Стальная хватка империи - Васильев Сергей Александрович
– Я начну с севера.
Начальник разведуправления Генштаба генерал Потапов заметно нервничал, отчего чисто выбритое лицо покрылось пятнами. Его содокладчик контр-адмирал Непенин выглядел не лучше.
– Линейные крейсера «Мольтке» и «Гебен» в сопровождении легких сил «Бреслау» и «Ниобе», а также четырех мореходных истребителей прибыли в Альтен-фьорд. По сообщениям наших агентов в Стокгольме, на север проследовали цеппелины LZ-103, LZ-108 и новейший LZ-202. По не полностью проверенным данным, в Норвегию направляются четыре трансатлантических лайнера с двумя альпийскими горнострелковыми дивизиями. Они покинули Вильгельмсхафен согласно расписанию, но первый из них так и не прибыл в Нью-Йорк, а сразу несколько источников уверяют, что купить билеты на эти рейсы было совершенно невозможно. Кроме того, несколько офицеров с нарукавными знаками в виде эдельвейса были замечены в порту незадолго до отхода кораблей. Если все четыре лайнера сформировали единый отряд, то они должны были выйти на траверз Груманта сегодня в пятнадцать тридцать.
– А все тяжелые линкоры остались на Балтике? – уточнил генеральный секретарь Главного политического управления.
Это был однорукий монах в ранге викария, кавказской наружности, с рябым лицом и тяжелым горским акцентом. Два находившихся под его началом келейника вели записи, а сам генсек отвечал за полноту и точность протоколов, поэтому за три года с момента пребывания на этой технической по своей сути должности все уже привыкли к таким уточняющим вопросам. А фактический генеральский статус, георгиевские орденские планки и нашивки за ранения ветерана Русско-британской войны придавали мирному монаху весомый авторитет среди военных.
– Так точно, Иосиф Виссарионович. Пять линкоров типа «Дойчланд» и пять – типа «Нассау», все с одиннадцатидюймовыми орудиями, три дня назад вышли на учения в район Борнхольма. Туда же стянуты четыре дивизиона миноносцев ближнего радиуса действия, два отряда У-ботов и неустановленное количество тральщиков. Борнхольмская и Кильская бригады морской пехоты тоже принимают участие в данных учениях.
– Цеппелины? – уточнил викарий.
– Вся первая бригада, восемь килей, – кивнул Непенин. – Один из этих цеппелинов дважды «заносило ветром» в Ирбенский пролив, в район наших минных банок. Немцы принесли извинения, но…
– Такие же «ошибки» немецкие летчики уже допускали южнее, на всем протяжении нашей западной границы, – подтвердил генерал Потапов, – и частота таких «ошибок» достигла максимума две недели назад, а потом резко снизилась, одновременно с сокращением искрообмена восточнопрусской, польской и болгарской группировок, якобы «выведенных на отдых» перед десантом в Британию.
– За-замечу, что в по-последний раз германцы бомбили Ло-ондон бо-больше месяца назад, – с трудом выговорил полковник Уточкин, изрядно заикающийся еще с детства и усугубивший этот дефект после аварии во льдах Арктики. При всей своей славе лихого и не слишком-то склонного к кропотливой штабной работе пилота, фотографическая память и способность оперировать в уме пятизначными цифрами делали его незаменимым участником подобных заседаний. – И сра-сразу после этого их начало «за-заносить» через нашу границу.
– Они смогли накопить месячный запас бомб в дополнение к текущему производству, – кивнул начальник военно-учетного стола генерал-майор Деникин. – А активных военных действий германцы не ведут уже более шести месяцев, и запасы артиллерийских снарядов и патронов у них еще выше, поскольку сокращения производства не зафиксировано.
– Позвольте продолжить, – скривился Потапов, недовольный тем, что его перебивают. – Венгерские войска пока не подают признаков повышенной боеготовности, а вот болгарская армия, усиленная Восьмым Австрийским и Девятым Богемским корпусами, концентрируется вблизи греческой границы с общим направлением на Константинополь и Салоники.
– При этом Царьград оказывается в пределах действия дальнобойной артиллерии болгар, – кивнул генсек, – как и передовые позиции Боспорского оборонительного района.
