Сергей Бузинин - Люди и Флаги
Как бы подводя черту под лекцией генерала, в комнату вошел Симмонс. Церемониально вышагивая, он держал на вытянутых руках алую бархатную подушку, поверх которой скромно лежал клинок с простым эфесом в потертых ножнах.
— Спасибо, Рэнсом. Джентльмены, я имею честь представить вашему вниманию клинок, принадлежавший «Немому Сэму», о котором вы неоднократно сегодня слышали.
— Выверенным, привычным движением Хэмптон вынул оружие из ножен, подставив клинок под лучи солнца. При этих словах Дженнингс стал деловито расчехлять свой аппарат, а Портер, явственно волнуясь, сделал шаг вперед, возможно даже чуть торопливей, чем это предписывали правила приличия.
— Вы позволите, сэр? — Портер протянул к клинку чуть подрагивающие от волнения руки. — К моему стыду, ранее я никогда не держал в руках столь славного оружия, да что там, я вообще оружие в руках не держал.
— Эт точно. Даже когда я тебя стрелять учил, ты мой «Смит-ВессОн» мало того, что выронил, дык еще и ногу мне чуть не прострелил. Так что, гляди не порежься, — коротко усмехнулся Дженнингс, — вы только представьте себе, генерал, сэр, я этому недотепе СВОЙ револьвер даю, просто сказка, а не револьвер, я на ём даже спусковой крючок, того, ампи… нет, ампа… вот-вот — ампутировал! А он его хоть и двумя руками схватил, а всё одно — не удержал. Револьвер, возьми, об землю хлопнись, да и выстрели. Еле-еле ногу отдернуть успел.
Услышав тираду, высказанную столь непривычным в этих стенах слогом, Хэмптон присмотрелся к говорящему сначала удивленно, а после — заинтересованно.
— Дженнингс… Дженнингс… — нахмурил брови генерал, вспоминая, где и при каких обстоятельствах он мог бы слышать эту фамилию, — Эл «Полковник» Дженнингс, если я не ошибаюсь?
— К Вашим услугам, генерал, — расплылся в улыбке фотограф, донельзя довольный тем, что известен великому человеку, — всегда к Вашим услугам.
— Простите, но, насколько мне известно, последний раз, когда газеты о вас писали, вам приписывали три попытки ограбления поездов в Арканзасе? А теперь вы здесь и в такой роли? — Подтвердившаяся догадка привела Хэмптона в изумление.
— Точно так, сэр, было дело. Только теперь с поездами и прочими безобразиями покончено. Пока я по Арканзасу гулял, встретился как-то раз мне один человек, не — не так — ЧЕЛОВЕЧИЩЕ! Это был бывший партизан из отряда Куантрилла, Рубен Когберн его фамилие. Так вот он и показал мне, это чудо — ферротип. И теперича я всецело предан искусству фотосъемки. Я отдам этому искусству всю свою жизнь и все свои силы, по крайней мере, те, какие у меня опосля Уильяма и его художеств останутся. Если он меня раньше в могилу не загонит. Я б и вас с тем человеком познакомил, генерал, сэр, да вот незадача — он нонче во Францию уехал, там, говорят, на бульваре Капуцинов какое-то новое чудо затевается.
Дженнингс, установив треногу аппарата, повернулся в сторону Портера, который застыл восхищенным изваянием, удерживая в руках клинок. Вспышка сгоревшего магния, и улыбка великого репортера навеки отразилась в стальной глади клинка.
Спустя час и десяток снимков, журналисты покинули гостеприимное поместье Хэмптона, оставив радушного хозяина наедине со своими воспоминаниями и напоследок немного его повеселив.
Провожая гостей, Хэмптон, наблюдая за неуклюжими попытками Портера взобраться на лошадь, шутливо предположил, что самостоятельный обратный путь верхом может стать для репортера крайне небезопасным. И что лучше бы ему было сесть на одну лошадь вместе с Дженнингсом. Последний, выслушав предложение генерала, смерил оценивающим взглядом Портера и веско промолвил:
— Боливар двоих не свезет.
Портер, не вставая с земли, достал блокнот, и вопросительно посмотрев на Дженнигса, спросил:
— Как, как ты сказал? Боливар не вынесет двоих?
А через два месяца, когда все праздники отгремели, на отставного генерала стол легло короткое письмо.
Достопочтимый мистер Хэмптон!
По моему поручению, ферротип клинка, принадлежавший известному Вам Герою был изучен лучшими специалистам в области фонетики и лингвистики.
Я полагаю, Вам будет небезынтересно узнать, что же написано на оружии, и посему я цитирую Вам заключение экспертизы (Его оригинал Вы получите приложенным к данному посланию).
