Дмитрий Дашко - Штрафники 2017. Мы будем на этой войне
— Сапоги у меня новые, не пойму, когда продырявиться успели. Заменить надо…
— Давай помогу, посмотрю, что там у тебя, — предложил Гусев.
— А?..
Павел молча принялся стаскивать сапог и только сейчас заметил дырку в голенище, почти под самым срезом. Майор отчаянно застонал и откинулся на спину. Голень и стопа у него были совсем красные и мокрые, а из сапога вылилось, наверное, поллитра крови.
Ранение оказалось осколочным. Кусок металла угодил в голень, чудом не задел кость и вырвал часть икроножной мышцы. Рана обильно кровоточила.
— Твою-то мать!
Гусев сорвал белую повязку с убитого солдата и перетянул ногу раненому. Кровотечение почти остановилось. Раненый что-то бормотал, но Гусев его не слушал, смотрел — то на свои окровавленные руки, то на чужую, красную от крови ногу, то на убитого солдата, то на лежащие повсюду тела…
Павел испытывал сильный страх. Сознание пронзали обрывочные мысли:
«Все по-настоящему… Я на войне… Вот мертвые… Вот этого я убил… Убил человека… Я на войне…»
Откатившаяся перестрелка опять заметалась поблизости. Появились солдаты без белых повязок. Один наклонился над Гусевым.
— Ранен?
Павел отрицательно покрутил головой.
— Вставай тогда! Хули сидишь?! Смерти ищешь?! — солдат выпрямился и с издевкой спросил: — Переметнуться надумал?!
По тону было ясно: для себя он уже все решил, да и автомат его развернулся в сторону Гусева.
Это подстегнуло Павла. Он быстро поднялся и твердо сказал:
— Разговорчики, солдат!
Парень махнул рукой и побежал дальше. А Павел, недолго думая, кинулся следом, бросив последний взгляд на майора. Тот, похоже, потерял сознание, окончательно отключившись.
Гусеву то и дело приходилось перепрыгивать через убитых и раненых. Несколько раз кто-то пытался схватить его за ноги, просил не бросать. Но он, матерясь сквозь стиснутые зубы, вырывался и бежал дальше…
Перестрелка не закончилась даже с наступлением ночи. Строчили автоматы и пулеметы, бухали разрывы мин. Горели вагоны и штабеля пропитанных креозотом шпал. Люди сражались друг с другом, порой не понимая, где свои, где чужие.
Локальные схватки вспыхивали в самом неожиданном месте и быстро прекращались, чтобы полыхнуть с новой силой.
Павел был взвинчен до предела. Хотелось пить, но найти воду не получалось. Приходилось постоянно сглатывать вязкую слюну и бегать, ползать, куда-то с кем-то идти…
Без приказов, без командиров. Все по наитию, ориентируясь по пожарищам. Вот там вроде оппозиционеры — или опозеры, как их тут называли. А вот там вроде свои, но не точно, а вот тут опять опозеры. А может, наоборот…
Глава V
Утро
Наступило серое утро, не привнеся ясности в творившееся ночью.
Чадили догорающие вагоны и шпалы, кое-где по-прежнему постреливали, но уже не так часто и интенсивно.
Единственное, что удалось понять Гусеву — это то, что он находится где-то между вторым и третьим постами.
Жажда стала просто невыносимой. Распухший язык едва шевелился, горло горело. За глоток воды он был готов на что угодно — хоть из лужи пить. Не погнушался даже осмотром трупов. Но и тут его ждало сильное разочарование: походные фляжки у бойцов давно опустели.
Павел побрел к вагонам в надежде, что вода есть у беженцев.
Ему повезло. Он набрел на остатки костра, возле которого валялась кастрюля: вся в копоти, с двумя дырками, через которую пропустили проволоку, чтобы подвешивать над костром. Кастрюля оказалась наполовину наполнена почти прокисшим супом. Но это не имело значения. Главное — это была влага, пусть и вперемешку с крупой и нарезанной картошкой. Жидкость Гусев сначала цедил через губы, а потом, вдруг почувствовав голод, стал жадно хватать ртом кисловатую массу. Стало полегче, но пить все равно хотелось.
Он побрел вдоль пассажирского состава, взяв с собой кастрюлю.
Вдруг Павел наткнулся взглядом на давешнюю женщину, которую почему-то запомнил. Наверное, из-за хорошенькой девочки, что наивно и доверчиво смотрела на проходящих мимо штрафников.
Женщина, накрыв собою ребенка, лежала ничком, неестественно вывернув шею. На спине расплылось большое кровавое пятно, а лицо застыло отталкивающей смертной маской. Ребенок тоже был мертв. Пули, угодившие в мать, прошли навылет. Девочка по-прежнему сжимала плюшевую игрушку…
Гусев уже насмотрелся на трупы и на раненых, но увиденное потрясло его так, что он остановился, забыв обо всем. Он смотрел и чувствовал, как в душе закипает ярость. И вдруг осознал, что только что умер прежний Павел Гусев. Умер весь, без остатка, а его место занял совсем другой человек.
