Приорат Ностромо (СИ) - Большаков Валерий Петрович

— Есть! — вытянулся Гирин, слыша пульсирующий звон сердца.

— Да сидите вы… — заворчал адмирал. — А то еще вертолет завалите… На втором ОБК — Нигер и Верхняя Вольта… э-э… Буркина-Фасо. Сосредоточитесь в Гвинейском заливе, Нигерия не станет мешать полетам палубной авиации. И помните самое главное — от нас с вами зависит, за кем пойдет Африка, за Советским или за Европейским Союзом! Прониклись? То-то… Мы сейчас, можно сказать, вписываем африканский континент в зону своих стратегических интересов. И правильно делаем! Вон, взять тот же Нигер — нищета там просто чудовищная. А ведь под ногами, в недрах — не счесть сокровищ! Один уран чего стоит. Вот только французы хапали его за бесценок, и местным надоело жить впроголодь. Поглядели они на Эфиопию, поглядели на САДР — и прогнали парижских хапуг. Давай нас теребить: «Мы тоже хотим!»

— Да это понятно… — протянул капраз, глядя, как за гнутыми стеклами перекашивается бирюзовый горизонт.

— Ну, раз всем всё понятно, — усмехнулся адмирал, — ставлю боевую задачу: уничтожать всеми средствами, кроме специальных, конвои и базы исламистских повстанцев, а туарегов, склонных к сепаратизму, особенно в районе Малийского Азавада, принуждать к миру! Пусть садятся за стол переговоров и рисуют с властями Сахеля границы будущей автономии… Однако дипломатия начнется лишь тогда, когда мятежники ощутят силу, и поймут, что сопротивление бесполезно. Вопросы есть? Вопросов нет.

«Ка-29» скользнул с небес, зависая над вертолетной площадкой ТАКР «Фрунзе», флагмана эскадры.

— Совет в Филях… — прокряхтел Мехти, отпирая дверцу.

— Вы не правы, Тахмасиб Гасанович, — спокойно парировал Гирин. — Мы же не отдаем Москву французу. Москва за нами!

Седой контр-адмирал фыркнул, и мелко рассмеялся.

— Что я вам говорил, Вадим Александрович? — воскликнул он. — Стержень в нем есть!

Посмеиваясь, комэск передал наушники с ларингами летунам, и натянул фуражку.

— Пойдемте, товарищи, обсудим… офф-лайн и он-лайн, — он ухмыльнулся: — Чем скорее сядем, тем скорее выйдем… На оперативный простор!

Пятница, 11 декабря. День

Луна, Залив Радуги, горы Юра

Это только так говорится — экспедиция на другой «берег» Моря Дождей. А попробуй-ка, разверни поиски без реперной базы! Это же Луна, здесь всё нужно завозить, даже воздух.

Леонов, правда, сдержал слово, послал пару луноходов колесить по долинам и по взгорьям Юры, но Дворский не доверял автоматам. Робот проедет мимо любого странного образования, поскольку само понятие «странность» не алгоритмизируешь. Не вдолбишь в скудный электронный умишко, что любую необычность следует трактовать, как рукотворную. Хотя…

Федор Дмитриевич усмехнулся, вспомнив, какой ажиотаж поднялся вчера — «Луноход-12» обнаружил четыре небольших кратера расположенных по дуге. Самое замечательное было в том, что одинакового размера воронки расходились под одинаковыми углами в десять градусов. Пришельцы⁈ Увы…

Каприз космических стихий…

Объехав громоздкий куб реактора, Дворский загнал вездеход-краулер под навес, и поставил его на зарядку.

«Наловчился!» — фыркнул он, достигая тамбура лунной «припрыжкой» — на «Звезде» даже соревнования устраивают, чисто здешний спорт.

Требуется хорошо владеть телом в условиях малой гравитации. Земные привычки толкают к серьезным усилиям, а на Луне мышцы нужно как раз «тормозить». Да с хорошим расчетом, чтобы выдерживать ритм мелких скачков, и при этом не терять равновесия.

Плотно закрыв овальную дверь кессона, Федор Дмитриевич дождался, пока давление сравняется, и протиснулся в «раздевалку». Стоило вылезти из скафандра, как ноздрей коснулся крепкий горелый дух — так пахнет лунный реголит.

