На своем месте (СИ) - Казьмин Михаил Иванович
Перед обедом мы всей нашей небольшой семьёй выбрались на прогулку. Двором на сей раз не ограничились — снег на улице дворники с утра старательно расчистили, а нового не насыпало, и мы выкатили коляску из ворот. Получилось нечто среднее между прогулкой и рекламной акцией — на невиданную повозку почтеннейшая публика заглядывалась с заметным интересом. Надо всё-таки заплатить Смирнову, пусть в «Московском вестнике» рекламу напечатает. Не сейчас, конечно, а чуть попозже, когда Пахом наладит выделку колясок хотя бы в небольших, но уже более-менее товарных количествах.
После обеда я засел за работу над охранными артефактами. В самом же деле, сколько можно откладывать⁈ Впрочем, затягивание с началом работы оказалось даже полезным — за это время я придумал-таки, как можно обезопасить охрану дома от артефактов-глушителей. Найденное мною решение предусматривало, что охранная цепь должна состоять из артефактов двух типов: собственно охранных, поднимающих почти на аршин [2] выполненные в виде копейных наконечников навершия прутьев ограды и подающих при этом звуковые сигналы, и контрольно-сигнальных, в пассивном режиме отслеживающие постинкантационный фон охранных артефактов и при перебоях в восприятии этого фона подающих сигнал тревоги в дом. В весь дом, а не только в комнату охранников. Таким решением я хотел подстраховаться на тот случай, если при новой попытке ко мне залезть вор применит глушитель охранных артефактов. Вероятность того, что глушитель поразит и вторую линию защиты, те самые контрольно-сигнальные артефакты, я оценивал не особо высоко — их сначала обнаружить надо, а уже потом глушить, а вот как раз обнаружить-то их при таком режиме действия и невозможно. Или, скажем так, весьма и весьма затруднительно.
Не буду скромничать, измыслив этакую хитрость, я ощутил себя гением, ну или почти гением. Триумфом своим я, однако, наслаждался недолго, потому как пора было переходить к воплощению хитрого замысла, а для начала выбрать материалы, из коих те артефакты следовало изготовить, и составить соответствующие инкантационные формулы. Обложившись справочниками, я провозился с этим до позднего вечера, однако же всё у меня получилось. Перепроверив итоги своих трудов, я убедился в отсутствии ошибок, заодно и со всей определённостью понял, что в условиях домашней мастерской и домашней же лаборатории изготовить такие артефакты у меня не выйдет, этим надо заниматься на заводе. Что ж, на заводе, так на заводе, если завтра у Шаболдина никаких новостей не появится, как раз на завод и отправлюсь.
…Утром я проснулся с пониманием того, что с поездкой на завод придётся повременить. Предвидение не подвело — едва начались присутственные часы в губной управе, как последовал звонок от Шаболдина. К нему в управу я отправился пешком, и по пути предвидение подсказало, что новости меня ожидают далеко не хорошие. Уже по самому виду старшего губного пристава я понял, что и тут ошибки не будет, настолько Борис Григорьевич был хмур и даже, кажется, сердит.
— Новости у меня, Алексей Филиппович, и новости плохие, — взялся пристав подтверждать мои опасения после должных приветствий. — Сидора Митрофанова Плюснина, что среди воров Плюхой прозывается, вчера нашли мёртвого. Застрелили его, болезного.
Да уж, не порадовал меня Борис Григорьевич. Не думаю, чтобы этот Плюха так уж много добавил бы к показаниям Мартынова, но теперь-то не добавит вообще ничего…
— Наш «Иван Иваныч» следы заметает? — высказал я предположение, самому мне казавшееся очевидным.
— Очень на то похоже, — согласился пристав и продолжил: — Я под такое дело решил ещё раз Мартынова допросить. — Он, когда его в прозекторскую сводили да тело Плюснина показали, аж затрясся. Понял, дурак, что сам мог бы на соседнем столе лежать, а живой потому только, что ваши люди его повязали и теперь он в камере у меня сидит. Тут я его и допросил ещё разок…
— И что Мартынов? — заинтересовался я.
— А то, что этот его «Иван Иваныч» знает расположение вашего кабинета. Именно он указал Мартышке, в какое окно лезть, — ответил Шаболдин.
