Андрей Посняков - Молния Баязида
Милиционер едва успел заварить чаек в кружке, как вдруг из дальнего зала послышался звук разбившегося стекла. Что такое?
На всякий случай вытащив наган, охранник направился к источнику шума. Вроде бы стекла в полном порядке – сквозняком не несет. Хотя, кто его знает – шторы кругом, занавески. Придется отдергивать каждую.
Отбежав в сторону от только что разбитых, специально захваченных с собою, стекол, Раничев внимательно следил за шторами. Первое окно, второе, третье… Кажется, пора.
Иван жестом подозвал Игоря. Пацан, кивнув, подбежал. Раничев, подойдя к зданию, с силой толкнул фрамугу:
– Ну, Игорек, с Богом!
– Вы точно не вор? – оглянулся на него пацан.
– Точно… Главное, со щеколдой справься. И – побыстрее.
Тонкая мальчишеская фигурка исчезла в проеме. Звякнул засов…
Обрадованный Раничев хлопнул мальчика по плечу:
– Ну, Игорь, теперь жди в скверике.
Пацан кивнул, облизав пересохшие губы.
Войдя в фойе, Иван, стараясь не шуметь, задвинул засов и, с удовольствием увидев дымящуюся кружку, от всей души сыпанул туда снотворное.
– Достаточно одной таблэтки, – пошутил он и, захлопнув фрамугу, на цыпочках поднялся на второй этаж, где пока и затаился.
Услышал тяжелые шаги милиционера, дребезжание чайной ложечки и наконец мощный богатырский храп. Ну, наконец-то! Теперь – за дело. Вот она, витрина с заветным перстнем. Раничев вытащил стеклорез, аккуратно вырезал стекло ровным прямоугольником, взяв перстень, положил на его место другой, с аметистом, и так же аккуратно закрыл его принесенным с собою обрезком стекла, замазав кое-где щели замазкой. А вроде – и ничего себе получилось. По крайней мере, до ближайшей ревизии точно не заметят. Раничев горделиво улыбнулся:
– Ну, Иван Петрович – ты просто настоящий взломщик. Теперь бы еще Игорек не подвел…
Игорек не подвел – все так же сидел на скамейке в сквере. Снова проник через фрамугу в фойе, косясь на спящего милиционера, задвинул на входной двери засов и тем же путем – через фрамугу – выбрался наружу. Раничев помог ему спуститься, и, подтащив на себя, на сколько мог, захлопнул фрамугу.
– Ну – все, – он подмигнул мальчишке. – Теперь – домой. Впрочем, есть еще немного времени отведать мороженого и пива. Ты как?
– Мороженое буду, – чуть улыбнувшись, кивнул пацан.
– А пива тебе никто и не предлагает, – Раничев несильно щелкнул его по носу и предупредил: – Болтать не советую – посадят.
– Что я, маленький, что ли?
– А сколько тебе лет?
– Двенадцать.
– В самый раз, – с усмешкой заверил Иван.
Они добрались в лагерь к позднему вечеру, по пути ловили рыбу – надо ведь было отчитаться. Игорю везло – поймал и щуку, и окуней, и даже голавля. Раничев лишь завистливо следил за мальчишкой, у самого-то ну совсем не клевало, и все тут. Даже Игорь заметил:
– Что, не везет вам?
– Мне, Игорек, считай, уже повезло, – со всей серьезностью отозвался Раничев.
Проводив пацана до барака второго отряда, Иван бегом бросился к флигелю, тяжело дыша, уселся на койку, разбудил Евдоксю.
– Рада, что ты вернулся! – улыбнулась та и тут же встревоженно спросила: – Что-то случилось, любый?
– Только хорошее, – с улыбкой отозвался Раничев, надевая на палец оба перстня, один за другим. – Ну, иди ближе, любимая… Ва мелиск ха ти Джихари…
Иван даже закрыл глаза – показалось вдруг, будто пахнуло песчаной бурей – а когда открыл… все было на месте. Та же маленькая комнатуха, узкие, составленные вместе койки с казенным бельем, бьющийся за стеклом мотылек. Не получилось!
Раничев попробовал еще раз, в подробностях представив родной, до боли знакомый Угрюмов:
– Ва мелиск ха ти Джихари…
Нет, не действовало!
Иван тяжело уставился в пол. Евдокся приникла к нему:
– Что-то и в самом деле случилось, милый?
– Да так, пустяки…
Раничев не имел права раскисать! Ну, не получилось сейчас, и что? Может быть, выйдет потом? А даже если и не выйдет – прожить в этом времени жизнь нужно достойно, в конец концов, не так уж сильно и отличается она от привычной, к тому же уже появились друзья – хоть тот же Геннадий с супругой – эх, выправить документы да… К тому же через четыре года умрет Сталин, прижмут хвост госбезопасности, а чуть позже начнется то, что многие интеллигенты называют – «оттепель».
– Так что, ложимся спать, милый?
– А пожалуй что и спать, – неожиданно засмеялся Иван. – Хотя, вообще-то – рано, еще ведь и одиннадцати нет. Может, сходим на речку, купнемся?
– Ночью?
– А что? Слабо?
– Мне? Ах ты…
За окном послышался треск мотоцикла. Раничев и Евдокся совсем не обратили на него внимания, полностью поглощенные друг другом. Очнулись лишь от требовательного стука в дверь:
– Гражданин Раничев?
