Валерий Белоусов - Раскинулось море широко
Нет. Клинок кортика был у вице-адмирала настоящий, хорошей златоустовской, аносовской булатной стали…
А вот снаряды…
«Господа, позвольте сообщить вам пренеприятное известие – снарядов у флота российского – нет… что есть? Болванки есть. Наподобие тех, которыми китайцы по япошкам при Ялу стреляли… там хоть двенадцатидюймовые были песком заполнены. Не так обидно – да и дешевле, гораздо.
Благодаря некоторым… деятелям, не будем уточнять кому… я понятно выражаюсь, Зиновий Петрович? эх, дать бы по роже кое-кому, да это делу не поможет – наши снаряды не взрываются…
Что будем делать? Попрошу выражаться кратко. Война фактически началась!
Кто сказал – отдать японцам пол-Сахалина и быстренько подписать мирный договор?
А. Шутка.
А я вот тоже – ради шутки, Сергей Юльевич, возьму – и поименую Вас графом Полусахалинским. Потомству в пример. Быстренько.
Что значит – переоснастить? Когда и чем? Наша промышленность не готова поставить столько пироксилина, а взрыватели… вообще швах. Обуховский трубочный забастовал, господа! Единственный завод… И самое главное – время, время… вряд ли англичанка нам его даст…
Граф Игнатьев?»
Впервые выступающий на совещании такого уровня, Игнатьев, кавалергард, слегка смутился – но вспомнил, как на Пасху 1899 года без рейтуз явился – на пари – в Офицерское собрание, и приободрился мигом:«Докладываю.
Шнайдер и Крезо, ссылаясь на… э-э-э… нейтралитет… в продаже снарядов отказали.
Крупп и Тиссен – с радостью, но… основной калибр германского флота 28-см, и двенадцать дюймов они поставлять не готовы. Нужна оснастка, технологические карты… так что не раньше июля.
В Северо-Американских Штатах Бетлехем-стил поставить готова что угодно и кому угодно, но-мерзавцы, просят предоплату в сто процентов. Не надули бы…»
«Кредит?»
«От еврейских банкиров, Ваше Императорское Величество?»
«Вопрос снимается… Так, какие ещё варианты?»
Рожественский робко поднял руку, как «камчадал»-двоечник: «Ваше Императорское Величество, а может… у Военного Ведомства… занять?»
Генерал-Адъютант Сахаров, Военный министр, по свидетельству очевидцев – был человеком вялым, ленивым и мелочным…
Однако здесь он просто взорвался:«Как?! Передать снаряды… и кому? Какому-то… флоту… Да флот до сих пор не расплатился с нами за передачу пятидесяти меленитовых бомб в Артуре! И… Ещё хотите?! Вот вам!»
И фигура из трёх пальцев, коей японские гейши приглашают клиентов, оказалась у носа Рожественского…
При ином Государе – и ведь сошла бы эта выходка Сахарову… но не при этом. Нет, не при этом.
… Хрусталёв-Носарь был крайне деятельным человеком. Очевидец вспоминает:«Отрываясь от работы в революционном штабе (Петроградском Совете), он летел с Обуховского на Трубочный, с Путиловского на Балтийский, из манежа в казармы и, казалось, говорил одновременно во всех местах. Его лично знал и слышал каждый петербургский рабочий и солдат. Его влияние в массах и в штабе было подавляющим.»
Сейчас он выступал на Трубочном…
«Чего же мы хотим, товарищи?
Вы требовали включить 1 мая в число праздничных дней, установить 8-часовой рабочий день, учредить на заводе совет выборных уполномоченных от рабочих, увеличить расценки… этого мало!
Мы требуем немедленно прекратить бессмысленную войну, развязанную преступной царской кликой!
Мы требуем Учредительного Собрания!
Мы требуем свобод – свободы слова, свободы печати, свободы уличных шествий!
Мы требуем – долой кровавого царя…»
«Это меня, что ли?»
Хрусталёв-Носарь замер на полуслове… обернувшись, он увидел человека в офицерской бекеше, левая рука которого висела на перекинутой через шею чёрной косынке…
«Гхм-хм… э-э-э…»
«Пошёл на хер. Слезь с ящика, коли сказать нечего… Товарищи рабочие!»
Глухо загудевшая толпа качнулась в едином порыве…
… Когда Государь на руках рабочих покидал заводской двор, то над тушкой ещё дергающегося на тросе Хрусталёва-Носаря бойкий мастеровой, по имени Максим – уже вешал пусть криво, но от всей пролетарской души начертанный лозунг:«Всё для флота! Всё для победы!»
Сергей Юльевич Витте был безутешен:«Государь! Что Вы наделали, что Вы наделали?»
«Я пообещал рабочим – достойную оплату за достойный труд…»
«Вы… Вы… это неслыханно! Вы увеличили расценки в три раза, и теперь…»
«Знаю. Теперь Шлиссельбургский проспект перекрыт конной полицией – потому что там стоит двух-верстовая очередь в контору Обуховского трубочного завода. Наниматься!»
«Да что теперь будет?!»
«Что будет? Я скажу Вам, что будет – Администрация единственного в России завода, выпускающего взрыватели, смело уволит своих смутьянов и вообще всех тех мастеровых, которые предпочитают петь хором, вместо того, чтобы повышать профессиональное мастерство… и наймёт других, новых – которые за эту работу будут держаться не только обеими руками, но и зубами!»
«Да как Вы посмели?!»
«Посмел. Сергей Юльевич, рабочий в России – товар редкий и штучный. Хороший рабочий, я имею в виду – слесарь-инструментальщик, фрезеровщик, модельщик… я еще для мастеровых – казённых рабочих введу: обязательную пенсию (по беспорочной отработке двадцати пяти лет, для вредного производства – пятнадцати лет, а также увечным, получившим травму на производстве), фабрично-заводские бесплатные школы, систему пожизненного найма, введу классные чины для мастеров, обязательную индексацию заработка – такого, чтобы один пролетарий мог свободно прокормить трёх членов семьи, введу строительство казённых казарм для рабочих, бесплатную фельдшерскую помощь, оплачиваемые двухнедельные отпуска, оплату сверхурочных в двойном размере, а за особо важный заказ – в тройном… а также ежемесячное награждение! Кого – деньгами, кого – Похвальным листом… а по итогам года – медалями за доблестный труд! А к медали – свой домик, на Выборгской… Я обещал. Слово Царское – Закон!»
«Государь, это безумие!!»
«Нет, Сергей Юльевич, это не безумие, безумие – это в канун войны провоцировать рабочих единственного (а кстати почему единственного?) трубочного завода на забастовку!»
«Как премьер-министр, я не позволю Вам впустую расточать достояние России!»
«Достояние России – это, как ни смешно звучит, её подданные…»
«Ерунда! Бабы новых нарожают! Людишков, Государь, у нас хватит…»
«Сергей Юльевич, Сергей Юльевич, гляжу я на Вас – и только головой качаю… что с Вами стало? Ведь был же толковый инженер, путеец…»
«Я за место не держусь…»
«Ценю Вашу откровенность… думаю, что мы с Вами расстанемся по-хорошему…»
Выйдя из Зимнего, Витте бросил репортёру «Биржевых Ведомостей» историческую фразу:«Кровавый тиран обезумел!!»
…«Как вообще встретило общество известие о войне?»
Джунковский сделал донельзя верноподданический вид и отрапортовал: «Встретили войну с воодушевлением: „Загорелся на Руси великий костер, и покаялось русское сердце и запело“»
«Это кто же у нас такой… поэтичный?»
«Это проповедовал 18 марта сего года в Тифлисе грузинский епархиальный миссионер Александр Платонов.»
«А левые?»
«Левые тоже очень довольны: „Поражение царского правительства в этой грабительской войне крайне полезно, так как приведет к ослаблению царизма и усилению революции“»
«А крестьянство?»
«Н-ну…»
«Чего Вы мычите – Вы ведь кавалерист! Рубите правду-матку!»
«Судя по письмам, полученным периодическим изданием „Крестьянская жизнь и деревенское хозяйство“ под редакцией И. Горбунова-Посадова от своих сельских корреспондентов, только 10% селькоров (и тех, о ком они писали) придерживались патриотических настроений, 19% – равнодушны к войне, у 44% – настроение унылое и тягостное и, наконец, у 27% – отношение резко отрицательное!»
«Вот это я понимаю… мужичок-б-б-богоносец, мать его… А земства?»
«Выражали принципиальное нежелание помогать войне, причем порой в достаточно гнусных формах. Так, они отказывались помогать семьям солдат, ушедших на войну. В Московской губернии в помощи отказали 60% сельских общин, а во Владимирской – даже 79%…
Священник села Марфино Московского уезда рассказывал приставу, что он пытался взывать к совести сельчан, но услышал такой ответ: „Это дело царское. Решая вопрос о войне, он должен был решить вопрос и о всех последствиях ее!“»
«Про интеллигенцию не спрашиваю. А… купечество?»
«Великая княгиня Елизавета Федоровна, давно работающая с меценатами, так определила настроение Москвы: „Войны не хотят, цели войны не понимают, воодушевления не будет“»
«Коротко и ясно… Настроение двора?»
«Князь Ухтомский заявил: „Не может быть войны менее популярной, чем настоящая. Мы абсолютно ничего не можем выиграть, принеся огромные жертвы людьми и деньгами“»
