Борис Батыршин - Дорога за горизонт
«Беседу» с провинившимися проводил ротный заводила, Павлуша Дурново[16], сынок московского генерал-губернатора, заслуженно носивший титул «чугунного» – то есть воспитанника, хваставшего искусством озлоблять начальников и бесчувственностью к наказаниям. Осознав что новые кадеты откровенно высмеивают его доводы, кадет Дурново и перешёл к рукоприкладству. Реакция последовала мгновенно: старший из новичков, Иван, уклонившись от размашистого, со всего плеча, удара, схватил обидчика за грудки и двинул его лбом в переносицу. После чего, не отпуская отвороты голландки, повалился спиной на пол, уперев ступню правой ноги в живот неприятеля. Павлуша перелетел через новичка, кулём грохнулся на пол и тут же взвыл от боли – победитель уже сидел на нём верхом, заломив поверженному «чугунному» руку к затылку.
Остальные кадеты опомнились, и кинулись на помощь, но второй новичок, Николка, подсечкой сбив первого с ног, швырнул в лицо второму подушку, подхваченную с кровати. А когда тот инстинктивно обеими руками поймал её – то тут же полетел кубарем, сбитый сильнейшим ударом ногой в грудь.
На этом потасовка и закончилась. Ошарашенные жестким и умелым отпором, кадеты отступили. Следующий день начался для новичков в угрюмом молчании: хотя не было никаких предварительных договоренностей, пятая рота сторонились новоприбывших. Те же вовсе ни с кем не заговаривали.
Но уже утро принесло новые сюрпризы, и первый состоялся на первом уроке, по английскому. Выяснилось, что Иван прибыл в Россию менее года назад, до этого же путешествовал с отцом по миру. Родился и вырос он вообще в Северной Америке, чуть ли не на Аляске. Его английский, хотя и поставил в тупик преподавателя незнакомыми оборотами, всё же далеко превосходил самый высокий уровень, показанный когда-либо кадетами младших рот. Урок прошёл в оживлённой беседе Ивана и Гаврилы Анастасевича (так звали «англичанина»), из которой остальные поняли разве что отдельные слова. И вполне осознали, что присутствие на уроках по данной дисциплине отныне станет для кадета Семёнова пустой формальностью.
Рота притихла – новички оказались не так просты. К тому же, кадеты разглядели, что форменные голландки обоих украшают георгиевские ленточки с незнакомыми медальками; выдерживая, марку, никто не поинтересовался происхождением наград. Но уже после завтрака, состоявшегося, как и следует по расписанию, в 11 часов утра, ротный фельдфебель, Воленька Игнациус был буквально засыпан вопросами. Тут-то и выяснилось, что новички приняты в Училище вне установленного порядка, личным – ЛИЧНЫМ! – распоряжением Государя, в знак признательности за отражение недавней вылазки бомбистов-мятежников в Москве. Оба участвовали в уличных боях, за что и удостоены медалей «За храбрость». Особо потряс кадетов рассказ о том, как Иван, вооружённый захваченной у врага ручной митральезой, чуть ли не в одиночку отбивал атаку злодеев на бициклах, перестреляв их при этом около двух десятков.
Все это полезные и, несомненно, достоверные сведения Воленька почерпнул у дежурного офицера; слухи разлетались по Училищу со скоростью лесного пожара, и в пятую роту потянулись любопытные – поглазеть на небывалых новичков.
Две недели назад история о гимназистах-«волчатах» взбудоражила весь Петербург. Несколько дней только и было разговоров, что о террористах на моторных бициклах с бомбами и ручными митральезами, которые залили улицы Первопрестольной кровью; о пылающих кварталах, изрешеченных пулями городовых и разносчиках; о молодецкой штыковой атаке стрелков гарнизона и о подростках рискнувших противостоять налётчикам с оружием в руках, и чуть не поголовно при этом погибших.
Воспитанники всех без исключения военных училищ столицы отчаянно завидовали; газеты наперебой превозносили кадета Сергея Выбегова, сложившего голову, поднимая «волчат» в атаку на плюющиеся свинцом митральезы. Офицеры корпуса собирали по подписке деньги на часовню в память малолетних героев – её собирались строить в Москве личным попечением государыни-императрицы. И вот вам – двое из этой легендарной компании, оказывается, и есть строптивые новички!
Всё это и сообщил подопечным Воленька Игнациус, посоветовав не задирать Овчинникова и Семёнова, ибо кончиться это может скверно – как для задир, так и для всей роты. А ещё – туманно намекнул, что новички приняты в Морское Училище с некими «особыми обязанностями», о которых доподлинно известно лишь начальнику, свиты его величества контр-адмиралу Дмитрию Сергеевичу Арсеньеву.
На следующем уроке, географии, новички отсутствовали; кое-кто из кадетов уверял, что видел, как их обоих перед самым уроком увёл куда-то дежурный офицер. Кадет Доливо-Добровольский[17], посланный в библиотеку за картами, натолкнулся в коридоре на необычную процессию: впереди шествовал дежурный офицер, за ним – оба пропащих кадета, Иван и Николка, а следом за ними – несколько человек в жандармских мундирах, нагруженные многочисленными коробками и свёртками. За жандармами шагали двое солдат – при винтовках с примкнутыми штыками. Доливо-Добровольскому велели посторониться; когда тот от удивления замешкался, один из жандармов бесцеремонно отстранил его к стенке. Когда процессия следовала мимо потрясённого кадета, тот ясно слышал, как один из новичков, – Иван, – выговаривал жандарму насчёт неосторожного обращения с ношей.
Не прошло и часа, как эта история стала известна пятой роте. На строевых учениях новички тоже отсутствовали и появились только к обеду – причём и на этот раз их сопровождал дежурный офицер. Присутствовавший при этом кадет слышал, как перед тем как отправиться к столу, Иван что-то втолковывал офицеру – а тот кивал головой, повторяя «будет сделано».
В воздухе запахло тайной – да какой! Ни о какой расправе с новичками речи больше не шло – во всяком случае, до полного разъяснения. Заодно отложили и «бенефис», назначенный как раз на сегодняшний обед. Остаток дня рота провела в тягостном недоумении, а после отбоя самые непоседливые собрались в умывальной комнате. Случай был, что и говорить не рядовой – вряд ли за всю историю Морского Корпуса в его стенах объявлялись столь необычные новобранцы.
Страсти в пятой роте улеглись только к трём часам пополуночи. Спорили до хрипоты. Эпизод с отказом от участия в «бенефисе» решено было на всякий случай предать забвению, тем более, что и самом мероприятие не состоялось; в трусости новичков обвинить было невозможно – очень уж решительный отпор оказали они кадетам, да и медали – это, знаете ли, момент… Ротное братство – традиция, конечно, почтенная, но кадеты пятой роты не были вовсе уж чужды справедливости. И она требовала признать: новички пробыли в роте меньше суток, а за это время трудно проникнуться духом товарищества. А вот умение отбиваться плечом к плечу они показать успели весьма убедительно – вон, Дурново до сих пор хлюпает распухшим носом. Справиться с Семёновым и Овчинниковым, похоже, можно только скопом – а вся пятая рота прекрасно понимала, как будет выглядеть такая расправа в глазах остальных… да и в их собственных тоже.
А потому, новичков было решено не задевать и повнимательнее к ним присмотреться. Ущерб, нанесённый Павлуше Дурново было сочтён не задевающим их достоинства – ибо драка была честной. А что новички прибегли к не вполне конвенционным приёмам – ну так он же и были в меньшинстве.
Кроме того, следовало разобраться с их странными занятиями. И подойти этому решено было с основательностью людей образованных, каковыми на полном основании считали себя кадеты. Морское училище – это вам не павлоны и не Николаевское кавалерийское[18] с его муштрой, лошадьми и «цуком». На прямой вопрос Овчинников с Семёновым, скорее всего, не ответят, или сошлются на некие «секреты», раскрывать которые они не вправе. А потому, предстояло постепенно, в разговорах и дружеских беседах, выяснить у новичков, чем они, собственно, заняты. И в то же время деликатно приглядеть за подозрительными кадетами и, для начала, прояснить насчёт таинственных отлучек с уроков.
Кое-кто из кадетов, и в их числе – пострадавший Дурново заявили, что жандармские методы сыска противоречат традициям корпуса и духу товарищества – негоже делать вид, что принимают новичков, а самим исподтишка следить за каждым их шагом. Заявление вызвало бурную дискуссию, стоившую роте ещё часа без сна. В итоге, было постановлено, что, поскольку собранные сведения никто не станет оглашать или как-то использовать в своих интересах – то и ущерба чести в этом деянии нет. С тем и разошлись, но кое-кто из кадетов ещё долго ворочался в койке, гадая о странных происшествиях этого дня.