Да уж, новость действительно плохая. Кто попало у меня не бывает, и откуда нанимателю Мартышки знать такие подробности, я мог только гадать. А Шаболдин всё-таки силён, мне-то эта простая мысль в голову не приходила, вот что значит человек на своём месте…
— Я так понимаю, Алексей Филиппович, «Иван Иваныч» этот, будь он неладен, не из тех людей, что в ваш дом вхожи, — сказал пристав, будто прочитав мои мысли, — а потому полагаю, что за домом он следил снаружи.
Предположение показалось мне вполне разумным. Ничего невозможного в том, чтобы при внимательном наблюдении за домом можно было вычислить расположение кабинета, я не видел. Разве что…
— И следил не день и не два, — да что ж такое-то⁈ Я только начинаю о том думать, а пристав уже оглашает выводы, к которым я и сам бы неминуемо пришёл! Ну, Шаболдин, ну, Борис Григорьевич, прямо телепат!
— Вы же, Алексей Филиппович, помните, как десять лет назад мои люди вас и дом Филиппа Васильевича охраняли негласно? — теперь уже я готов был читать мысли пристава. Надо же, битва телепатов какая-то!
— Помню, конечно, — ответил я вслух, ожидая подтверждения своей догадки.
— Вот я и думаю: ведь ежели тот «Иван Иваныч» деньги Мартынову заплатил, да на артефакты хитрые потратился, стало быть, какая-то надобность в том у него есть, и вряд ли он просто так отступится на этой неудаче. А значит, предположить можно, что раз с проникновением в дом ничего у него не вышло, то может приняться и за вами следить. И раз так, то не присмотреть ли мне, по старой памяти, за вами и вашим домом по-тихому? — ну точно, всё, как я и предполагал. Что ж, если сразу у двух умных людей мысли идут в одном направлении, грех было бы теми мыслями пренебрегать…
— Да, Борис Григорьевич, пожалуй, будет нелишним, — согласился я с приставом.
А что бы мне и не согласиться, ежели о моей же безопасности речь идёт? Да и не о моей только, у меня, между прочим, жена и сын… Обсудив подробности, мы с приставом сошлись на том, что его люди для начала проверят, есть ли вообще слежка за мной и моим домом, и если таковую обнаружат, попробуют для начала проследить за этими не в меру любопытными людишками. Получится — прекрасно, возьмут сразу всех, будут какие-то сложности — возьмут пусть и не всех, но хоть кого-то, там уже Борис Григорьевич в управе с ними разберётся. Отдельно решили, что если, не приведи Господь, дойдёт до нападения на меня, Варвару Дмитриевну или кого из моих людей, то живьём, конечно, брать хорошо бы, но моя безопасность (а главное, безопасность моей семьи) всё-таки важнее. Пока обсуждали, я с некоторым трудом удерживался от крепких словечек — вот уж не ко времени и не к месту мне такое! Это десять лет назад я мог в доме отсиживаться, хотя и тогда в гимназию ходил, а сейчас о домашнем сидении и речи-то быть не может! Не тот я сегодня человек, коему домоседство позволительно, совсем не тот. Теперь, пожалуй, и револьвер с собой носить придётся, так, на всякий случай.
Что ж, хороших новостей для меня у Шаболдина не было, но и плохие на том кончились. Одна, правда, ещё имелась, но у меня не получалось определить её ни как хорошую, ни как плохую. Вчера пристав успел допросить двоих из того списка артефакторов, что дали мне господа профессора Маевский и Долотов, и получить от обоих уверения в том, что никаких глушителей артефактов они не делают, потому как чтут закон и не собираются отягощать своё доброе имя связями сомнительного свойства. Ссылаясь на свой опыт оценки поведения людей, Шаболдин высказал уверенность в том, что оба говорят правду. А вот то, что ни один из них не указал на кого-то ещё, как на возможного изготовителя глушителей, меня даже порадовало. В рассуждении розыска оно, может, и не столь хорошо, но от лишней работы и пристава, и меня избавляло. За неимением никаких иных новостей мы с Борисом Григорьевичем выпили по стакану крепкого чаю, я вернулся домой и оттуда всё-таки отправился на завод.