«Несомненно, что надпись на эфесе выполнена на русском языке, однако написание текста несколько разница с современным нам правила орфографии и полным отсутствием ряда графических единиц русского алфавита.
Не вызывает сомнения, что гравировка представляет собой дарственную надпись на наградном оружии; дословное содержание надписи звучит таким образом: «Красноармейцу Семену Богуну за мужество и отвагу. Храни с честью — применяй с толком. Генерал Л.М. Доватор». Хотелось бы так же заметить, что термин «красноармеец» нам не известен, и хождения в Российской империи не имеет. Вместе с тем, фамилия генерала Доватора, во-первых, не может быть признана безусловно русской, а во-вторых, сделанный нами запрос в Военное министерство Российской империи указывает, что генерала с такой и подобной ей фамилией анналы российской армии не зафиксировали…»
Таким образом, как Вы наверняка успели заметить, расшифровка надписи ни на йоту не приблизила нас к разгадке тайны личности нашего Сэма. Понятно только одно- он русский, и, на мой взгляд, не взирая даже на то, что загадка нашего Героя остается не разгаданной и поныне, я полагаю, что святая обязанность нашего государства, во многом обязанного Сэму своим существованием, состоит в том, чтобы вернуть свои долги сторицей. И если нет возможности отдать долг честиконкретному человеку, значит нужно расплатиться по нашим неоплаченным счетам с его страной.
Feci, quod potui, faciant metiora potentes — я сделал, что мог, кто может, пусть сделает лучше.
С чем и остаюсь искренне Ваш. Джон Пэлхэм.После этого интервью Уэйд Хэмптон прожил еще девятнадцать лет. Он побывал вице-президентом КША, военным министром и сошел в могилу признанным героем Конфедерации, стоящем в пантеоне созидателей южной нации может быть лишь чуточку пониже Ли и Джексона. Незадолго до смерти он успел прочитать роман Уильяма Сидни Портера под названием «Люди и флаги», посвященный героям Войны за независимость КША. Немалая часть этой книги была отведена таинственному русскому кавалеристу по прозвищу «Немой Сэм».
А история текла своим чередом. Север нашел свое счастье в избирательном праве для женщин, гражданских правах для коренных американцев и высоком жизненном уровне своих сограждан. Юг остался небогатой аграрной страной, которая, при всем том, заставляла считаться с собой даже колоссов вроде Великобритании.
Аляска не была продана США, потому что посол КША в России сумел заинтересовать императора Александра II выгодами от концессии золотых месторождений, которые готовы были взять несколько состоятельных частных инвесторов.
В 1898 году США захватили Филиппины, однако от атаки на Кубу их удержала резкая нота президента КША Джона Пэлхэма.
Через семь лет, когда во время войны с Японией Россия оказалась практически в полной дипломатической изоляции, южане встали на ее сторону и, не имея возможности оказывать практическую помощь, бросили на подмогу союзнику всю мощь своих газетных тиражей и таланты своих журналистов.
Лучший военный репортер Юга Джон Гриффин, известный более под фамилией Лондон, лично взошел на борт «Варяга» и оставил потомком свои воспоминания о беспримерном по степени мужества и драматизма прорыве крейсера из гавани Чемпульпо под названием «Варяг-победитель».
А первый режиссер-южанин по имени Рубен «Рустер» Когберн снял фильм «Истинная доблесть» об обороне Порт-Артура.
История шла своим чередом. На развалинах Британской империи полыхнул костер Первой мировой войны. В итоге Германия потерпела поражение, однако к тому моменту Россия, бурлящая революцией, вышла из войны.
В 1941 году Германия, теперь уже фашистская, напала на СССР. Поскольку Форрест и Морган не совершали своих глубоких рейдов по тылам противника, в арсенале немецких генералов не было тактики блицкрига. И вторжение протекало не по тому сценарию, каким оно могло бы быть в другом варианте истории. Известно, что начало конца этому вторжению положила грандиозная встречная битва получившая название Волховско-Новгородского контрнаступления.
Растянувшиеся на марше авангарды прорыва сковала дивизия генерал-майора Федора Петровича Озерова. Под артиллерийскими ударами, атаками авиации и напором мотопехоты врага она прожила каких-то четыре часа — но именно за эти часы командование успело переориентировать резервы в направлении точки прорыва.
Была уже глубокая осень и перемолотые колесами и гусеницами дороги мешали продвижению войск. Резервы не успевали выдвигаться на рубежи контратаки, а погибающая под ударом вражеских войск дивизия Озерова кровью солдат выгадывала минуты из тех часов, что нужны были собирающимся в кулак советским войскам. Командование бросило на помощь Озерову кавалеристов — тех, кого менее всего сковывала непогода и месиво разбитых дорог. Первым подразделением, пришедшим на помощь остаткам дивизии, была кавалерийская интербригада имени Уэйда Хэмптона.