Потом он куда-то брел, уже имея только одну цель — убивать тех, кто носит белые ленточки. Это метка нелюдей. Не могут люди быть такими…
Его окликнули:
— Эй, дружище, что в котелке? Жратва? Может, поделишься?
Гусев подошел, показал пустую кастрюлю. В нее заглянули, фыркнули — фу, кислятина! Правильно, что вылил.
— Я не вылил, съел, — сказал Павел и снова почувствовал приступ жажды. — Вода есть?
— Есть немного.
— Дайте.
Ему налили полную железную кружку с побитой эмалью. Посоветовали — не пей быстро, не напьешься.
Гусев пил маленькими глотками и чувствовал, что кружки все равно будет мало.
Его поняли, с добродушной усмешкой налили еще. И только тогда он ощутил облегчение.
Павел внимательно осмотрел пятерых солдат, укрывшихся за сваленными в кучу шпалами. Грязные, усталые бойцы глядели на него с вялым любопытством.
Чуть в сторонке сидели со связанными за спиной руками два солдата «белоповязочника» с разбитыми лицами. От них веяло испугом и отчаянием. Пленные потупленно смотрели под ноги, боясь лишний раз встретиться взглядами с истязателями.
Гусев решительно развернулся к ним, клацнул предохранителем и полоснул очередью, изгваздав обоих опозеров.
Остальные ошарашенно схватились за автоматы, отскочили в сторону, с опаской глядя на незнакомца.
— Ты че, мужик, охренел совсем? — спросил один. — Это же пленные были!
— Никаких пленных, — процедил Павел. — За то, что они творят — никаких пленных.
— Во, лютый! Из друзей кого-то убили?
— Нет, — ответил Гусев, равнодушно присаживаясь рядом с трупами. — За женщину одну с девочкой. Там еще другие гражданские были. Все мертвые.
Солдаты успокоились, присели на свои места.
— Это за какую женщину с ребенком?
— Не знал я их, — вздохнул Павел. — На женщине платье темно-синее в белый горошек, а девочка — лет пяти, светловолосая такая, в сарафанчике. Вон там лежат.
— А ведь это Ленка, похоже, жена прапора нашего. Видел я ее как-то в таком платье. Вот это да… Узнает прапор — рехнется. Сразу — и жену, и дочь…
— Не узнает, — ответил другой солдат. — Я еще вчера вечером видел, как его пулеметной очередью полоснуло.
— Где? — переспросили удивленно.
— Там где-то, — вяло махнул боец рукой в сторону вагонов. — Толком и не скажу. Сами знаете, что творилось.
— Что ж ты молчал до сих пор?
— А что он, особенный какой, прапор наш? Других мало погибло, что ли?
— Это да… Ну, теперь они все вместе будут уже неразлучно…
Гусев отстраненно слушал рядовых.
Появился лейтенант с эмблемами железнодорожных войск, как и у солдат. Увидев его, те устало встали. Павел поднялся тоже.
Офицер окинул взглядом подчиненных, мельком глянул на Гусева, посмотрел на убитых.
— Кто их?
Один из солдат мотнул головой в сторону Павла.
— Он. Говорит, за жену прапорщика Акимова и дочку его.
Лейтенант выругался.
— Убиты? — спросил он, справившись с эмоциями.
Гусев сказал:
— Я не знаю ни вашего прапорщика, ни его жену. Видел только мертвыми женщину в темно-синем платье в белый горошек и маленькую девочку, светловолосую, в сарафанчике.
— Они, скорее всего, — поджал губы лейтенант. — Как теперь Акимову сказать?
— Он тоже погиб, товарищ лейтенант, — ответил тот солдат, что поведал остальным о смерти прапорщика. — Пулеметной очередью его почти пополам перерезало…
Лейтенант досадливо поправил кепи и посмотрел на Гусева.
— Какая часть?
Павел ответил после небольшой паузы:
— Из штрафников я. Осужденный, бывший старший лейтенант Гусев. Вчера прибыли и сразу попали под раздачу.
— Остальные где?
— Не знаю. Наверное, погибли.
— За что в штрафники угодил? — поинтересовался лейтенант.
— За драку. Жениха своей бывшей девчонки избил. Дали два года общего режима с заменой на шесть месяцев штрафного батальона.
— Ясно, — сухо ответил офицер. — Сдать оружие.
Помедлив, Гусев протянул офицеру свой автомат.
Лейтенант передал его одному из бойцов и сказал, обращаясь к Павлу:
