Бывших не бывает - Красницкий Евгений Сергеевич

В Турове архонту Вячеславу и его синкилитикам будет о чём задуматься. Надеюсь, те письма, что я передал для епископа, Иллариона и Феофана, лягут на нужную чашу весов. Я постарался.

И, Господи, сделай так, чтобы за время дороги у архитектора Кондратия зажили пострадавшие рёбра, а то он после венчания заметно скособочен и двигается бочком, по-крабьи. Удивляюсь, как он вообще пережил первую брачную ночь!»

Воевода уехал, а жизнь в селе вернулась в привычную колею.

Отец Меркурий служил, разбирал дрязги, утишал страсти, насколько хватало умения, учил детей, навещал раненых.

Вот там, у раненых отроков, и настиг его ещё один интересный разговор.

Священник беседовал со Швырком, который вполне серьёзно взялся учить покалеченных отроков ремеслу резчика, как вдруг, светя рыжими усищами, к ним подошёл Лука Говорун.

– Не найдёшь время для беседы, отче? – полусотник был сама вежливость.

– Охотно побеседую с тобой, почтенный аллагион, – поклонился отставной хилиарх, жестом отпуская Швырка.

– Тогда прошу сегодня ко мне на обед, – Лука с достоинством поклонился.

– Благодарствую, почтенный аллагион, – священник поклонился ещё ниже.

Не успел отец Меркурий расстаться с Лукой Говоруном, как его опять перехватили. На этот раз жена Лавра боярыня Татьяна. Выглядела боярыня совершенно не боярыней: под глазами тёмные круги, лицо опухло от слёз, нос красный, и сама вся какая-то мятая, что ли… Сначала священник счёл это последствиями тяжёлой беременности и родов, благо и в эти моменты посвятили его болтливые прихожанки.

Вообще прихожанки оказались сущей казнью египетской. Впрочем, некоторые прихожане от них не отставали, а то и фору дать могли. Не раз священника после общения с ними посещали малодушные и греховные мысли. Отставной хилиарх как-то раз даже посетовал на это отцу Моисею – тот хоть и не был духовником отца Меркурия, но всё же священником. Не перед мирянами же слабость являть, на самом деле.

– А ты как хотел? – с усмешкой ответствовал брат во Христе и воздел наставительно палец. – То бабки церковные, суть передовой полк воинства сатанинского. Привыкай. Это тебе не монастырь.

Однако бабки – бабками, а Татьяна – Татьяной.

– Отче Меркурий, помоги! – супруга Лавра подпустила сырости и попыталась поймать руку священника. – Боюсь! Грех мой!

– В чём дело, дочь моя? – отец Меркурий слегка опешил.

– Любавушка моя слабенькой родилась, – Татьяна заломила руки. – Помрёт из-за греха моего! Спаси, батюшка!

– Не я спасаю, Господь! – повысил голос священник. – В чём грех твой? Чего ты боишься?

– Гостёна – подружка моя куньевская – у боярина Луки в холопках, – Татьяна всхлипнула. – В том грех! Я уж батюшку-свёкра молила выкупить, Лаврушу тоже. Нет, говорят! Судьба, мол, такая. А меня бог карает – доченьку забирает!

– Подожди!

– Вот, возьми! – Татьяна вытащила откуда-то пригоршню разного серебра, в основном украшений. – Спаси Любавушку! Выкупи её и деточек! Он тебя послушает!

– Успокойся, дочь моя! – прикрикнул священник. – Я постараюсь уговорить аллагиона Луку. Спрячь серебро. Молись и держи себя в руках! От твоего отчаяния Ксении – дочери твоей – только хуже!

Татьяна совсем залилась слезами, часто закивала и спрятала серебро.

– Как во Христе зовут твою подругу?

– П-п-п-ри-и-и-и…

– Прискилла?

– Д-д-даааа, – сквозь всхлипывания выдавила Татьяна.

«Макарий, ты идиот! Кто тянул тебя за язык? Почему ты всегда влезаешь в дела, которые тебя не касаются? Но теперь делать нечего».

– Теперь успокойся и иди к себе!

– А…

– К дочери иди, дура! – не выдержал священник. – И сопли подбери! Ты ей нужна весёлой!

Татьяна, часто кивая и пятясь задом, скрылась в переходе.

