Прямой наследник (СИ) - "Д. Н. Замполит"
Патрикеев ожег меня взглядом, скривил рот, будто говоря «Ну смотри, пожалеешь!» и повел свою сотню вправо от Черторыя[ii].
А я повернул налево, взмахнул плеткой и с места поднял Скалу в галоп.
Пока выбирались из посада и пригородных сел, к нам пристало сотни полторы беглецов — кремлевской чади, потерявшихся было дружинников, даже несколько бояр. Конь шел встречь холодному ветру и я, наконец, успокоился.
За вспольем во главе отряда сам собой встал прибившийся к нам Федя Пестрый-Палецкий — совсем молодой воевода родом из князей Стародубских. Несмотря на свои двадцать три года, он уже успел макнуть носом в грязь самого Всеволжа. Несколько лет тому назад боярин убедил моих дядьев Андрея и Константина прекратить погоню за татарами, уведшими полон, а вот Федор со своим тезкой Добрынским плюнули на приказ и в малой силе татар настигли, награбленное отбили, полон освободили и вернулись на Москву героями. Всеволож, конечно, такого унижения не забыл, оттого Федор сейчас с нами. Ну и к лучшему — командир он от бога, вон как его сразу слушаются.
Вскоре отряд приобрел подобие воинской силы — Пестрый организовал дозоры и заставы, регулярную смену, на ходу произвел ревизию запасов... Ничего, выберемся, будет у меня главнокомандующий. Бояр согну, чтобы вперед не лезли с родовитостью да прежними заслугами
Да только сперва выбраться надо.
В Лучинское, как ни спешили, добрались к вечеру. Федор выслал сторожу, но все порешили, что ночью погони не будет — даже галицким лошадям нужен роздых после целого дня суматохи, тем более у Юрия сейчас в Кремле дел полно. А мы вымотались, потому и решили рискнуть.
Княжеский ключник ахал и охал, но довольно толково раскидал всех на постой по избам, несмотря на недовольные взгляды мужиков. Беглую Ставку расположил, разумеется, в усадьбе, благо строений хватало.
Поужинали саламатой — сваренным на скорую руку татарским киселем из поджаренной муки с заправкой маслом.
И спать, спать, спать...
С кошмарами — звенели сабли, ржали кони, неслись за нами не то татары, не то назгулы, но все закончилось еще сильно до рассвета, когда всех поднял Пестрый.
В мерцающем свете лучин торопливо похлебали сваренную бабами еще в ночи кашу, Пестрый и Волк умелись проверять укладку и сбрую, так что я остался с ключником.
— Слушай и запоминай, Елага. Я тебя выбрал и на се место поставил за разум и верность...
Ключник попытался было бухнутся на колени, но я удержал.
— Сядет на Москве Юрий — служи ему, как мне служил.
— Да как же...
— Вот так, служи великому столу, неважно, кто на нем сидит. И знай, что ты делаешь с зерном и делянками куда важнее, чем кто над тобой князем. Делай все, что наказано, делай и записывай.
— Так я все как велено... — Елага торопливо вытащил из сундука на столешницу дощечки-вощаницы. — Вот, позапрошлый год, вот прошлый, вот нынешний...
Я глянул на крючковатые каракули человека, чья ежедневная работа — надзирать над мужиками, собирать корма, отправлять их в Москву, а вовсе не вести научные записи. Но Елага из всех кандидатов подошел лучше всего, двух предыдущих пришлось сместить, а последнего вообще сослать на Бело-озеро за ползучий саботаж.
— Не разберу, читай.
Елага схватил первую:
— О позапрошлом годе собрано и просеяно дванадесять четвертей ржи, из них в сито не пролезла двенадцатая доля... Ее отложили и посеяли прошлым годом, нынче же в сито не пролезла доля десятая.
— Сито прежнее?
— Все как велено, княже.
— То есть крупного зерна стало больше...
— Больше, княже, больше, слава Господу Богу!
— Значит, мы все правильно делаем, всему христианскому миру оттого большая польза будет. Вот, спрячь, расходуй помалу, но главное — делянку и отборное зерно сохрани! А я обязательно вернусь.
