Влад Савин - Страна мечты
— Вы, трусливое собачье дерьмо! Позор самурайского рода. Ваши предки, смотрящие с небес, желают сейчас ослепнуть, чтобы не видеть вашего бесчестья!
Из взлетевших утром, семнадцать не пережили битву, еще двое упали в море, не долетев, один разбился при посадке — и лишь шестерым повезло уцелеть. Но на взгляд командира, несмываемым позором был покрыт весь кокутай![58] И дело было не в потерях — все же разведчик вернулся, задание было выполнено, а войны без потерь не бывает. Но среди погибших был тот, кто должен был остаться живым!
В Японии к Императорскому дому относят даже правнуков того, кто когда-то был Императором. Также, права имеют усыновленные, и дети наложниц — забавно, что до Хирохито, многие сотни лет, ни один Император не был биологическим сыном жены своего отца. И не имело значение что юноша, внесённый в списки под крестьянской фамилией Мацумото — «корень сосны», был довольно далёким родственником Божественного Тэнно. Кровь Императорского Дома священна, а кроме того, сам Император перед войной приезжал и говорил с ним, давая свое напутствие. До сегодняшнего дня принц служил на Хоккайдо, как положено самураю, охраняя от русских гайдзинов северные рубежи в рядах авиации Императорского Флота. Командир кокутая сейчас проклинал себя за самонадеянность, ведь все казалось, будет как много раз до того — отсечь удирающего разведчика от преследующих русских, ну может, обменяться парой очередей и совершив несколько угрожающих маневров. Кто же знал, что русские атакуют, уже над нейтральными водами, и будут драться насмерть, как на войне?
— Вы, ничтожества! Как вы могли выйти живыми из боя, в котором погиб ваш принц? Своим проступком вы опозорили себя, вы опозорили меня, вы опозорили командира нашего коку сэнтая, вы опозорили наш славный Флот! Я никогда не верил, что доживу до такого позора! Вон с моих глаз, а я иду писать письмо Божественному тэнно, что бы он позволил мне совершить сеппуку! Убирайтесь все!
Когда потрясенные летчики пришли в столовую, чтобы снять напряжение и заглушить вину хорошей порцией сакэ, там уже сидели их коллеги-армейцы. На отдаленной базе Флоту и Армии поневоле приходилось тесниться, разделяя аэродром, кабак, и даже бордель. Увидев вошедших, армейские летчики (стоящие в неписанной табели о рангах куда ниже флотских) начали громкий разговор, будто бы между собой:
— А вы слыхали, что недавно истребители Флота провели образцовый бой против волосатых северных варваров…
— Их было всего двадцать шесть, а варваров неисчислимая орда! Мой приятель из разведотдела сказал — по радиоперехватам, русских было целых двенадцать!
— И наши друзья показали, что такое настоящий самурайский дух — шесть гайдзинов они повергли с небес!
— А своих потеряли сколько?
— Не стоит говорить о таких мелочах — двадцать. Считая того, кто не сумел приземлиться, так у него дрожали руки.
— И один из этих двадцати был член Императорского дома!
— Да что вы говорите?!! Друзья, а вам не кажется, что наши флотские друзья решили, что варвары чересчур сильны для простых смертных, раз для спасения их никчемных жизней понадобилась смерть родственника Божественного!
— Вы хотите сказать, что наши флотские коллеги струсили?!!..
— Ну, как вы такое можете говорить!!! Стыдитесь!! Просто варвары оказались слишком сильны, для них.
— Зато у флотских очень красивая форма. И жалованье больше нашего.
— Безусловно, но вот когда доходит до настоящей войны, тут уже зовут истребителей Армии.
— Я тут знаете ли сочинил хокку, посвящённую лётчикам-истребителям Флота, думаю завтра им послать…
Храбро шли в бой
Бежали назад без оглядки
Врагов слишком много.
За такое прежде — без раздумий вызывали на дуэль, рубиться на мечах до смерти. Или банально набить морды — поскольку дуэли в войну были запрещены. Но ведь армейцы правы, мерзавцы, правы во всем — они, летчики Флота, лучшие, остались в живых, а член Императорской фамилии погиб. И ничего не изменишь, и никак не оправдаешься! И оттого, ничего не оставалось, кроме как делать вид, что не замечаешь, вливая в себя сакэ.
