Ломоносов Бронзового века (СИ) - Гринчевский Игорь Леонидович

А во-вторых, у здешней Печи была специальная камера-предтопок, не очень требовательная к топливу. Этот предтопок можно было топить дровами или торфом, хотя можно и углем, в будущем похожий процесс даже на природном газе ведут. В итоге часть тепла и восстанавливающего угарного газа[1] получалась в предтопке из более доступного топлива, экономя дефицитный древесный уголь.

Вот частью тепла этого предтопка предки и пользовались для хозяйственных нужд. В частности, они додумались тут раствор соли выпаривать. Ну, и я выпаривал, только хитрее, чем они.

Дело в том, что растворимость в воде хлористого натрия, который и является полезной частью поваренной соли, почти не меняется с температурой. Так, считанные проценты. А вот у хлористого калия оно возрастает с 25 граммов соли на 100 граммов воды при нуле по Цельсию, до 58 граммов — при сотне градусов. Более чем вдвое!

Вот эту разницу в растворимостях я и использовал. Сначала для определения состава. Проверил, сколько граммов смеси солей растворяется в холодной воде, потом — сколько в кипящей и составил систему уравнений с учетом изменения растворимости каждой из солей. Конечно, оценка получилась грубой, ведь и холодная вода была не ледяной. Да и вода в горах, скорее всего, кипела чуть ниже, чем при 100 градусах. Опять же, смесь солей ведёт себя чуть иначе, чем каждая по отдельности.

Но всё равно, результаты удивили. Получилось, что хлорида калия в этой «горькой» соли 10–12%. Да в уральских сильвинитах его и то ненамного больше! Прям хоть налаживай производство удобрений.

Но цель у меня была другая. За два цикла «нагрев — охлаждение — упаривание до насыщенного раствора» содержание калия удалось уменьшить в достаточной степени, чтобы горечь уже не ощущалась. Хотя я и сомневался, что мне удалось добиться соответствия хотя бы ГОСТу для «соли поваренной пищевой 2-го сорта». Ну, да и ладно! То, что привозили торговцы — было не лучше. Женщины соль похвалили, но… Это не спасало.

Блин! Ну как же трудно ждать! Нет, это надо прекращать.

— Эй, Дикий! Брось баб от дел отвлекать, нас работа ждёт!

Слава прижимистости предков, они даже те нерастворимые примеси, что выпадали в осадок при получении соли, старательно пускали в дело. В какое? В строительное. Там ведь большая часть приходилась на карбонат кальция, то есть обычный известняк. Вторым по массе шёл сульфат кальция двухводный[2], то есть гипс. Ну и совсем немного было карбоната магния, то есть основного компонента доломита.

В моё время все эти минералы применяли на стройке. А предки чем хуже? Да ничем! Они просто подвергали смесь этих компонентов обжигу, а потом смешивали с водой и глиной. Получившаяся вязкая смесь применялась и на то, чтобы полы выравнивать, и на штукатурку.

Но получали этих солей явно больше, чем расходовали, так что под навесом их скопилось немало, масса, как мне казалось, превышала сотню тонн и приближалась к двум.

— Ты чего такой довольный? — поинтересовался я у своего временного помощника.

— Так жениться буду! — с каким-то восторгом ответил он. По его дальнейшему рассказу получалось, что вчера каким-то образом дошло до сельчан, что та самая тётка, что пыталась лишить меня невинности, осталась теперь вдовой.

— Какая женщина! — восторгался Дикий. — Я её замуж взять хочу! Я хочу, она согласна, Гайк не против! Теперь полгода подождём и свадьбу можно играть.

Уфф… Даже от сердца отлегло. Не ко мне она теперь будет домогаться. А там и вообще в село переедет. Что он сказал?

— Я говорю, буду у уважаемого старосты Ваагна проситься, чтобы в ваш род перейти. Уважаемый Гайк обещал поддержать мою просьбу. И в род принять обещал.

— Так ты что, роднёй мне стать хочешь? — обалдел я.

— Ага! — ухмыльнулся он. — Дядей стану, подзатыльники давать буду. И наставления читать!