Целых десять рублей серебром произвели на него шоковое впечатление и мне опять пришлось удерживать его от попыток упасть в ноги. Что ж, если и в Троице результаты такие же, на что у меня были все основания надеяться, то лет через пять можно будет пускать в ход более урожайный сорт. А там, глядишь, и пойдет селекция семимильными шагами...
Лучинское, растревоженное ключником и нашим отъездом, нехотя ворочалось во мраке отступающей ночи, небо едва-едва посерело над просевшими после зимы крышами, когда мы одвуконь выехали на Волоцкую дорогу. За ночь пришло тепло и теперь успеть бы до Твери, пока дороги окончательно не развезет в кашу, оттого почти сразу за околицей пустили отдохнувших коней рысью, повинуясь командам Пестрого.
Как ни старались, быстро все равно не вышло и пришлось заночевать уже в тверском краю, в Микулино, гда нас догнала дальняя сторожа. Похоже, погони или вообще не было, или она безнадежно отстала, во всяком случае падавшие от усталости ратники в один голос божились, что галицких никто не видел, а звенигородские, которые вполне могли прихватить нас в Лучинском, видимо, все ушли к Юрию.
С утра тронулись дальше, с каждой верстой, отдалявшей нас от грозного дядьки, всадники понемногу, а затем все больше и больше начали подтрунивать да подшучивать друг над другом, а после полудня, когда остановились на роздых, покормили и поменяли коней, уже и хохотали, и даже затянули песню. К вечеру, когда уже склонялось солнце, увидали впереди луга Тьмаки и первые избы торговой Твери.
В столице князя Бориса Александровича приняли нас, так сказать, поджав губы — никакой охоты даже краешком влезать в московские разборки у тверичей не имелось. Уже сколько лет и даже десятилетий вокруг набухали и проглатывали русские княжества одно за одним Литва и Москва, и зажатой меж них Твери приходилось все время лавировать, дабы сохранить независимость. Да и то, проживи Витовт еще лет несколько, хрен бы тверичам, а не самостоятельность. Да и Москве тоже — папенька мой Витовта в регенты определил. И была бы у нас сплошная Литва от Буга до Волги. И бог весть, как бы оно дальше повернулось — то ли окатоличили русских поголовно, то ли православная Литва от Польши отбилась? Вон, Свидригайло сейчас как раз этим и занят, только у него по сравнению с несбывшейся «Великой Литвой Витовта» православная партия куда меньше.
Так что определили нас на загородный князев двор, подальше от посторонних глаз — Юрьевы вестоноши уже оповестили соседей о перемене власти. Успел добраться и Патрикеев, правда, не без потерь — погоня настигла его почти под Клином и пришлось отбиваться. Значит, правильно мы на Волок двинули.
На импровизированном военном совете я высказался за мир с Юрием, как и предлагал до драки. Естественно это не понравилось ни Патрикееву, ни Пестрому и они засели за план кампании, начав с подбивания бабок — где чего сколько, кто за нашу масть впишется, кто Юрьеву держать будет. Я же попытался написать письмо дядьке, но вскоре проклял это занятие. Для 21 века, наверное, это бы сошло, обычное такое деловое письмо, но здесь и сейчас так не принято. Тут надо витиевато, с обширными отсылками к Библии и писаниям святых отцов, с непременным упованием на божью волю, а я, несмотря на все мое обучение в последние годы, так не умею, все время у меня какие-то «ваши превосходительства» да «иже херувимы» получаются.
Потому с Волком и еще десятком ратных ездил на торг, где нас поначалу сторонились — известное дело, вооруженные чужаки, мало ли чего ждать можно. Но потом попривыкли, да и расплачивался я честно. Ездил, смотрел товар, разговаривал с купцами — это же волжский город, на прямой дороге в Иске-Казань, Хаджи-Тархан и дальше, за Хвалынское море в Персию — они всюду ходят, все видят, все знают...
В целом обстановочка вокруг Московского княжества складывалась не ахти, уж больно все бурлило. В Литве уже помянутый Свидригайло рубился со своим родственником Сигизмундом, решая, кто будет шишку держать — православные или католики. Ливонские рыцари вроде бы поддерживали Свидригайлу, поскольку больше опасались союза Польши с Литвой, крепко помня не столь давний Грюнвальд. Но союзники из них так себе, чуть выгоду унюхают — переметнутся.
