До основанья, а затем (СИ) - Путилов Роман Феликсович

— Что⁉ — усатый градоначальник вскочил, нависнув надо мной.

— Что слышал. Если в течении двух дней не поставишь мой отдел народной милиции на снабжение, тебя кончат. Каким способом, я еще не придумал, но кончат тебя очень быстро. А ты что думал, только офицеров и полицейских можно без суда кончать, расстреливать и в Неву сбрасывать? А вас это не коснется? Уверяю тебя, вас это коснется и очень быстро. Пойдем, проводишь меня, чтобы глупостей не наделал раньше времени. — я, как маракасами, постучал гранатами перед лицом побледневшего чиновника.

«Демократический» градоначальник ошарашенно смотрел на меня, выпучив глаза — очевидно, такой постановки вопроса он не ждал. Пока все Временное правительство занималось чистой политикой и распределением вкусных начальственных мест для людей, что старательно попадался под взор лиц, принимающих решения. Материально- техническое снабжение продолжало осуществляться по каналом, существовавшим еще при прогнившем царском режиме. Худо-бедно функционировали железные дороги, в столицу везли хлеб и дрова, очереди в хлебные лавки не уменьшились, но были «демократичными». Только система МВД была упразднена полностью, и оказывается, что надо выстраивать ее заново, а значит и снабжать, размещать, обучать. Существовавшие с момента восстания пулеметного полка «временные» или, зачастую, самостийные команды по борьбе с контрреволюцией кормились или солдатскими пайками, выдаваемыми в полках, или реквизициями по время обысков и арестов, осуществляемых, чаще всего по устному распоряжению господина Керенского, который будучи в недавнем прошлом присяжным поверенным, старался компрометирующих себя документов не оставлять.

Пущин схватил какой-то тонкий справочник, отпечатанный очевидно на ротапринте и стал яростно его листать. Судя по всему, это был список постоянных комиссий, наверное, чиновник искал место, куда меня можно было культурно послать. К его сожалению, большинство комиссий было связано армией и ее обеспечением, вся система МВД была разогнана и переложить обязанности по снабжению моих инвалидов, пока было не на кого.

— Пошли, пошли, не тяни резину. — я засунул гранаты за пазуху и сделал шаг к креслу Лаврентия Ивановича.

— Подождите, прошу вас. — Пущин закрылся руками: — После завтра к вам приедет комиссия и если вы действительно создали подразделение народной милиции, комиссия тут же примет решение, о постановке вас на снабжение по нормам….

— Мы нормы на месте оговорим, но паек должен быть не меньше, чем солдаты и офицеры запасных полков.

— Хорошо, мы договорились. В три часа пополудни комиссия будет у вас.

— Замечательно, господин комиссар! — я широко улыбнулся воспрянувшему духом чиновнику: — Только, если вы надеетесь, что ваша Военная комиссия со мной до этого разберется, то вы глубоко ошибаетесь. Поверьте, мы готовы. Один только вопрос — не подскажите, какой полк завтра против нас выступает?

— Ну почему же не сказать? Скажу. Батальон лейб-гвардии Литовского полка, не менее тысячи штыков, броневики Запасного броне дивизиона и четыре пушки из Михайловского артиллерийского училища. Что, господин Котов? Вы, почему-то, побледнели?

— Жду вашу комиссию послезавтра, господин комиссар.

— Я очень сомневаюсь, что мы с вами еще увидимся, господин авантюрист.

10 марта 1917 года. Час пополудни.

— Вы понимаете, что это невозможно⁈ — Сципионе Чинизелли, усатый брюнет лет пятидесяти, с закрученными вверх кончиками усов, с истинно итальянским темпераментом, воздел руки верх, потрясая приказом комиссара Временного правительства по городу Петрограду.

— Господин Чинизелли, при всем уважении в вам и вашей семье, я вынужден добиться исполнения приказа. И, если вы откажетесь его выполнить, то у вашего цирка будет новый директор, а вы отправитесь вместе со мной в Таврический дворец. Поверьте, я определю вас в чудесную компанию — генералы, сенаторы, министры, даже директор Императорских театров сидит в Министерском павильоне. Говорят, что с крыш подчиненных ему театров полиция из десятков пулеметов народ расстреливала. В любом случае, компания подобралась достойнейшая. Правда спят они там по очереди, на кушетках и говорят, что кормят плохо, но зато не надо никуда торопится, сиди и смотри в окошко и жди, когда в Петропавловскую крепость отведут. Кстати, подскажите, кто на ваше место метит, кто спит и видит, чтобы вас заменить в директорском кресле?