И показав язык, убежал за новой порцией материалов. Мы их дробили как можно мельче, а потом я перемешивал в концентрированном растворе поташа. Дикий всё спрашивал, зачем это нужно. Ну и как ему объяснить? У меня и ученики-то после двух лет изучения химии не сразу понимали. Ну как им пояснить, что у гипса произведение растворимости примерно в десять тысяч раз выше, чем у мела? Вот и получается, что гипс потихоньку растворяется, а в осадок выпадает новая порция мела. А растворе поташ потихоньку превращался в сульфат калия.

В оставленном мною времени эту технологию разработали на одном из северных предприятий, но я не успел застать её внедрения. Время от времени я пробовал раствор на вкус. Когда мыльный привкус почти перестал ощущаться, капнул раствором в уксус. Ну да, пузырьков почти не образуется, то есть у меня теперь в растворе почти чистый сульфат калия. Я аккуратно перелил раствор в другой кувшин и обратился к помощнику

— Ладно, жених, пошли к твоей невесте. И кувшин тащи, мне этот раствор упарить надо.

Я упаривал и слушал, как эта парочка пытается нежно ворковать. Ну и прикалывался его описанию недавно выполненной работы. Перепутано было почти всё, по его описанию делали мы явно полную бессмыслицу.

— Нет, Дикий, не пойду я за тебя замуж! — вдруг выдала тётка. — Несерьёзный ты человек. Другой бы уже понял, что Ломоносов сын глупостями не занимается. Если он что-то перемешивает и смешивает, от этого польза большая будет. То соль без горечи, то железо чистое…

— А это ещё неизвестно, насчёт железа! Вдруг кузнецам металл не подошёл? И что тогда? — возразил он.

— А вот мы и спросим его — что тогда. Ты зачем эту ерунду сейчас делаешь?

А почему бы и не признаться? Всё равно технологию я объяснять не стану. А вот цели людям моего рода знать полезно.

— Сладость большую делать буду. Слаще меда получится.

— Вот! — победно воскликнула она. — Я же говорила, что польза будет! А ты спорил!

— Так я же так, в шутку спорил! — заюлил он. — Вот сама спроси, я совсем недавно говорил, что в ваш род проситься буду.

— Говорил! — согласился я. — Собирался перейти и подзатыльники мне давать. Как старший родственник.

— Что-о-о? Гордости рода и подзатыльники? Ты, примак приблудный? Да я ж тебя…

И в сердцах стукнула женишка деревянной ложкой по лбу.

— Как, говоришь, эта еда называется? — снова переспросил Тигран.

— Плов! Ну, вроде как…

— Пилав! — повторил брат.

— Предок советовал, говорил — праздничное блюдо будет! Я женщинам объяснил… Вот и… Получилось так.

На привычный мне плов было не очень похоже. Начать с того, что морковка тут была тощей и разноцветной. В нашей деревне растили длинную и тонкую фиолетового цвета. В Долине она была короткой и жёлтой, но потолще нашей. А сородичей, что жили у озера Хураздан, километров на пять ниже по течению нашей реки, морковь была белой, короткой и тощей. Но зато — не такой горькой. Как у нас и Долинных.

Вообще, характеристики морковки были любимым поводом для подростковых драк. Ведь нельзя же сразу в лоб, верно? Сначала требуется поругаться. Вот и слушалось перед дракой: «А зато у нас толще!» — «А у нас зато длиннее!» — «А наша слаще!» — «Ах, ты так⁈ Н-на-а! Получай»

Но привычной мне морковки тут вообще не было. Вот женщины и расстарались для праздника, настрогали в котел разноцветные. С мясом тоже было не всё слава Богу. Мне лично казалось, что этот баран умер от старости, но перед тем годами уходил от охотников и хищников. Ничем другим его жилистости я объяснить не мог. Жира тоже явно пожалели. Ну, да это понятно. Если тут мылом мыться — признак состоятельности, значит, жиры в большом дефиците. Специй не добавляли, только немного чеснока. И в довершение всего местные не знали риса. Пришлось заменять его на подобие перловки. На сите отделили самые крупные зерна ячменя и как-то подшлифовали их. Такое можно счесть праздничным блюдом только с большой голодухи!

— Вкуснотища! — опроверг мои мысли Гайк. — Подобного даже в столице не у каждого богача на столе сыщешь! Уважили предки советом!

Он встал и поднял кружку с вином, дожидаясь пока и остальные участники пира дольют себе и сделают то же самое.