Владилен Машковцев - Время красного дракона
— Эй, вы там живые?
— Живые! — ответил обрадованно Порошин.
— Я бросаю веревку, цепляйтесь.
Первым выбрался из провала шахты Порошин. Гришка проворчал недовольно:
— Надобно было сперва Гераську выталкивать...
Порошин промолчал, ему не хотелось говорить о том, что Гераська погиб, лежит похороненным в штреке. Коровин тащил Майкла, подсказывая:
— Ногами-то по стенке карабкайся, подмогай мне. Где ты там? Ничо не видно.
Когда Майкл появился над провалом, Гришка чуть было не выпустил веревку:
— А где Гераська? Вы што — обнаглели?
— Гераська погиб, Гриша, — сказал тихо Порошин.
— Как энто погиб? Антон сказал мне, што Гераська живой.
— Умер Гераська, ударился при падении о выступ какой-то. Схоронили мы там Гераську.
— Етти иху махоньку! — горько выругался Коровин. — Што же мы Груньке скажем? Как мы теперича Груньке в глаза глянем?
— Душа светлая Гераськи улетела к богу, — перекрестился Майкл по-католически с левого плеча на правое.
Ночное небо на севере озарилось двумя красными столбами, и Порошин увидел между ними как бы корабль, на палубе которого стояла женщина с ребенком на руках.
— Мираж, — подумал Аркадий Иванович.
От женщины и ребенка исходило голубовато-золотистое свечение. Видение укрупнялось и приближалось. Звучала проникающе дивная музыка. Издалека наплывал тихий, малиновый звон колоколов. Трудно было понять: Богородица это с младенцем во плоти или изображение, икона? Богородица походила на Веру Телегину, только была она строже, печальнее, величественнее. Порошин встал на колени и перекрестился первый раз в своей жизни. Перекрестился — веруя.
Чудное видение исчезло так же замедленно, как и появилось. Но красные столбы стояли в северной стороне ночного неба до самого утра.
— Я видел Богородицу, — сказал Майкл Порошину.
— И я тоже видел.
— Где? — спросил Гришка.
— Там, в небе, как русские говорят.
— Посидели бы под землей подольше, не то бы увидели.
— А красные столбы ты видишь?
— Видю, ну и што?
Красные столбы видели в ту ночь во многих городах. И пошли разговоры:
— К войне! — кручинились бабы.
— Цены на водку повысют, — предрекали старики.
— Рыжих будут расстреливать, — шептались в очередях.
Через перелески, пустыри, овраги и огороды, через полосу соснового бора Гришка Коровин провел Майкла и Порошина в логово Манефы. Дощатый забор вокруг дома старухи был довольно высоким и плотным, без дыр и щелей. Во дворе стояла конюшня с осликом и тележкой баня, дровяной сарай. И колодец был свой, с хорошей, леденистой водой. По двору можно было ходить свободно и днем, не опасаясь, что тебя заметят с улицы. Из погреба до вишняка в огороде за баней был выкопан подземный ход. При облаве и обыске — легко уйти. Да и лаз из погреба в подземный ход был замаскирован талантливым умельцем: кирпичная стенка поворачивалась на оси. Кормила бабка Манефа сытно. Всегда были щи с мясом, жаркое, запеканки, пироги с бараниной, пельмени и курятина. Старуха баловала гостей и водочкой, и карасями в сметане, и ухой из налимов на тройном вываре окуней.
Порошин догадывался, что за просто так Манефа не стала бы их содержать, кормить, тем более — продуманно одевать. Бабка купила Аркадию Ивановичу новую кожаную куртку и фуражку чекиста, офицерскую гимнастерку, портупею с кобурой. Держиморда рядился под кучера, жидкую бороденку отращивал. Майкла снаряжали сыном латышского стрелка, учитывая его зарубежный акцент. Коровин в хорошем шевиотовом костюме и косоворотке вполне мог сойти за рабочего-отпускника, денежного металлурга.
Антон Телегин появился у Манефы через неделю. Он осмотрел критически одеяния подпольщиков, выпил и поужинал вместе с ними. И как бы между прочим сказал Коровину:
— Какие-то бандюги сберкассу обчистили. Мы следим за передвижением крупных купюр в городе. И приметы грабителей известны.
— НКВД знает все, как русские говорят! — развеселился Майкл, будто что-то понимал.
Порошину ничего не было известно об ограблении сберкассы в Челябинске. Коровин и Держиморда с ним особо не откровенничали, не признавали за своего, не доверяли ему. У Антона Телегина были свои прикидки:
— Пойдем, Аркаша, на огород, покурим на свежем воздухе...
За баней Порошин и Телегин присели на бревна. В прохладных сумерках мерцали первые звезды. Антон подал Аркадию пакет:
— В конверте паспорта на тебя и Коровина. Документы ваши — чистые, подлинные. Досье на тебя и Коровина я извлек из архива. Вы нигде больше не значитесь, ни числитесь. По идее можно бы вам ехать в любой город и пристраиваться на скромную работу, окромя Магнитки, разумеется. Но я переправлю вас на Васюганьи болота, в скиты староверов. Посидите там хотя бы годик или два.