– В дополнение к артиллерии, – нахмурился Потапов, – на аэрополях Багдадской линии «София» и «Галлиполи» сконцентрировалось до двух десятков транспортных цеппелинов, якобы задержавшихся из-за неисправностей. А три дня назад по Константинопольской дороге из Германии прибыли четыре транспортных и шестнадцать пассажирских эшелонов, вставших под разгрузку на срочно построенных и не известных нам до недавнего времени полевых станциях.
– Войска и боеприпасы, – констатировал генсек.
– По сообщениям источников, – очень тихим голосом произнес сидевший в уголке старичок типично семитской внешности, со знаками различия ветерана ВМС и орденскими планками России и Израиля, – три германских офицера, гулявших несколько дней назад в одном из кабаков Софии, имели на рукаве нашивку Верденского щита.
– Штурмовые группы, – отметил командующий БОР адмирал Эбергард. – Против константинопольских и салоникских греков такие вояки не нужны. Это по наши души. Если это те войска, что брали Верден…
Собравшиеся переглянулись. Оборона Боспорского района строилась на совесть, на большую глубину не только в оперативно-тактическом, но и в прямом смысле – в плане зарывания в землю. Однако до французских крепостей с их бетонными потернами, долговременными фортами и подземными узкоколейками ей еще было далеко. А ведь те, кажущиеся неприступными форты были всего за месяц разбиты крупповскими орудиями и взяты германскими штурмовыми отрядами…
Тихо звякнул стоявший на столе секретариата телефон, и один из адъютантов взял трубку.
– Срочная депеша. Пять крестов, – тихо сказал он.
– Прошу прощения, господа, – нахмурился отец Иосиф, – протокол требует прерваться. Фельдъегерь с информацией особой важности.
Высокие двери открылись, и в зал практически ввалился черный от усталости офицер с шикарными драгунскими усами.
– Прапорщик Чепаев с пакетом от начальника разведки БОР к председателю Государственного комитета обороны, – хрипло доложился он.
Премьер-министр встал, принял пакет и расписался дважды – на нем и в фельдъегерской книжке.
– Отдохните, Василий Иванович, – заботливо предложил фельдъегерю генеральный секретарь ГПУ. – Двенадцать часов в воздухе – не шутки…
Едва дверные створки отрезали кабинет от мира, премьер вскрыл пакет. Его лицо побледнело.
– Начальник разведки БОР сообщает, – медленно произнес он, – что германские войска начали выдвижение к линии границы. Одна из групп потеряла ориентировку, зашла на нашу территорию и была частично уничтожена, а частично задержана нашими патрулями. Один из германцев, уроженец Австрии, ефрейтор, сказал, что вчера им был зачитан приказ о том, что освобождение Европы от славянского варварства начнется завтра, двадцать второго июня, в четыре часа утра.
Лист бумаги дрожал в руках генерала, сменившего совсем недавно пост командующего Дальневосточным округом на жесткое кресло председателя кабинета министров.
– Четыре часа утра, – слабым голосом произнес он, – двадцать второе июня… Воскресенье… Он… Он знал…
– Кто?
– Император. Прямо перед той самой трагедией. Он говорил, что мы заиграемся в политиканство, и однажды, двадцать второго… В воскресенье… В четыре утра… Он пытался предупредить нас. А мы…
В помещении прекратилось даже щелканье телеграфного аппарата. Собравшиеся смущенно переглядывались, как будто то, уже забытое совещание состоялось буквально вчера и все они были участниками парада постыдного неверия, погубившего, как всем казалось, последнего монарха империи.
– Уважаемое собрание, прошу прощения, – прервал тишину глухой голос с кавказским акцентом. – Есть мнение, что требуется прежде всего принять незамедлительные меры по парированию угрозы. Виноватых мы можем поискать позже.
– Надо поднять войска по тревоге. Но следует передать, что возможна провокация со стороны кайзера и поддаваться на нее ни в коем случае нельзя!
– Вздор, – отрезал генерал Леш. – Во-первых, это хуже, чем не передавать никакого сигнала. Командиры и начальники на местах сочтут, что мы сами не знаем, что происходит, и растеряются. Это наложится на бардак, неизбежный при переходе от мирного времени к военному, и германцы возьмут нас тепленькими.