Хорошо, Аматерасу послала пилотов из соседнего бунтая, перехватчиков флотской ПВО. Увидев, что соотношение сил резко сместилось в сторону оппонентов, армейцы предпочли замолчать и уйти, подальше от греха. Пвошники впрочем, первым делом сами едва не набили морды виновным в позоре, покрывшем весь Флот в пределах авиабазы Парамушир. Но пришли к согласию, что прежде всего виноваты обнаглевшие русские гайдзины. И пьянка продолжилась уже совместно.
И когда градус выпитого уже достиг высот, но под столом пока еще никто не валялся, и все еще сохраняли способность к восприятию окружающего и членораздельной речи, вошел командир кокутая. Он действительно написал письмо Императору, которое собрался отправить, вместе со своим официальным рапортом о случившемся. Но почти наверняка был уверен, что совершить сеппуку ему не разрешат — и значит, придётся жить дальше опозоренным.
Что помимо прочего означает, жирный крест на карьере. И детям тоже.
Командир кокутая занял поспешно уступленное ему место во главе стола, обвел подчиненных взглядом. И усмехнулся.
— А ведь нас здесь — ровно сорок семь!
Так родился заговор. Сугубо местный, в духе сорока семи ронинов. Если бы о том узнали в Токио — то, чисто по-человечески понимая и даже сочувствуя пилотам, сделали бы все, чтобы пресечь, запретить, помешать — Япония была сейчас совершенно не в том состоянии, чтобы первой объявлять войну еще и русским, а то, что вышло бы в результате, однозначно толковалось бы как «казус белли».
Да, мы преступим закон и приказ!
Да мы погибнем все!
Но мы искупим смертью свою вину!
Мы сделаем то, что никто до нас!
Мы дадим Японии шанс.
Этого никогда не мог бы понять европеец — подумав прежде всего о рациональном желании ослабить врага, или о мести. Только японец мог бы пойти на смерть, под действием совести и вины.
Император русских варваров узнает, что для воинов Ямато нет ничего невозможного — потеряв своего командующего Тихоокеанским Флотом!
Европеец еще мог бы понять, что двигало непосредственными виновниками случившегося. Ну а пилоты перехватчиков, вовсе не причастные, отчего с такой легкостью поставили свои жизни на кон? Было конечно и банальное — флотская солидарность, выпитое сакэ с водкой, прилюдно данная клятва, которую назад уже не взять, без потери лица. Но прежде всего было, чисто японское — долг самурая тягче горы, смерть же легче пера — делай, что должно, Аматэрасу рассудит!
Командир кокутая взял на себя всю организационную работу. Ведь не могут летчики, когда захотят, сесть в машины и лететь куда угодно? Также, никакая лишняя информация до поры не должна уйти и в штаб. Ну а начальник разведотдела, также снедаемый виной, ведь это он производил оценку русских сил, нашел способ узнать точное время и место, где сорок семь ронинов могут найти своего врага.
Русский командующий летает на «пассажирском» варианте бомбардировщика Ер-2. Даже при том, что в этот раз он прибыл на Камчатку на двух «дугласах» — после происшедшего инцидента он не рискнет лететь обратно на тихоходном и невооруженном транспортнике, нормальная предосторожность военного человека. Агентуре в Петропавловске надо любой ценой засечь взлет Ер-2 в сопровождении истребителей — задача вполне решаемая — и немедленно передать по рации кодовое слово, даже не требующее расшифровки. Но это будет лишь половина дела — теперь надо узнать пункт назначения и время прилета.
Ер-2 заправляют только 100-октановым бензином (и авиационным маслом) высшей очистки, но советского производства (в отличие от Б-25 которому 100-октановый бензин нужен исключительно американский), это правильно. Тоже самое льют и в баки истребителей эскорта, и это тоже правильно. Истребителей эскорта не будет больше двенадцати, это более чем достаточно в мирное время — но гайдзин не понял, что для него время мира уже закончилось.
Если русский летит во Владивосток или Сов. Гавань, то тогда шансов нет. Но если в Оху! Там, на складе нефтеперерабатывающего завода работает маленький, беззлобный (и главное, многократно проверенный НКВД) нанаец. На самом деле это офицер разведки Императорского Флота, внедренный туда еще в двадцать пятом, перед возвращением Северного Сахалина СССР.[59] Потому мы знаем, что ко времени прилета командующего ТОФ в Оху, всегда по телефону со склада запрашивают несколько бензовозов 100-октанового бензина высшей очистки (как и несколько бочек высокотемпературного авиационного масла), ибо самолёт командующего и его эскорта должен быть заправлен сразу же после посадки. Они сели, а бензовозы их уже ждут, это правильно. Но это и есть та щель в доспехе секретности, в которую и вонзится карающий кинжал японской ярости.