— Ты полагаешь, Антон, что Держиморда усидит в ските?
— Нет, Аркаша, я не думаю так. Потому и вытащил тебя для беседы с глазу на глаз. Майкла и Держиморду на Васюганье ты ликвидируешь. Почему? Тебе этого объяснять не требуется. Вот, возьми пистолет, пачку с патронами запасными. Попытаюсь я склонить к этому и Коровина. И ты ему детально объясни. Гришка — дурак от благородства.
Порошин ответил не сразу:
— С Держимордой нам не по пути, Антон. Все понимаю, он просто бандит. Но у меня не поднимется рука на Майкла.
— Аркаша, кто такой Майкл? Залетный авантюрист, инострашка. Он попадет в НКВД и всех нас погубит, выдаст. Его нельзя оставить в живых. Слишком велик риск.
— Нет, Антон, я на такое не решусь. Майкл — хороший парень, а интенсивные допросы он у вас выдержал... Я не смогу его убить.
— Ладно, Аркаша, я уговорю на акцию Гришку. Майкла необходимо ликвидировать. Его не надо было поднимать из той чертовой шахты.
— А как, Антон, я встречусь с Верочкой, с Дуняшей?
— Я переправлю их к вам на Васюганье. Не сразу, через годик, следующим летом.
— Проводники надежны?
— На станции Шумихе — дед Яковлев, в Зверинке друг Эсера — дед Кузьма. На Васюганье — Маланья.
Возле бани покачнулась тень крадущейся Манефы. Старуха передвигалась медленно, бесшумно, будто коряга плыла по ровной ночной реке. В черной шали, нарочито согбенная, она была почти невидимкой, ведьмой. Но, вероятно, слышала она отлично, потому что замирала при каждом шорохе. Телегин и Порошин не заметили Манефы, не услышали ее шагов за углом бани.
— Ты белоручка, Аркаша, — вздохнул шумно Телегин. — Тебе трудно ликвидировать Майкла и Держиморду. А мне вот ради вас надо на днях устранить Рудакова. У него возникло подозрение, что в ограблении сберкассы принимала участие Груня. Версия пока еще разрабатывается. Но и на уровне туманной догадки Рудаков весьма близок к истине. На заметке у Рудакова и дом нашей Манефы. А я Манефу терять не хочу.
— Манефа знает, что Рудаков следит за ней?
— Пока не ведает.
— Когда нам уходить от Манефы?
— Лучше сегодня, ночью. Прямо сейчас, иди — собирайся в дорогу. И пошли ко мне Гришку. Я его проинструктирую, поговорю с ним.
За углом бани Порошин столкнулся с Манефой, понял, что она подслушивала его разговор с Телегиным.
— Лебеду вот для ослика рву, — поползла старуха в заросли крапивы и конопли.
Коровин в огороде с Телегиным пробыл всего десять минут, вернулся и скомандовал:
— Уходим!
Телегин с ними не прощался, исчез из огорода неведомо как. Через два часа Коровин, Держиморда, Майкл и Порошин выехали ночным поездом в сторону Шумихи, на Курган. А Манефа порешила уничтожить лейтенанта Рудакова самостоятельно, без совета с Телегиным. Она направила утром телеграмму в Магнитогорск — Груне: «Срочно выезжай. Тебя ждет братишка и Григорий. Целую. Тетка Манефа». И Груня выехала первым поездом. По прибытию в Челябинск она с вокзала пошла сразу к Манефе, к Телегину наведываться не решилась. Манефа отогнала злого кобеля от калитки, провела Груню в горницу.
— А где Гераська? Где Гриша? — спросила Груня.
— За городом хоронются. А к тебе у них сикретная поручения, важная задания.
— Что я должна сделать?
— Замани ко мне в дом литенанта тово, Рудакова. Вечером, попоздней. Насули ему пацалуев.
— Вы его убьете?
— Што ты, милая, бог с тобой! Мы не убивцы. Гришке надобно у него дохкумент украсть и ливольверу для обороны. Ты литенанта замани сюды, в горницу. Я на стол поставлю заранее кумпот, водку, снедь. А в кумпоте и водке зелье сонное будет. Ты сама-то не пей ни в коем разе. Угости литенанта и уйди как бы на полчасика. А тамо уж я сама управлюсь.
— А где же я встренусь с Гришей, с Герасей?
— Встренешься на вокзале, на скамейке возля комнаты матери и ребенка. Всю ночь тамо сиди безвылазно. Оне подойдут, когда дохкумент выкрадут. К Антону не заходи, воспретно.
После полудня, ближе к вечеру, Груня позвонила Рудакову:
— Товарищ лейтенант, это я...
— Простите, не узнаю по голосу.
— Я к вам приходила, просила братика освободить. А вы мне еще посоветовали кой-что продать.
