Александр Башибузук - Оранжевая страна. Фельдкорнет
Третий наш залп, а вернее – совсем нестройная пальба урона большого бриттам не принесли – снесло всего пару человек, причем одного застрелил я, а второго – кажется, Степка.
Очень рассчитывая, что добровольцы, по моему совету, не станут лезть под копыта и сабли, я бросил винтовку и выдрал из кобуры маузер. К счастью, уланы пронеслись стороной, и я вполне спокойно расстрелял обойму им в спины. Целился в лошадей, прости меня господи, ибо опыт стрельбы из такой дуры имел совсем ничтожный. Млять, это же сколько я уже угробил человек? Прямо жуть берет, а тут еще безвинные коняшки…
Дальше началась такая катавасия, что командовать было уже бесполезно. Густая пальба, рев, ругань, ржание лошадей и болезненные вопли. Уланам оказалось негде развернуться – мешали деревья и ограда из колючих кустов, половина лошадей грохнулась на землю, наткнувшись на натянутые между деревьями веревки, и теперь их спешенных всадников просто убивали всеми доступными методами – даже пытались бить прикладами. Впрочем, бритты тоже сдаваться не собирались и в меру своих сил рубили озверевших добровольцев саблями, палили из карабинов и револьверов. Но, к счастью, не особо результативно… вроде бы.
Находясь немного в сторонке, я методично и совсем безнаказанно палил, теперь уже из «веблея», и даже вполне попадал – в седлах осталось всего трое улан, но исход битвы решил Степан Наумыч. Никогда в жизни не видел казаков в деле – имеются в виду настоящие казаки, а не ряженые клоуны, но когда увидел – впечатлился на всю жизнь. Степка каким-то загадочным образом взлетел на лошадь, попутно выбив улана из седла, а потом зарубил своей трофейной саблей оставшихся двоих кавалеристов. Я даже не понял, как он это сделал, настолько быстро и ловко все случилось.
Однако последнюю точку поставил все-таки ваш покорный слуга. Один из улан, вылетев из седла, отполз на карачках в сторону и приметил… Угадайте, кого он приметил? Приметил Веничку, мать его за ногу, остолопа долбаного, за каким-то хреном выпершегося из-под фургона и застывшего соляным столбом при виде творившегося побоища. Приметил – и решил рубить идиота, ибо револьвер свой, к счастью, выронил. Пришлось спасать паршивца… Застрелил англа, конечно, но так как бритт находился уже в непосредственной близости от студента, все содержимое из британской башки, куда так удачно попала пуля, влепилось в морду Вениамину. Опять отправив оного в глубокий обморок. М‑да…
А дальше произошел некоторый парадокс – впрочем, вполне объяснимый. Еще несколько часов назад я наблюдал стадо полностью деморализованных, отчаявшихся людей, даже не помышлявших о каких-то там сражениях. И вот – они превратились в грозных берсеркеров, настоящих чудо-богатырей, свято уверовавших в свою силу. Французский неукротимый гонор и бесстрашие, тевтонский сумрачный гений и свирепость – все вылезло наружу. И к победе их привел – я! Я!!! Стоп-стоп… это я что-то увлекся…
Однако виктория, братцы!!!
Усмотрел некий беспредел в действиях ликовавших добровольцев – они ничтоже сумняшеся долбили пленных прикладами – и, пальнув в воздух, истошно заорал:
– Стоять, мать вашу! Пленных связать, раненых в лазарет, трупы обыскать и в кучу, трофеи собрать, коней привязать! Ла Марш, Шнитке! Приведите наконец к повиновению этих швайнехундов. Шнеллер, форвертс, рапиде, выполнять, мать вашу! Посты не забудьте выставить, идиоты!!!
Как ни странно, приказание мгновенно и без лишних вопросов принялись выполнять. Ну и, конечно, никто больше от меня документов не требовал. Даже наоборот, посматривали с тайным обожанием. Загадочная человеческая натура, однако. Ну и на хрена оно мне надо? Сам не знаю. Ладно, прибудем в Блумфонтейн – там все и решится. Пресекая бардак, назначил ответственных, поручил притащить к фургону все трофеи и отправился готовить кофе для Лизхен. Умаялась девчонка до предела, а еще сколько работы впереди – потрепали нас бритты здорово…
Увидев меня, Лизавета Георгиевна внезапно разрыдалась. Очень даже, скажу, натурально…
– Знаете, Мишель, как я испугалась… – Лиза всхлипнула и уткнулась мне в плечо, – очень, очень…
– Ну-ну, Лизхен… – я погладил девушку по голове, – не плачьте, вы на самом деле молодец. Вон сколько людей от смерти спасли. Вот, попейте кофейку, я для вас специально сварил…
– Все равно стра‑а-ашно… – Елизавета несколько раз демонстративно хныкнула и взяла кружку. – А когда он на меня с саблей кинулся, так вообще… Спасибо, Веничка на защиту бросился. И вам спасибо, а то бы улан и его срубил…
Я от изумления чуть не выругался. Вот оно как? Веничка бросился? Ах ты…
– Я бы его одной левой! – вдруг буркнул из-под фургона Вениамин, вытиравший свое личико от британских мозгов, и зло зыркнул на меня. – Да вот не дали…
Я хотел ему дать по ушам, но подбежал Адольф.
