Валерий Белоусов - Раскинулось море широко
Вискасу было плохо… ему было голодно и холодно.
Очередной визит к проживавшему в Ораниенбауме очередному гиганту мысли, отцу русской (тьфу, гадость какая!) демократии ничего не дал.
Вискаса никто не хотел печатать… Более того, его и читать-то никто не хотел.
А ведь он создал Великую Книгу… эпохальный, многостраничный труд про Великую Литву… аккуратно написал так много букв.
Вот только эти буквы никак не хотели складываться в орфографически безупречные слова – не токмо что в предложения!
А те жалкие, ничтожные русские, кого он всё-таки уговаривал взять в руки его пухлый, на пишущей машинке собственноручно Вискасом отпечатанный текст – не могли осилить его далее роковой седьмой страницы…
Ыымперцы! Жалкие подражатели! Ворующие у него блистательный сюжет, все эти Львы Толстые, Короленки, Бунины… а жалкий, ничтожный Аверченко просто описался, скиснув от смеха, не дойдя и до третьей страницы…
Верно, придётся возвращаться назад, в Царство Польское, в родимую Вильну… ни со щитом, ни на щите… а как он уже давно привык – как обдристанная собака…
Поезд всё не шёл и не шёл – о мерзкие русские! И они ещё смеют называть себя европейцами!
Да у любого великого поедателя цеппелинов, не имеющего отхожего места на своём хуторе – больше европейскости, чем у жалкого, ничтожного Мечникова или Менделеева…
Нет, надо возвращаться… спрятать Великую Книгу на чердаке, и снова приниматься за работу – тапёра в публичном доме… там хотя бы тепло, и кормят объедками.
Как надоела ему эта грязная, ничтожная Россия с её грязными, ничтожными русскими…
Вот и сейчас…
Мешая Вискасу думать о высоком, у входа в вокСал надрывалась какая-то барышня лет тринадцати, в коричневой гимназической форме, выглядывающей из-под коротенькой заячьей шубёнки.
В руках барышня держала коробку с нарисованным на ней большим Женевским Крестом и надписью «Для увечных русских моряковъ».
Подавали что-то редко… поэтому, она, чтобы привлечь внимание публики, тоненьким голоском выводила:
«… Миру всему передайте,
Чайки, печальную весть:
В битве врагу мы не сдались -
Пали за Русскую Честь!…
Мы пред врагом не спустили
Славный Андреевский Флаг,
Нет! мы взорвали „Корейца“,
Нами потоплен „Варяг“!»
«Какая гадость» – подумал европеец Вискас… это только грязные русские могут сами что-то взорвать… Отчего же они не продали это за хорошие деньги?
Над перроном потихоньку сгущались синие сумерки… закончив песню, барышня вздохнула и побрякав полупустой коробочкой, печально побрела к лестнице, ведущей к побелённым снежком железнодорожным путям…
Воровато оглянувшись, мерзко дрожа, Вискас на полусогнутых ногах засеменил вслед за ней…
Когда девочка зашла за угол пакгауза, намереваясь сократить путь наискосок через насыпь, Артур догнал её и ударил грязную мерзавку кулаком в висок… девочка вскрикнула, выронила свою коробочку и упала на колени…
А Вискас, довольно хихикая, дрожащими, потными руками полез к ней под шубейку…
…«Хрясь!»
Здоровенный, надо полагать, боцманский кулак с вытатуированным на запястье адмиралтейским якорьком с размаху въехал общечеловеку в ухо…
«Бамс!»-второй кулак, чуть поменьше, но явно тоже – не одну лишь перьевую ручку поднимавший, а как бы и не штыковую лопату – врезал европейцу в подбородок…
И пошло, поехало…«Хрясь-бумс! Бумс – хрясь!»
Двое юношей – один в черном бушлате и франтоватой, заломленной с боков фуражечке с перекрещенными якорьками вместо кокарды, а второй в студенческой, на рыбьем меху шинельке – работали, как усердные пекари, месящие тесто.
У стены склада рыдающую девочку утешала, вытирая ей слёзы беленьким платочком, невысокая курносая брюнетка, чем-то неуловимо похожая на бестужевку…
Наконец, Вилкас, воющий – догадался рухнуть на истоптанный снежок, целуя сапоги студента и высокие ботинки морячка… отчего тут же и получил по губищам от одного и от второго…
«А что, коллега – сказал студент – надо бы его в полицию определить?»
Морячок задумался…
«Бесполезно, товарищ… пожурят и отпустят негодяя!»
«Но что же с ним тогда делать?»
Нехорошо улыбаясь, морячок вытащил из бокового кармана складную наваху, открыл её зубами:«А снимем -ка с него портки…»
Бестужевка, чуть покраснев, мигом увела тревожно оглядывающуюся гимназистку назад на платформу…
Студент, не стал долго себя упрашивать. Перевернув Вискаса на спину, мигом приспустил до колен его штучные, когда-то очень модные европейские штаны, обнажив жалкие вискасовские причиндалы:«Кастрировать будем, коллега?»
