Сергей Арсеньев - Царевич
— Три дня назад явилась мне во сне Пречистая Дева Мария, — громко, на весь храм, начал я. — И повелела она мне придти сегодня сюда и вознести Ей молитву праведную. И молвила она мне, что коль не устрашусь я испытания сурового, то будет мне даровано Господом нашим исцеление.
Алёшка эту речь неделю писал. А потом ещё я и наизусть её заучивал. Не могу же я тут по бумажке читать, как Леонид Звездоносец. Вроде, неплохо получилось. Местами слог несколько устаревший, но нам показалось, что так только лучше будет. Я этой речью сразу четырёх зайцев убиваю. Первый заяц — легализовать моё исцеление. Богородица ведь может исцелить меня? Может. Вот, она, значит, и исцелила. А теперь — второй заяц:
— За усердие моё и родителей моих и сестёр моих в молитвах, за жизнь праведную, за крепость в вере православной, явлена мне милость сия Господня была. И такоже как и я, такоже и Русь Святая исцелена Господом будет, ежели как и я страдания великия безропотно вынесет, не возроптав и не потеряв Веры в Господа нашего.
Во, завернул как Алёшка! Этот кусок он два дня сочинял, пачкая бумагу чернильными кляксами. Не хочет он, чтобы его расстреляли. Я, вообще-то, тоже не хочу. Это такой толсто-тонкий намёк на то, что Россия разделит мою судьбу. Хочется надеяться, что теперь всё ограничится лишь ссылкой. Ладно, Николая можно и расстрелять [чего?!!]. И Алису тоже [прибью!]. Но меня и девчонок нельзя ли в живых оставить [хоть за сестёр спасибо, шизофрения]? Пусть даже и под присмотром. А теперь — третий заяц. Подготовка фундамента под Октябрьскую Революцию.
— А ещё, люди православные, было мне Откровение. И открыла мне Богородица, что не пройдёт и двух лет, как война тяжкая окончена будет. И после войны той наступит на земле Русской не царствие божие ещё, но преддверие к нему. И что лев преклонится пред агнцем и младенец поведёт их.
Последнюю свою фразу я и сам не понял. Это Лёшка из книжки про Тома Сойера стянул внаглую. А чего, красиво, вроде. Ну, а теперь, выстрел Главным Калибром.
— А ещё ведомо мне стало, православные, что Болезнь моя, коей я с рождения болел, не за грехи родителей моих послана была. То сам Враг рода человеческого, извести Русь Святую желая, послал сюда наперсника своего, чародея тёмнаго. И тот чародей околдовал меня, наслав хворь страшная, неизбывная. И бысть бы мне мёртву, кабы не молитвы непрестанныя родителей моих да сестёр моих. А вместе со мной сгинула бы и вся Русь Святая.
— Алёшка! — крик Николая. — Ты что говоришь такое?
Ага. Ну, мы такой вариант развития событий предвидели. Есть у нас и под него заготовка:
— Молчи, государь и отец мой! Ибо ныне не сын твой говорит, а устами моими глаголет сама Богородица. Ты, царь земной, кто ты таков, чтоб прерывать Глас Ея?! На колени! Все на колени!! Внемлите Ей!
Какие наивные люди. Поверили. Чёрт, правда, поверили. А я думал, что это махровое средневековье. Но нет, работает ещё. Прав был Алёшка. Царь точно поверил. Первый на колени встал. А за ним и все остальные. Даже старенький предстоятель, кряхтя, опустился на колени. Во всём храме на ногах остались стоять лишь два человека. Я и святой старец Распутин.
Тут за моей спиной тихо раскрылись Царские Врата. Сами собой раскрылись. Никого там рядом с ними нет. Вернее, не видно никого. Ну, предстоятель, ну жучара. Теперь я понял, куда он младшего попа отсылал. Врата открыть в нужный момент, вот куда. Гигант. Как быстро уловил направление ветра!
— Но поелику крепок я был в вере вельми, поелику родители мои, да сёстры мои в любви искренней непрестанно молились о здравии моём, не смог чародей страшный дело своё чёрная исполнити. Жив я остался, а ныне же и вовсе исцелён молитвою да заступничеством Пречистой Девы. И тако же как и я, тако же и Русь вскоре исцелится, коль чародея богопротивного изведём мы.
Все молчат. Тишина. Тысячи пар глаз смотрят на меня.
— И открыла мне Богородица имя того прислужника Сатаны, что меня и Русь погубить пытался. И ведомо мне, что сей Диаволу душу продавший человек ныне тут, в храме сём. В наглости своей и спеси своей не убоялся он порог Храма Христова переступить! Но просчитался на сей раз Прародитель Зла. Ибо тут, в стенах Храма Святаго, нет защиты у наперсника его от истинно верующих. Беззащитен он пред нами, люди православные, ныне. И молитва искренняя сокрушит любые чары его тёмные. Желаете знать, кто хотел погубить меня и Русь Святую со мною вместе?