– Да, я, – встрепенулся Иван. – А что такое?
– Откройте, милиция!
Ну, вот и все…
– Подождите, мы хотя бы оденемся.
Сигануть в окно? А Евдокся? Или, впустив милиционера, резко ударить его в висок, завладеть оружием…
– Ну что, оделись?
– Да, войдите.
Возникший на пороге молодой круглолицый парень в синем кителе и серебристых погонах приложил руку к козырьку:
– Участковый уполномоченный старший лейтенант Ластиков. Можно пару вопросов?
– Здесь?
– Ну, не в город же вас везти?
– Что ж. – Раничев развел руками: – Спрашивайте.
– Поступил тут на вас один материал, – участковый извлек из полевой сумки сложенный вчетверо листок. – Гражданин Раничев, Иван Петрович, будучи худруком пионерского лагеря, систематически проявляет низкополо… нисколо… низко-по-клон-ство перед западными капстранами и оголтелый космопо… космоли…
– Космополитизм, – подсказал Иван.
– Во-во, он самый, – с облегчением кивнул участковый и с интересом взглянул на Раничева. – Стишки – сегодня слушает он джаз, а завтра Родину продаст – выходит, про вас, что ли?
– Не, не про меня, – засмеялся Иван. – Разве я детей плохому научу?
– Не знаю, не знаю, – старший лейтенант покачал головой. – Ну, что тут говорить. Собирайтесь. И вы, гражданочка, тоже.
Кивнув, Иван нагнулся, стараясь подобраться поближе к ногам…
Глава 4
Угрюмовский район. Родительский день
– Берите большую сумку и езжайте в Москву. Обязательно на прием к министрам.
Л. И. БрежневВозрождение…милиционера. Вот сейчас резко рвануть… ага, он как раз отвлекся. На раз-два… И… р-раз… И…
Старший лейтенант Ластиков действительно отвлекся – на шум чьих-то шагов, которых поглощенный своими мыслями Раничев как-то не услышал вовремя. Лишь краем глаза увидел, как отворилась дверь.
– О-ба! Василий! Так и знал, что ты здесь – мотоцикл увидел. Бегает еще?
– А чего ему сделается, Гена? Трофейная техника!
Иван поднял глаза, увидев вошедшего начальника. Тот вполне доброжелательно, но с небольшим недоумением смотрел на старшего лейтенанта. Тут же и спросил:
– Ты чего здесь?
– Да по сигналу.
Начальник лагеря насторожился:
– По чьему сигналу? Ты б сначала ко мне зашел, Василий. Потолковали б сперва.
– Да я так и хотел, – к удивлению Раничева, участковый заметно сконфузился. – Да тебя не было.
– В колхозе был, у Иваныча. Только вот приехал, смотрю – мотоцикл. Ну, давай, давай, рассказывай.
Иван вдруг приложил палец к губам, многозначительно кивнув на стену.
– Ах да, – Артемьев понизил голос, вспомнив, что в соседней комнате проживает Вилен. – Вот что, други, лучше пойдемте-ка ко мне.
Раничев встал и успокоительно погладил по плечу Евдоксю:
– Ты спи, пожалуй.
– Красивая у вас супруга, – улыбнулся старший лейтенант и вежливо козырнул Евдокии. – Извиняйте, гражданочка.
Девушка проводила Ивана до порога:
– Ничего не случилось?
– Опасного – нет, – подмигнул тот. – Спи, спи… Я, наверное, не скоро. Может, и выпить еще придется.
– Смотрите там, не очень… Пианство – грех ести.
– Вот спасибо, разъяснила, – расхохотавшись, Раничев чмокнул девушку в щеку и, стараясь не очень топать, спустился по лестнице вниз.
Начальник и участковый ждали его у мотоцикла – черного, заляпанного в грязи «БМВ».
– Поедем? – старший лейтенант любовно погладил машину по баку.
– Ну, вот еще, – отмахнулся Артемьев. – Будешь тут стрекотать. Идти-то два метра.
У себя в кабинете он тут же накрыл стол старой газетой, разложил полкраюхи хлеба, колбасу, сыр и гостеприимно кивнул:
– Сейчас вот, разожгу керогаз – чайку выпьем. А ты, Василий, пока рассказывай.
– Да чего там рассказывать, – пожал плечами участковый. – Был сегодня в отделе, материалы получал – два по браконьерству, три по мордобоям, и один вот – сигнал. Некто, себя не назвавший, накатал телегу на твоего работника… На вот, полюбуйся.
Артемьев развернул листок и зашевелил губами:
– Худрук пионерского лагеря… неустойчивые идейные позиции… преклонение перед чуждым образом жизни, выражающееся в джазе… воспитание подрастающего поколения в буржуазном духе… игнорирование линии партии… Ого! В общем, как всегда, ничего конкретного, – начальник нехорошо улыбнулся и посмотрел в глаза участковому. – А ведь, Василий, это не против него сигнал, – он кивнул на Раничева, – это – против меня сигнал, понимаешь ты? Ведь, если что – я во всем виноват, недоглядел, на работу принял. Помнится, раньше ты подобных писаний вообще не рассматривал, а сейчас?