— Хорошо, господин Котов, у вас понял и подчиняюсь грубой силе. Но я буду жаловаться, предупреждаю вас об этом.

— Замечательно. Выполните приказ завтра и жалуйтесь сколько хотите. А чтобы вы не перепутали последовательность действий, я у вас несколько человек оставлю, для вашей же безопасности. Договорились? И будьте любезны, сеньор Сципионе, пусть мои люди каждые два часа мне телефонируют, что у вас все в порядке, а то у меня сердце не на месте будет.

11 марта 1917 года. Восемь часов утра.

Желание жить во дворце не является чем-то присущим только мне, оказывается, данному мещанскому влиянию были подвержены не только мои инвалиды, но и передовой отряд пролетариата — партия большевиков. До того, как захватит здание Смольного института, выгнав оттуда барышень — студенток, большевики успели обидеть мать одиночку — Матильду Кшесинскую, выгнав ее из дворца вместе с сыном, прижитым от кого-то из Великих князей. По стечению обстоятельств историю дворца Матильды с февраля по август 1917 года я знал хорошо, поэтому первым делом двинулся туда, так как там уже несколько дней базировался Запасной бронедивизон, что должен был выделить броневики для сегодняшнего выселения из моего дворца.

Во дворе дома Кшесинской царил утренний переполох, сопутствующий выдвижению боевой техники того времени на позиции. Два десятка солдат с ведрами, наполненными горячей водой и газолином, бегали вокруг темных туш броневиков, когда я вошел в ворота дворца. Часового ни у ворот, ни во дворе не было, поэтому я схватил за рукав гимнастерки пробегающего мимо меня молодого солдатика.

— Стой! Где Елин?

— Чего? Отпусти! — боец попытался вырваться, но я крепко держал его за рукав и он, оставив бесплодные попытки убежать от меня, начал внимательно осматривать мечущихся вокруг солдат.

— Вон он, в кожаной куртке! Ну, пусти! — и солдатик, подхватив ведро с каким-то дерьмом, то ли топливом, то ли маслом, скрылся за кормой ближайшего броневика.

— Георгий! Елин! — я приложил ладони ко рту и гаркнул из-за всех сил, на мгновение перекрыв все звуки во дворе.

«Кожаный» солдат, вытирая руки какой-то тряпкой, приблизился ко мне.

— Ты меня звал, товарищ?

— Я тебя звал, товарищ Елин. Здорово! — я протянул ему руку, ухватившись за темную от смазки кисть: — Ты говорят сегодня меня воевать собрался?

— А ты кто? — бронеходчик вырвал свою скользкую руку из моей и отскочил на шаг, а из-за его спины стали медленно подходить несколько бойцов, наверное, большевистский «актив» бронедивизиона.

— Моя фамилия Котов, я начальник милиции Адмиралтейской части. Мне сообщили, что ваши броневики опять собрались ехать, мой отдел разоружать.

— Ты, эта контра, что на набережной Мойки засела?

— Я контра? Ах, ты сука! — я схватил не ожидавшего моего порыва большевика за шиворот и потащил его к воротам. Не ожидавший такой подлости от меня, Георгий попытался упереться ногами, но подмороженная мостовая плохо тормозила подошвы щегольских офицерский сапог, и по инерции, главный большевик «броневиков» выкатился за ворота, где стояла моя пролетка, у которой толпились мои инвалиды.

— Это они контра? — ухватив Елина за шею, шипел я ему в ухо, тыча в одетых в солдатские шинели милиционеров, что сегодня щеголяли красными повязками с соответствующей надписью на рукавах: — Их ты стрелять собрался⁈

Сегодня, для наглядности и драматизма, я взял с собой исключительно одноногих вояк, что сейчас обступили пролетку, недобро поглядывая на одетого в щегольскую кожаную куртку и хромовые сапоги, лидера бронеходчиков.