Риторический вопрос, но я всё равно дождался многотысячного выдоха народа: "КТО?!!". И лишь потом резко повернулся, ткнул указательным пальцем на всё ещё стоявшего на ногах Распутина и заорал:
— КОЛДУН!!!
Глава 9
(Пётр)
— …Ещё есть кто-нибудь?
— Так точно, Ваше Имп…
— Колька, сейчас подушкой кину! Перестань обзываться!
— Я ведь на службе. Так положено.
— А мне это не нравится. Можно по имени называть меня?
— Слушаюсь, Алексей Николаевич.
— Тьфу на тебя. Так кто там ждёт-то?
— Князь Юсупов второй час дожидаются. Прикажете позвать?
— Погоди, дай подумать.
* * *
— Лёшка, это что за фрукт?
— Даю справку. Юсупов Феликс Феликсович, князь, граф Сумароков-Эльстон. Родился 11 марта 1887 года, умер 27 сентября 1967 года. Окончил частную гимназию Гуревича. Стал единственным наследником фамильного состояния Юсуповых после…
— Тыр-тыр-тыр! Нафиг ты мне это читаешь? Скажи, нужно с ним встречаться или ну его нафиг?
— Нужно. Очень богатый человек. На экскурсии в Юсуповский дворец тебе про него рассказывали, но ты всё мимо ушей пропустил. В твоём мире Распутина убивал он.
— Нужен он мне тогда был больно. Коллега, значит. Так бы и говорил. А то заладил: "Истинный ариец, беспощаден к врагам Рейха, связей, порочащих его, не имел". Зачем мне всё это знать?
— Насчёт порочащих связей тут как раз не так однозначно. Смотри, что ты про него прочитал в буклетике из музея: "В юности прославился своими переодеваниями в женские наряды, в которых не только посещал публичные места, но и выступал на подмостках кабаре и в России, и за границей".
— Ненормальный, что ли?
— Есть малость. Однажды я случайно подслушал кусочек разговора Ольги с Таней. Оля рассказывала, что про князя Юсупова ходят не очень хорошие слухи в свете.
— Какие ещё слухи?
— Ну, что он… эээ… предпочитает мужское общество женскому.
— Ну и что? Я тоже предпочитаю.
— Да не в том смысле. Я имею в виду близкие отношения. Очень близкие. Примерно вот такие.
— Фуу!! Убери сейчас же! Он гомосек, что ли?
— Оля говорила, что доподлинно не знает, но слухи такие в свете ходят. Опять же, это переодевание в женскую одежду…
— Понятно. Не, Лёшка, с гомосеком я встречаться не стану, ну его нафиг. Да ещё и лёжа в кровати.
— Не полезет же он сходу к нам под одеяло! Он не за этим сюда пришёл.
— Кто его знает. А что о нас подумают, когда узнают, что мы приглашали этого Юсупова к себе в спальню? Мало ли, чем мы тут могли в спальне с ним заниматься!
— Хм… Пожалуй, ты прав, Пётр. В спальне наедине с ним лучше не оставаться.
— Так что ну его нафиг.
— Нет, встретиться нужно. Давай просто Кольку отсылать не будем. При свидетеле он точно ничего предпринимать не станет.
— Ну, если только так. Хотя мне всё равно боязно. И противно.
— Мне тоже.
* * *
Третьи сутки лежу я в постели в Аничковом дворце. Зимний дворец занят сейчас, там военный госпиталь имени меня размещён. А Аничков дворец пустует, вот и привезли меня сюда. Формально тут моя бабушка живёт, Мария Фёдоровна. Но сейчас её нет, она в Киеве.
Первые пару дней после моей клоунады в Исаакиевском соборе концентрация врачей у моей тушки была совершенно запредельной. Они роились вокруг меня, как мухи вокруг сортира. Измерили и обследовали всё, что можно и что нельзя, взяли все анализы, какие только смогла придумать их извращённая фантазия. Признали меня здоровым, но всё равно на всякий случай оставили лежать в постели. Сами же всей толпой наперегонки рванули сочинять теоретические обоснования "ложной гемофилии" и двигать вперёд медицину.
Люлей огребли лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин и мой личный врач Деревенко. Почему? Так их обвинили в неверном диагнозе, вот почему! После того, как вся эта куча докторов-профессоров убедилась в отсутствии у меня гемофилии, они немедленно принялись кидаться гнилыми фруктами в Боткина и Деревенко. Отчего не распознали? Как допустили? Куда смотрели? И так далее. Дошло до того, что Деревенко вообще чуть ли не в покушении на убийство цесаревича стали обвинять. Хотели даже отставить его от меня, как не оправдавшего доверие. Пришлось мне вмешаться.