«И это невестка эпарха Кирилла? Тьфу! Как я понимаю тебя, Лавр… Надеюсь, никто об этом случае Кириллу не доложит. Ты, брат-солдат, не совладал с гневом, и тем нанёс эпарху оскорбление, а это, Макарий, мягко говоря, нежелательно… Тьфу, прости меня, Господи, ибо паки согрешил я!»

Разговор с Лукой состоялся за богатым столом. Присутствовали только хозяин и священник.

«Заметь, Макарий, в этом доме гинекий держат в строгости почти арабской, но… Всегда это «но»! Интересно, есть на свете что-нибудь, не подчиняющееся этому закону?

Вот так и в роду аллагиона Луки. Кажется, что женщины его семьи не смеют поднять глаз от пола, а жена даже при посторонних зовёт только по имени отца – Спиридоныч. Это не слишком уважительно по местным обычаям. Скорее, совсем не уважительно. И муж терпит.

Постой, Макарий, может быть, дело в тёмной семейной истории, что мне давеча рассказала одна добрая прихожанка? Несколько лет назад Лука лишил жизни дочь, сбежавшую с пленником, за которого не дали выкуп. Догнал и убил обоих. Как в трагедиях старых времён…

Сам Лука, видимо, считает, что тем защитил честь рода. А вот жена, похоже, думает иначе. Или всё проще, и грозный аллагион сидит под каблуком у жены? Такое тоже бывает. Помнишь кентарха Аврамия, которого боялся сам таксиарх и лупила жена?

А вообще защита и поддержание родовой чести приняли у Луки формы просто-таки болезненные. Ему и власть, похоже, нужна прежде всего, чтобы потешить родовое тщеславие. Хотя остального он тоже не упустит, да… Ага, снова свернул на родословную. Послушаем».

– Род мой в Ратное позже других пришёл. Уже после Ярослава Мудрого. Пращур мой Сигурд Раундсон [141], во Христе Спиридон. Он был хускарлом Ингегельды – великой княгини Ирины, жены Ярослава Мудрого… конунга Ярислейва… Ярислейва Предателя, убийцы братьев, клятвопреступника и великого князя не только по имени, но и по сути… Ярослав был велик. Служить ему было почётно, выгодно и опасно… А предка моего звали Гримом…

– Адским псом?

– Знаешь?! – Лука ухмыльнулся. – Не то чтобы адским, но близко, близко. Грим – вестник беды и смерти, что является в облике чёрного пса. Почётное прозвище для воина. От кого прознал о том?

– Я часто стоял на одном поле с варангой – друнгом, составленным из варягов. А про Грима мне рассказал Торир из Хельсиголанда [142].

– Торир Чёрный Топор? – ратнинский десятник искренне удивился. – Сын Фремунда рода Гюлве из Лённюгера, что в Хельсиголанде?

– Да, так его тоже звали, – кивнул священник. – Откуда ты его знаешь, почтенный аллагион?

– Знавал, – Лука мечтательно улыбнулся. – В молодости. В Киеве прознались случайно. Мы из степи возвращались – половцев воевать ходили, а он из Новгорода в Царьград шёл. На Подоле, на торжище знакомство свели. Он умением своим похвалялся, а я и встрял. Сначала стрелы в цель метали, и тут мой верх был, а потом бороться взялись – тут он одолел. Две седьмицы как в угаре: пьянки, девки… Он говорил, что в Иерусалим пойдёт, а там все грехи смоет… Боярин, а простой… А ты хорошо знал его?

– Неплохо, – теперь настала очередь священника улыбаться. – Помотал нас базилевс Алексий по всяким тёмным задницам. Не то чтобы дружили, но уважение друг к другу имели.

– И как он теперь?

– До Иерусалима так и не дошёл. Стал друнгарием варанги. Его ценил покойный базилевс Алексий и ценит нынешний – Иоанн. Особенно после того, как четыре года назад варанга прорубилась сквозь стан печенегов и принесла империи победу.

Лука промолчал. Только на лице появилось по-мальчишески мечтательное выражение.

– После победы, щедро отмеченный базилевсом, он навестил меня в монастыре, – отставной хилиарх невольно хмыкнул. – С собой он захватил десяток ипаспистов, повозку с жареными баранами и повозку с вином. Ворота они тогда чуть было не высадили…

– И что было дальше? – Лука даже не пытался скрыть смех.

– А дальше мы напоили половину братии, пели любовные песни перед окном кельи игумена, а Торир пытался позвать непотребных девок в монастырь. Но их не пустила стража друнгария виглы. В тот день я как никогда хотел вернуться в мир, в войско, но поборол искушение.