Дворский зябко повел плечами — скафандровая обогревалась по «остаточному принципу», а на улице — минус двести… Быстро юркнув в переходник, он согрелся под волной тепла. Хорошо…

Станция с громким названием «Порт-Иридис» состояла из одного-единственного жилого блока, стандартного цилиндра на два отсека. Налево — жилой, направо — научный.

К спальным местам и крошечному кухонному модулю Федор Дмитриевич даже не сворачивал — искать Бур Бурыча надо было за рабочим столом. Так и есть…

Сидит, сутулится в мешковатом комбинезоне, уткнулся в микроскоп — и ушел от мира…

— Федь, ты? — глухо обронил Кудряшов, не отрываясь от окуляров.

— Не, не я, — Дворский присел перед толстым круглым иллюминатором, снаружи прикрытым козырьком. Гладкая равнина Залива Радуги укатывалась за горизонт, светясь пепельно-серым в сиянии невидимой отсюда Земли.

— Федя, глянь…

Геолог удивленно посмотрел на Бориса Борисовича, поражаясь тону его голоса, дрожащему, как ослабленная струна гитары.

— Знакомый минерал?

Кудряшов протянул прозрачный серый кристалл.

— Ивернит! — охнул Федор Дмитриевич, жадно рассматривая находку.

Это была половинка столбика, словно разрубленного вдоль. Место «разруба», испещренное порами микроскопических каверн, отливало матовой искристой серостью.

— Я откопал его у Органной скалы, — гордо сообщил Бур Бурыч. — Вероятно, кристалл тысячи лет лежал на поверхности. Видишь? Верхняя часть изъедена микрометеоритами. Потом рядом грохнулся болид покрупнее, и артефакт засыпало. А вот тут и тут видны остатки напыления из индия…

— Значит, верным путем идем, товарищ Кудряшов! — воскликнул Федор Дмитриевич.

— Может, и так, товарищ Дворский, — проворчал Борис Борисович. — Только сегодня твоя очередь дежурить по кухне, а я что-то не вижу ужина на столе…

— Будет вам ужин! — заверил его Федор. — Званый! С десертом и коньячком — надо же обмыть артефакт…

…Стояла долгая лунная ночь, но круглое окошко станции уютно светилось. Двое носителей разума сидели в крошечной скорлупке из алюминия с композитами, лепившейся к безжизненному шару косной материи.

Они праздновали — и придавали смысл всему, и крошечной Луне, и бесконечной Вселенной.

Глава 4

Воскресенье, 13 декабря. День

Щелково-40, улица Колмогорова

«Забыв» сделать уроки в пятницу, Лея быстренько прорешала задачки, а упражнение по русскому выписала красивым почерком, почти каллиграфическим — ей нравилось плавно водить пером, чередуя нажимы с «завитушками».

«Скоро Новый год… — подумала девочка с удовольствием. — Странно… Я же знаю, что Деда Мороза не бывает, а все равно жду елку!»

Она быстренько собрала портфель на завтра, и вышла на галерею. Сверху, с высот мансарды, доносились смутные голоса — мамин и тети Риты.

Лея не любила подслушивать, но тут вдруг встрепенулась, уловив папино имя. Девочка тихонько поднялась по крутой лестнице, думая о том, что сумеет бесшумно шмыгнуть к себе, если взрослые решат вдруг выйти из маминой комнаты. Никто и не заметит…

Чувствуя, как теплеют щеки, Лея одолела еще две ступеньки.

— Не знаю, Рит… — донесся задумчивый голос мамы. — Регулярные «слияния», конечно, омолодили Инне душу, но эгоцентризм закладывается в первые годы жизни… А может, и вообще — вещь врожденная?

— Да-а… — вздохнула тетя Рита, — когда Инка у нас поселилась, даже я почувствовала, что она начисто лишена эмпатии. Сколько раз бывало — Инна берется смаковать тошные для нас воспоминания… Вполне невинно, не со зла! Она просто не догадывалась, что Мише или мне плохо от них!

— О-о! — затянула мама. — Было, было… И ведь Инна сама же страдает от того, что нет в ней этой способности — ощущать чужую боль! И вот именно такой… м-м… душевный пробел портит ее жизнь с Мишей — Инна, как бы не ведая того, вносит в их отношения дисгармонию и разлад!

— Только как ее вразумишь?

— Так именно! — воскликнула мама расстроенно. — И ведь она чувствует — что-то не то! Копается в себе, мучается… Да пусть даже и разберется, поймет причину! А толку? Характер — это такая данность… Его можно сломать, а вот исправить — не получится…