Александр Логинов - Феодал. Усобица
Пока ждали Третьяка, появился купец с сукнами, Воевода ушел оформлять сделку, а Андрей с Булатом отправились на невольничий рынок. Этот невольничий чарши находился не очень далеко, в нескольких кварталах от них, на перекрестке нужно свернуть направо, так как налево находился рынок лошадей и верблюдов. Там же на перекрестке стояла лавка, куда Андрей не подумал зайти, если бы не Булат, собиравшийся купить целебное средство для верблюдов. В княжьей вотчине, какой только живности не было, был и верблюд, и даже не один.
Лекарство удивило Андрея — это была так называемая белая нефть. Почти что керосин! Торговец закупал нефть у приезжих восточных купцов и готовил из нее разнообразные лекарства. Когда верблюды болеют чесоткой, то без нефти не обойтись, еще она хорошо помогает при растяжениях и как средство от насекомых. Черная нефть также обладает лечебными свойствами, но не столь хороша, как белая. Торговец нахваливал свой товар, Андрей его не слушал. Он прикидывал, во что ему обойдется покупка.
— Сколько у тебя этой дряни? — спросил он торгаша.
— Зачем обижаешь? Это лучшее средство… — торговец вновь стал нахваливать товар.
— Ты, что, прямо так и перевел, как я сказал? — спросил Андрей грека Ивана.
Ванька только кивнул головой, продолжая переводить слова торговца.
— Спроси сколько у него этого средства, — Андрей жестом остановил практически синхронный перевод.
— Очень дорого выйдет, — перевел грек ответ торгаша.
— Пусть скажет, сколько есть и назовет цену. За все.
Лавочник опешил от желания клиента купить весь товар, но справившись с собой, назвал цену. Совсем старый сбрендил! Но в своем праве. Покупать товар можно только у местных торговцев, с восточными купцами напрямую торговать не разрешалось. Тут вам не ромеи и не Трабезон, где венецианцы и генуэзцы нагло подмяли под себя всю внешнюю торговлю и направили денежные потоки себе в карман, минуя императорскую казну. Это османы. У них медный грош мимо казны эмира не проскочит. Понятие справедливой цены есть и осман, но только действует оно в рознице и не в отношении кяфиров, с которыми у эмира нет торгового договора. Потому и цена, запрошенная прохиндеем торговцем, была заоблачной.
— Два десятка кувшинов земляного масла и два кувшина белого масла, — перевел слова торгаша Иван.
— Хрен с тобой золотая рыбка, — буркнул князь себе под нос и, видя, что Иван собрался переводить его слова, жестом остановил толмача. — Это переводить не стоит. Лучше скажи, что беру все. Пусть зовет бадждара.
Оформив сделку, для уплаты пришлось попросить Булата сходить в каструм (Андрей предпочитал называть гостиницу на европейский лад, так как персидский термин, которым пользовался хозяин гостиницы не совсем нравился Андрею. «Сгоняй-ка ты, Булат, в хан [116]за серебром» — тьфу, не звучит. Или другое бытующее тут название гостиницы — «кервансарай [117]». Тоже от персов пришло).
Булат очень удивился желанию государя скупить на корню все лекарство, но невозмутимый татарин виду не показывал, вскоре он вернулся с мешком местных акче — так называемых синопских аспров, полновесных серебряных монеток. Андрей дождался Ивана, убежавшего к воеводе за торговой книгой, и рассчитался за товар, сразу уплатив пошлину и, взамен получил бирку с номером склада. Кстати, кувшины оказались древними как сам город — это были самые настоящие амфоры, емкостью в тридцать литров, не меньше. Видно, где то затонул корабль и предприимчивые горожане поднимают со дна моря затонувшую тару. Только ценность такие амфоры имеют не большую, только, как тара и ценны. А то, что они очень древние — никому дела нет.
После оформления сделки, Андрей, было, собрался вернуться в гостиницу, но Ванька стал стонать, уговаривая посетить невольничий рынок. Князь, чувствуя усталость, с трудом согласился и то после того, как Иван объяснил причину своего упорства. Вчера, пока государь изволил отдыхать, грек встретился с единоверцами Синопа, и от них узнал, что эмир повелел закрыть единственную оставшуюся в городе православную церковь, а священнослужителей отправили на невольничий рынок. Ванька умолял князя выкупить священников, не дать им сгинуть в неволе у бусорман.
На огромном невольничьем рынке торговали не только есирем [118], но и невольниками, попавшими в рабство иными путями: за долги, родители в царстве Дешт-Кипчака продавали детей (что само по себе противозаконно, но голод не тетка), да и не только татары продавали детей в неволю, остальные племена мало чем отличались от татар.
