Дмитрий Рыков - Урусут
– Черт, – выругался майор. – Ни туда, ни сюда.
– А мы все равно применим крайнюю степень дознания, не переживай, Артур Алиевич, – сказал начальник.
Вадим Русланович растерялся.
– Надеюсь, – испуганно спросил он, – это не…
– Ногти здесь давно не вырывают, – улыбнулся Рашин. – Вот просто с помощью вашего же института и ваших же ученых создали так называемую «сыворотку правды». Вколол два-три куба – и понесся поток сознания. Делается магнитофонная запись, затем прослушивается. Если есть важное, оно вычленяется.
– А это вредно для здоровья?
– Очень, – улыбнулся полковник.
– А больно?
– Очень! – оскалился Кердыев.
Принесли чай.
Гриша вел мальчишку вниз, где-то между вторым и первым этажом наклонился к его уху и тихо произнес:
– Ну ты настоящий перец, пацан!
Олег удивился.
– Спасибо, – ответил он.
– А ты правда Степанцову вчера руку сломал?
– Степанцов – это Вася?
– Угу.
– Правда.
– А правда, что еще нос, и все пальцы на сломанной руке?
– Правда.
Дошли до коридора, двинулись вдоль стен.
– Пацан, ты чума! – цвел «шкаф». – Меня только не надо.
– А тебя пока не за что.
– А что за стиль такой? Китайский? Японский? Корейский? Как называется?
Белый Лоб остановился и посмотрел гэбисту в глаза.
– Разводишь, чтобы я тренера сдал?
– Пошел ты! – обиделся Гриша. – Шагай! Я для себя хотел. Если будет хоть малейший шанс, обязательно начну учиться. У нас, кроме самбо да владения ножом больше ничего не преподают.
– Тогда скажу. Называется дзюдзюцу.
– Как-как?
– Ну, джиу-джитсу – но правильнее: дзюдзюцу.
– Спасибо!
– Не за что.
Дошли до камеры, тут же появился Уткин.
– Приказ, – сказал Гриша, – смирительную рубашку одеть, но не туго, и к койке пристегнуть не туго. Принести воды. Будет орать, что хочет к параше, хоть по десять раз за ночь – развязывать и предоставлять такую возможность.
– Так это… – опешил Уткин.
– Выполнять!
– Есть! Разрешите сходить за чайником для воды!
– Двигай.
– Спасибо, Гриш, – поблагодарил Белолобов. – Быстрей бы только он, а то спать хочу – глаза слипаются… По-моему, заболел я какой-то фигней. По двадцать часов в сутки бы дрых.
– Ну, так и спи, пока спится. Если им от тебя что-то надо, то уж потом и придремать не дадут – каждый день станут на допрос водить.
– Так я не знаю, что им надо.
– Да не ври. Иначе бы здесь не оказался. Так, совет, не навязываю, не по службе: лучше сразу расколись. Измучают.
– А есть такие, что не раскалывались?
– Слухи. За все сталинское время – два-три человека. Оставшиеся все ломались.
– О-ох, – Белый Лоб лег на койку и отвернулся к стене. – Гриш, тогда при этих самых «дознаниях» держись от меня подальше. Если совсем допекут, я с собой в могилу, всех, кто будет рядом, заберу.
– Не сможешь.
– Увидим.
Вбежал Уткин с чайником, Олег принялся жадно пить из носика, вдруг оторвался, упал на койку и отрубился.
– И как его теперь в рубашку засовывать? – почесал затылок служака.
– Твоя работа, ты и думай, – ответил чекист и вышел.
Дошагал до телефона, снял трубку, три раза крутанул диск.
– Слушаю! – недовольно буркнул секретарь Рашина – он видел, откуда поступил звонок.
– Лейтенант Рядко, сопровождавший арестованного, спрашивает разрешения доложить товарищу полковнику о поведении Белолобова. Есть информация.
– Сейчас… – еще более недовольно буркнул секретарь. Стукнула о стол трубка. Прошло три минуты. Шуршание, голос: – Поднимайся. Пулей.
«Холуй», – подумал Григорий и бросился вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Вошел в приемную.
– Иди, – махнул рукой секретарь.
Лейтенант постучался и открыл дверь. Перед сидящей троицей стояли стаканы с чаем и початая бутылка коньяку. Только что какой-то смешной эпизод или фраза довели Кердыева до беззвучных колик, он просто давился от смеха, хозяин кабинета снисходительно улыбался. Он поднял глаза и спросил:
– Чего тебе, Гриш?
– Разрешите доложить.
– Валяй.
– По пути следования к камере вступил с арестованным в контакт.
– Какой? Половой? – подал голос Алиевич и сам же заржал.
– Товарищ майор! – рявкнул Леонид Алексеевич, хотя на миг и сам усмехнулся.
– Боевая техника, с помощью которой он нанес увечья капитану Степанцову, называется не каратэ. Это дзюдзюцу, то есть джиу-джитсу. Далее: ему показалось, что я хочу узнать имя тренера. Значит, такой тренер есть. Еще: он чем-то болен, ему нужно для сна около двадцати часов в сутки. Это можно использовать. Еще: я предложил ему рассказать то, чего от него ждут, иначе, мол, дойдут до крайней степени и все равно сломают. Он ответил: буду уходить в могилу, заберу с собой всех, кто тогда окажется со мной рядом, так что ты, мол, Гриш, держись от меня подальше.
