратной величины.
Решив, что мешочки с пиастрами таскать веселее, чем кули с чаем, ящики с фарфором и бочонки с голландским джинном, я пробежался по банковским конторам и компаниям. Правда в самые злачные и нажористые места мне ходу не было, но и мотаясь между предреволюционным Парижем, постреволюционным Бостоном, олигархической Венецией и казённым Петербургом, заскакивая время от времени во всё ещё процветающий Амстердам и столицу контрабандистов Флиссинген, мне удалось собрать значительные средства. Я не только поправил дела, но и создал достойный запас для будущих авантюр.
Велик был соблазн забросить весь прочий бизнес, отдав должное валютным махинациям, но всему есть предел, а всякая система стремится к равновесию. Человек с мешком полным звонких монет не мог не заинтересовать криминальный мир упомянутых городов. А возможно в дело решили вмешаться иные регуляторы. Сперва я заметил осторожную слежку. Слежка переросла в преследование. И я вдруг осознал, что в очередной момент просто не успею скрыться под аркой моста, чтобы воспользоваться калиткой пространства-времени; что счастье не в деньгах и пора остановиться.
Тем не менее серебра оказалось достаточно и даже больше необходимого. Настало время пускать наши красивые бумажки в оборот. Комков собрал внеочередное собрание участников Большой росписи. Баланс был подведен, а вся разница выплачена бумажными деньгами. Ими же выплатили первые в новом году зарплаты и закрыли кредиты промышленникам.
— Теперь сами, ребята. — напутствовал их я. — Больше никаких взаимозачетов. Только наличные.
Впрочем, учетные книги предпринимателям всё равно предстояло вести, а осенью предъявлять Комкову, чтобы он мог вычитать причитающуюся нам долю.
В Виктории и Калифорнии всё пошло как по маслу. Капитаны, лавочники, промышленные восприняли астры с облегчением. Фермеров, как и простых работяг, бумажки сперва настораживали. Они пожимали плечами и брали новые деньги лишь из доверия к всесильной компании. Однако, как только происходили первые обмены бумаги на кружку пива, фунт чая или отрез материи, и те и другие сразу же успокоились. Поначалу нововведение даже вызвало дополнительный рост потребления. Одни желали побыстрее избавиться от непонятной валюты, другие экспериментировали, на это наложились сезонные закупки. Обороты росли.
Другое дело фактории.
Я немного волновался, распределяя пачки банкнот по приказчикам. Примут ли нововведение индейцы, независимые охотники, конкуренты? На случай недоверия вместе с бумажками выдавал каждому фактору мешок с медью и сундучок с серебряными пиастрами, рублями, британскими кронами. За перечеканку серебра мы ещё не взялись.
Внедрение новой валюты происходило примерно следующим образом:
Старовояжный промышленник, несколько зимних месяцев охотящийся где-нибудь на Лисьих островах, как только позволяла погода прибывал в контору Жилкина на Уналашке. Здоровался с приказчиком, выкладывал перед ним ворох шкур. Тот сортировал добычу, сообщал сумму в новой валюте.
— Астры? — удивлялся охотник. — Что ещё за астры?
— Теперь торгуем только на астры, — пожимал Жилкин плечами. — По два рубля за одну астру.
Для удобства счета мы поначалу установили ровный курс.
Чаще всего первой реакцией охотника было забрать шкуры и уйти. Однако ему хотелось выпить, сделать запасы, а все нужные товары продавал тот же Жилкин. Что в конце концов приводило клиента к мысли, что средство расчета не имеет особого значения.