По началу, князь не хотел выкупать местное духовенство, всех не обогреешь, почитай треть невольников на рынке — христиане. Но потом, пока они шли на рынок, его осенила блестящая мысль. Он выкупит их, и увезет домой, греки — народ ученый, вот пусть и поработают учителями на благо Руси, так сказать, отработают свободу.
У входа на рынок их поджидала разношерстная компания прихожан закрытой церкви. На Андрея чуть не молились, падая ему в ноги, громко причитая. Булату пришлось вмешаться. Татарин плеткой стал отгонять несчастных от князя. По виду, среди них попадались вполне прилично одетые, у Андрея сразу же возник вопрос — отчего сами не выкупят. Ванька, потупив взор, ответил, что жадные, а простой люд беден, как церковная мышь.
Старика, что был за главного, нашли быстро. Поротые прихожане шустро показали нужный загон. Остальные монахи тусили вместе с ним, лишь одного хозяин успел продать очень важному вельможе, прибывшему издалека. Невольник, абсолютно голый стоял на коленях, положив голову на наковальню. Крепкий полуголый турок в прожженном фартуке одним расчетливым ударом сбил заклепку на лале [119].
Монашек оказался атлетически сложен, без капли жира, видно, это его телосложение и прельстило покупателя. И на лицо парень пригож, вон как осман облизывается, глядя на сильное, молодое тело. Тут и думать не надо, что у него на уме. Тьфу, срамота.
— Слышь, мудила! — обратился князь к содомиту. — Продай раба!
Ванька услужливо перевел, на секунду замешкавшись, столкнувшись с незнакомым словом, но быстро нашелся, заменив его на уважительное обращение подобающее при обращении к важному беку. Содомит проигнорировал просьбу, даже не удостоив князя взглядом. Понятно дело, Андрей одет не подобающим образом, он все-таки не князь тут, а слуга у купца.
— Ты что, меня не понял, ублюдок? — Андрей забыл про свое инкогнито, рассердившись на нахала.
Турок лишь сделал пасс пальцами, и на плечи Андрея опустилась плеть слуги.
Народ, толпившийся рядом с ними, в страхе отхлынул, от греха подальше. Но далеко не уходил, предчувствуя потеху. Андрей еле сдержал свой гнев, готовый выплеснуться наружу. Рука непроизвольно потянулась к рукояти сабли, которой не было, даже кинжал не положен кяфиру. Такие законы, мать вашу!
Сделав несколько глубоких вдохов, князь успокоился, метнув яростный взгляд в сторону Булата, уже зашедшего ссади к охраннику вельможи.
— Нет! — Андрей успел остановить татарина, собравшегося голыми руками свернуть башку придурку, осмелившемуся поднять руку на его господина. — Не здесь! И чисто.
Мало кто понял, что выкрикнул этот кяфир своему товарищу, разве, что мог Ванька, но тот забился в толпу, вжав голову в плечи, и испуганно зыркал по сторонам.
Татарин кивнул, давая понять, что понял Андрея и нырнул в толпу, растворившись в ней. А вельможа чинно прошествовал по улице, в сопровождении своей свиты, состоящей из нескольких невольников-охранников. Молодого парня увели, вместе с несколькими, такими же юными невольниками с симпатичными мордашками.
Толстый халат погасил удар плети, но чувство поруганной чести — ничто по сравнению с болью. Андрей оправился, наорав со злости на объявившегося Ваньку. Андрей, Потом, не торгуясь, предложил хозяину невольников столько золота, что тот без всякого аукциона согласился продать рабов. Еще бы, при дворе шехрияра [120]осман такую цену платят за отменных рабов, а тут всякий сброд.
Работорговец настолько обрадовался, что сам заплатил за Андрея пошлину. Князю выдали документ, на обладание рабами, а самих рабов поместили в отдельный загон. Будет покидать город — невольников вернут, а пока будь любезен заплати за их содержание. Да за такие деньги рабов должны кормить разносолами, а не пасте [121], сваренной на воде!
Старика Андрей собрался отпустить на волю, но выяснилось, что делается это иначе, чем на Руси. Пришлось опять тащиться к базарному чиновнику, делать запись в книге учета и платить пошлину. Небольшие сомнения того возникли в правоспособности Андрея совершать подобный акт, все-таки он действовал от имени Луки, выступающего хозяином купленных невольников, но парочка турецких дукатов, преподнесенных со всем почтением, подтвердили правомочность Андрея.