– Дела… – задумчиво произнес полковник. – Очень уверенный в себе молодой человек, очень. Всех, кто будет рядом…
Вадим Русланович, поправив очки, поднял руку, но Рашин его остановил, поднялся, застегнул пиджак и громко проговорил:
– Лейтенант Рядко! Объявляю вам благодарность!
– Служу Советскому Союзу! – гаркнул офицер.
IV
Олег проснулся совсем разбитым. Еще и подташнивало. Наверное, безотходное советское пищевое производство давало о себе знать. Что из мяса нельзя продать – на фарш, из него и котлеты, и клецки для супа.
Ремни вокруг запястий были затянуты на удивление слабо. Можно попытаться высвободить руки – а толку?
– Уткин! – позвал он. И еще громче: – Уткин-Прибауткин!
Звякнул засов, вошел служака, и сразу, по обыкновению, начал почесывать затылок.
– Ну ты и дрыхнешь! – заметил он.
– Так долго? – с сожалением спросил Олег.
– Ну. Заснул вчера в пять дня, а сейчас – восемь утра. Я уж тебе и ужин приносил, и завтрак – по фигу, ты как мертвец.
Белый Лоб почувствовал легкое урчание в животе.
– И что на завтрак?
– Каша. Перловая.
– С тараканами?
– Хе. Не без того. Вместо изюму!
– Ну так неси.
– Фигушки. Все по распорядку. Жди теперь обеда. Давай развяжу.
– Давай.
– Чаю могу налить.
– Налей.
Уткин вышел, закрыв дверь, Олег совершил свой весьма видоизмененный утренний моцион.
Опять звякнул засов, но вместо служаки с чаем появился очередной «шкаф» с пустыми руками.
– Собирайся, – приказал он без всяких «здрасьте – доброе утро».
– А где Гриша? – спросил Белый Лоб.
– Был Гриша, стал Миша. Сменился он. Двигай, в темпе!
– Что, даже чаю попить не дашь?
– Вон, у тебя чайник с водой на столе стоит, попей воды.
– Блин, жандарм ты какой-то, Миша.
– Поквакай тут еще! И без воды оставлю.
Олег припал к чайнику – напился с запасом. Кто знает, куда отправят и когда он теперь вернется?
Из коридора его повели к лестнице, да не к той. И не вверх, а еще уровнем ниже. Тут стояла сырость и казалось мрачно до жути.
«Наверное, где-то здесь “пыточная”, – подумал Олег. – Вернее, несколько “пыточных”. Вот попандос, так попандос…»
Миша доставил его в помещение, напоминающее операционную – все стены покрыты угрюмым серым, когда-то бывшим белым, кафелем. В центре располагалось кресло, похожее на стоматологическое, только с ремнями на подлокотниках.
«Трандец, приплыли», – подумал Белый Лоб и начал тоскливо озираться. Самое обидное, что в теле сил не чувствовалось – ну вовсе никаких. – «Водичка! – догадался он. – Подсыпали какого-то говна, конечно, чтоб больше пальцы не ломал. У-у, гады!»
– Что волком смотришь? – недовольно спросил здоровяк. – Ты думал, в пионерлагерь попал?
– Мудак ты, Миша, – ответил арестант. – Пересекутся в жизни дорожки, сломаю я тебе твою бычью шею.
– Ну-ну, – оскалился «шкаф». – Очень страшно.
В комнату вихрем влетел Кердыев, за ним – тощий мужик в докторских халате и колпаке, и еще двое громил. Без команд, разговоров и предисловий «школьника» взяли за руки и силой усадили в кресло. Зачем? Он бы и не сопротивлялся – бесполезно. Сначала закатали левый рукав, затем пристегнули запястья, сгибы локтей, протянули ремни и защелкнули замок на груди.
– Алиевич, – произнес Олег, – открою маленький секрет. Как другу. Тот свет – он есть. И будешь ты за свою деятельность голой жопой в горящие угли засунут не единожды.
– Я – коммунист, – спокойно ответил майор, – и в ад не верю. Приступайте, – скомандовал он «врачу».
– Один куб или два? – спросил тот.
– Что?! – подлетел Кердыев. – Три!
– А выдержит? – с сомнением спросил «доктор».
– А не выдержит, – со злостью посмотрел Алиевич Белолобову в глаза, – туда ему и дорога.
У этого уравнения решение отсутствует. Слишком много неизвестных. Очень мало времени на поиск ключа.
– Суки! – вырвалось откуда-то из глубины, из очень далекого далека, само по себе. Полились песни. – Скажи мне, брат, о чем мечтаешь ты-ы? – орал Олег. – Нью-Йорк – он далеко от Воркуты-ы!.. А на черной скамье-е-ее, На скамье подсудимы-ы-ых Сидит дочка-красотка-а-а И красавец жига-а-ан… Наверх, о товарищи, все по местам! Последний парад наступает! Врагу не сдается наш гордый «Варяг», Пощады никто не желает!.. Вам всем – на гей-парад, в первые ряды…