«Много чести… я, когда в Бендер-Аббасе был, видал одну штуку, Поцелуй Аллаха называется…»
… Через четверть часа юноши шагали по шоссе через старый ораниенбаумский парк, помнящий Светлейшего Алексашку…
«Густав Прин. Третий штурман танкера „Зороастр“, судоходная компания братьев Нобель.»
«Александр Ивакин, Московский Университет, Исторический факультет… направляюсь в школу прапорщиков…»
«О! Дас ист фантастиш… и я туда же…»
«Так Вы, товарищ, сказали – штурман?»
«Я, я, натюрлих… окончил наши, нобелевские, штурманские классы в Рыбинске и ходил однА навигаСия на линия Астрахань-Баку… да у них лицензии Министерства Народного Просвещения нет! Ничего, выучусь…»
«Молодые люди, погодите… я с Вами…» – ребят догоняла давешняя бестужевка.
«Вы в Школу прапорщиков? И я туда же.»
Прин деликатно покашлял:«Э… полагаю, к брату? Или… э?»
«Поступать» – отрезала барышня.
Прин и Ивакин посмотрели друг на друга и прыснули от смеха…
«Нет, товарищи, где в Царском указе написано, что принимают только парней? Там говориться – молодые люди, достигшие 17 лет… и отчего я, Ольга Тонина, не могу…»
Над деревьями всходил молодой месяц…
За мусорными баками безуспешно царапал себе ягодицы, пытаясь выдернуть забитый в анальное отверстие заострённый черенок от лопаты, общечеловек и литератор Артур Вискас…
Максимов, Евгений Яковлевич – за свои пятьдесят пять лет много чего повидал…
Учился в Технологическом на инженера и в Университете – на юриста… а закончил образование корнетом кирасирского полка…
В 1875 году сражался в Сербии, вместе с черняевскими добровольцами. Потом – вместе с Гурко стоял на заснеженных склонах Шипки, на которой, как известно – всё спокойно…
В 1880 отправился с гуманнейшим отрядом Красного Креста в ахалтекинскую экспедицию и – заведовал при генерале Скобелеве весьма далёким от милосердия передовым летучим отрядом разведчиков.
В 1896 поехал в Абиссинию абсолютно мирным корреспондентом «Нового Времени», получив впоследствии по представлению Генерального Штаба св. Станислава Третьей степени (с мечами).
В 1897 совершил как вполне частное лицо увлекательнейшее путешествие в Кашгар и Синьдзян, получив по возвращении св.Владимира Четвёртой (и тоже с мечами).
Во время борьбы буров с Англией отправился в горящий в огне Трансвааль, поступил в состав «европейского легиона» и после гибели его командира, легендарного Вильбуа командовал этим буйным отрядом, очень похожим на курень Запорожцев, не уронив воинской чести.
Кроме военной стези, Максимов отличился и на литературном поприще, печатая свои весьма познавательные статьи в «Новом времени», «Русском инвалиде», «Московских ведомостях» и во многих других журналах и газетах.
Кое-кто из пишущей братии голословно утверждал, что Евгений Яковлевич носит чин подполковника Генерального Штаба – впрочем, в офицерской форме с аксельбантами его никто и никогда не видел. Да акулы пера и соврут – недорого возьмут… Его вот, и в жандармы даже производили!
Вслух же повторять сплетни о Максимове не решались – у всех на памяти была история его дуэли с Александром Фердинандовичем Витгенштейном (наследником древнейшей немецкой фамилии, двадцативосьмилетним адъютантом собственного Его Императорского Величества конвоя), трагически закончившейся для последнего… отчего Евгений Яковлевич отбывал церковное покаяние на Соловках.
Однако на приёме в Зимнем Максимов был впервые…
«Женя, ты как думаешь – нас сюда зачем пригласили?» – шёпотом спросил его старый знакомец, сотник Пётр Николаевич Краснов… тоже, личность широко известная в узких кругах!
Судите сами! В 1896 Краснов был назначен начальником конвоя русской миссии в Абиссинии. В 1898 прославился своим марш-броском на муле, когда, преодолев огромное расстояние, доставил секретные бумаги в Джибути, а затем в Петербург. Был награжден орденом Станислава 2-й степени, офицерским крестом Эфиопской звезды 3-й степени и французским орденом Почетного легиона.
Африканские приключения Краснова нашли отражение в его книгах «Казаки в Африке: Дневник начальника конвоя российской императорской миссии в Абиссинии в 1897-1898 гг.» (1899), «Любовь страстной абиссинки и другие рассказы» (1903).