– Герр гауптман, по вашему приказанию отряд построен! – четко доложился Шнитке. Он принял командование над обоими национальными отрядами – Ла Марш схлопотал пулю в плечо и пока выбыл из строя. Но, к счастью, ненадолго: Лизхен говорит, ничего страшного – просто глубокая царапина.
В очередной раз спросил у себя, за каким хреном я влезаю в эту бодягу, в очередной раз не смог ответить; приказал Вене прихватить коробку с трофейными револьверами и, тихонечко матерясь, поплелся к строю.
Окинул волонтеров взглядом и еще раз убедился, что победа у нас случилась пиррова. В строю стояли всего десять волонтеров. Четырех человек – двух французов и столько же немцев, англы все-таки убили. Еще пять человек тяжело ранены – один из них, скорее всего, до утра не доживет, а остальные, тоже почти все, в разной степени порезанности. Но как бы там ни было, мы все-таки победили…
– Солдаты! – громко, но спокойно сказал я и направился вдоль строя. – Сегодня случился великий день. Великий, потому что сегодня родились на свет солдаты! Настоящие солдаты! Я не побоюсь этого слова! – Дошел до края шеренги и повернул назад. – Битва при Утгере уже вписана в историю этой войны. Но это не последняя наша битва: впереди много крови – крови, которую мы заберем у бриттов. А теперь, в ознаменование победы, я хочу вручить вам личное оружие! Которое вы заслужили своей храбростью. Отряд, смир‑р-рно!!!
Прошелся вдоль строя и каждому волонтеру пожал руку, а также вручил револьвер. Патетично? Да! Пафосно? Да! Но я видел глаза этих людей: глаза, полные восхищения собой и своим командиром. А это значит – я все сделал правильно. А еще, если получится, я каждому за свой счет именную надпись на рукоятку приделаю. Вот так. И Веничку не забыл – вручил дамскую облезлую пукалку, неизвестно как попавшую к уланам, да еще сломанную, кажется…
Затем, из вредности характера, поорал немного на личный состав – как говорится, указал на ошибки, приказал готовиться к утреннему маршу, пообещал спустить три шкуры с часовых – и отправился допрашивать пленных, которых у нас оказалось аж целых девять человек, и трое из них были довольно серьезно ранены. К счастью, не смертельно. Ранеными занималась Лиза, организовав со своими добровольными помощниками что-то вроде походно-полевого лазарета, а остальные сидели под деревиной, очень смахивающей на баобаб. Связанные, с расквашенными физиономиями, унылые и страшно перепуганные. Кстати, порадовали часовые, при виде меня четко взявшие винтовки на караул. Начинают службу понимать, начинают…
Я присел рядышком, молча поглядел на бриттов, явно не прибавив им мужества, и приказал караульному:
– Солдат, бери вот этого, с нашивками – и за мной.
Бритты совсем приуныли, вообразив, что их товарища тянут на казнь, в лучшем случае – на пытки. Но я как раз беспредельничать не собираюсь – и так на душе грехов хватает, да и нужды особой нет. Дело в том, что клиенту будет способней душу свою изливать вдали от товарищей. Опять же, ложный героизм и круговая порука очень способствуют общему урону организму пленных, а оно мне совсем не надо.
– Присаживайтесь… – и развязал немолодому британцу руки. – Я капитан Игл. Представьтесь.
– Уорент Джозеф Престон, сэр… – потирая запястья, сообщил англичанин. – Вторая кавалерийская бригада, двенадцатый уланский полк, сэр…
– Кто командир бригады? – Я в упор рассматривал бритта и никак не мог обнаружить в себе хотя бы капельку ненависти к этому немолодому мужчине.
Обычная серая косточка, выше уорента ему никогда не подняться. В чем-то даже симпатичен: глаза умные, взгляд открытый, особого страха не выказывает. Вот что мне с ними делать? Жратвы и так на сутки осталось, а медикаментов вообще кот наплакал.
– Подполковник Бродвуд, сэр…
Я приметил, что уорент колеблется, плеснул в колпачок от фляги немного рому и протянул ему:
