Операция "Берег" (СИ) - Валин Юрий Павлович
— Отползают! — отметил лейтенант Терсков, торопливо меняя диск.
— Не суетись, — посоветовал старый боец, наблюдая за тыловой стороной под-танкового «укрепрайона». — Щас германца не особо густо.
— Слышь, Митрич, а до этого что было? Откуда столько мертвых фрицев? Неужели ты настрелял?
— А кто? Я ж известный снайпер, «ворошиловский стрелок» и трижды таежный охотник. Одной пулей разом двоих немцев в глаз бью и третьего в очко раню. Вон — так и лежат, троицами. Не чуди, лейтенант, ты же их и положил бомбами. Как начал из люка метать, я думал, и мне конец, вплотную сыплятся, осколки так и секут.
— Надо же, — Олег утер липкое лицо, в глазах плыло: катки, черно-белая поляна с телами немцев и следами гранатных разрывов, гильзы, скрюченные пальцы близкого мертвеца — все туманилось.
— Не три харю, опять сочишь, — сказал Митрич.
Лейтенант лежал на спине, чувствовал, как в нос пихают свежую затычку, подрагивал.
— Знобит? То от кровопускания, — пояснил боец. — Тебе, лейтенант, попить нужно, а лучше пожрать. Есть чего в машине?
— Есть. Только я не хочу.
— Что за хотелки такие? Ужин пропустили, положен завтрак, значит надо. Объясняй где, я слажу.
— Не найдешь. Там темно.
— Я не найду? — удивился Митрич. — Наблюдать можешь?
Боец взял фонарик, забрался в люк, из танка доносились чуть слышные стук и ругательства. Лейтенант слушал, лежал на боку, прижимал затычки носа, заставлял себя поворачиваться, наблюдать, в глазах опять плыло, башка не соображала, стучало в ней что-то, как оборванным шатуном. Олег не сразу понял, что стучит не в башке, а по броне — немецкий пулемет очереди кладет. Мысли были вялые, думалось, куда Митрич пропал, что вообще пехотному человеку в танке столько времени делать? Тянуло в сон…
Наверное, чуть задремал. Толкали, открыл глаза, увидел худое, щетинистое лицо деда. Собственно, чего Митрич — дед? Ему еще и сорока нет.
— Митрич, а ты в «запасной» после штрафной роты или госпиталя попал?
— Вот о самом главном ты, лейтенант, мыслишь, самую суть ухватываешь, — рассердился боец. — На, пей да отдыхай.
Фляга была большая, почти двухлитровая, их нержавейки, правда, помятой. Еще предыдущий мехвод где-то спер, в экипаж притащил. Глотать ледяную воду совсем не хотелось, но Олег начал, и сама как-то потекла, глоталась, только флягу держать было тяжко. Совсем обессилел. И как стрелял-то? ДТ лягаться умеет, слабых рук не любит.
От воды стало как-то легче, но одновременно совсем замерз. Лейтенант Терсков вяло смотрел, как боец занимается хозяйством, комментировать сил не было.
Митрич как-то все успевал: наблюдал во все стороны, из фляги прихлебнул, диски на ветоши разложил, гранаты рядком отодвинул, банку НЗ-тушенки поломанным ножом вскрыл, подцепил кусок, жуя, прополз к гусенице, принялся двигать вдоль катков труп немца — пихал не особо быстро, но упорно. Опять осмотрелся, пихнул в полустальную пасть изрядный кусок тушенки, вновь поволок труп. Чего он над мертвецом издевается-то?
Митрич затащил немца под корму «154»-го, принялся ворочать-пристраивать. Живые немцы видимо, уловили возню — по танку простучала автоматная очередь. Боец выругался, попытался встряхнуть-очистить содранную с трупа куртку-парку.
— Тебе уже без надобности, не пыжься, ганс, — бормотал дед, вертя головой, присматривая за обстановкой.
Олег смотрел, как посверкивают зубы и глаза стрелка. Все же псих. Может, и не на полную голову, но определенно. Собственно, у лейтенанта Терскова с башкой тоже сейчас не особо, чего к людям придираться.
Митрич набил полный рот тушенки, постелил фрицевские шмотки, кусок обгорелого брезента, слетевшего с кормы «154»-го — от лохмотьев остро пахло гарью:
— Вбваггг.
— А?
— Переползай, говорю. Померзнешь, и так трясет, как тот заячий хвост.
Олег не без труда переполз на тряпье. Утепление, конечно, обманчивое, но все же. Митрич торопливо упихал в себя еще ком мяса, жевал, прислушивался. Ближние немцы молчали, далее — за усадьбой — шла пулеметная перестрелка. Совсем уж дальше работала артиллерия и минометы.
— Самое время батальону ударить и выйти к героически захваченному нами плацдарму, — возвестил Митрич, дожевывая. — Всё, твоя половина банки осталась, лейтенант. Ничего тушняк, только лаврового листа не докладывают.
— Не, я не буду. Стошнит.
— Всё разом не вытошнит, что-то задержится в организме, — боец сунул лейтенанту нож, отполз к носу танка. — Что-то с той стороны замышляют, так оно мне чуется. Ты ешь, я же особо уговаривать не умею, не нянька.
Олег ковырнул обломком клинка холодное жирное месиво, к горлу немедля подступило. Нет, нужно попробовать. Калории нужны, это ж топливо, иначе вконец заглохнет организм.
Кое-как жевалось, ползло в горло. Лейтенант Терсков подцепил еще комок, орудовать изуродованным складным ножом с треснутыми костяными накладками было не очень удобно, но где потерял ложку, вспомнить не получалось.
— Слышь, Митрич, твоя правда — лаврового не положили.
— А чего же… у меня чувство вкуса… даже повара завидовали, — прокряхтел боец. Просунув винтовку между катков, он пытался что-то зацепить.
А, еще одного дохлого немца подсекает.
— На что тебе покойник? — с некоторым любопытством поинтересовался Олег, вылавливая в банке желе — оно шло в горло легче.
— Бруствер нарастим, — пояснил, отдуваясь, деятельный дед. — С кормы прикроемся, а с той — носовой стороны бугорчик, оттуда гранаты швырять неудобно, так что выкатятся германцы прямо под твою пулеметку. Точно говорю — с той стороны и сунутся.
— Ну, может быть, — лейтенант Терсков посмотрел по курсу умершего танка — там на неочевидном «бугорчике» лежал мехвод — один валенок слетел, ватные штаны, пропитанные маслом, лоснились даже в темноте. — Митрич, а когда по нам попали, мы горели или нет? Ты видел?
— А как же! Прям как на картинке. Едете, жопа дымится, брезент горит, а тут по вам, бах! — встали, и разом еще — бах! Кажется, с дороги танк по вам влупил. А может, самоходка. Механик выскочил, его застрелили. Потом корма у вас еще чуток погорела, но погасла. Всё.
— Да чего вдруг «всё»? — не согласился Олег, скребя дно банки куцым ножом. — Практически цела машина. Брезент и иное барахло — мелочи, наживем еще. Ленивец — тоже ерунда, отремонтируем в два счета. Ну, если жив буду.
— Если чо, без тебя отремонтируют, — заверил дед.
— Или так. Стой, ты что с пулеметом делаешь⁈ — испугался Олег.
— Диск ставлю. Тот пустой был. Не ставить, сэкономить? — ехидно уточнил Митрич.
Лейтенант Терсков с опозданием осознал, что под танком теперь два пулемета: один с сошками, другой без — с ним-то дед и возится.
— Ты как его снял-то? — поразился Олег.
— С божьей помощью. Вознес сердечную молитву святому Иоанну, он мне зажимное кольцо послюнил[8]. Товарищ лейтенант, я хоть деревня-деревней, офицерских училищ и академий не кончал, но на заводе вдоволь поработал, не совсем руки кривые.
— Так это хорошо. Только у него — у пулемета есть специфика. Ты на стрелковом «дегтяреве» первым номером был или вторым?
— Старший помощник подносчика патронов, — Митрич по-стальному ухмыльнулся.
— Ты лыбься. А я все равно объясню, оно не помешает, — сказал Олег, придвигая «свой» ДТ.
— Так я разве возражаю? Я вообще ученые лекции люблю, помнится, специально в клуб ходил, умных людей-лекторов послушать.
— А у тебя вообще какое образование? — с некоторым подозрением уточнил лейтенант Терсков.
— Все четыре класса. Потом еще чуток, — несколько туманно пояснил дед.
Провели краткое техническое занятие. Странным образом в голове лейтенанта Терскова прояснилось — наверное, пересказ заученных в училище знаний помог. Вот только холод донимал — Митрич накрыл лектора своей шинелью, поскольку слушая и комментируя, проводил земляные и иные работы и порядком разогрелся. В корме танка теперь возвышался бруствер из двух немецких тел, боец рыл землю крышкой помятого диска, углублял естественную ложбинку, превращая в окопчик. И о наблюдении не забывал ни на секунду — вертел головой, слушал.
