Андрей Посняков - Око Тимура
Однако чу!
Внимательно оглядывавшийся по сторонам Иван подал знак воинам. Показалось – вроде как чья-то тень прошмыгнула вдруг в Заовражье, пробежалась по льду ручья Черторыя, исчезла, затаилась в кустах. А чего там делать-то, в овраге?
– Да легче вон в закоулке схорониться! – кивнул на черный зев подворотни Лукьян.
– В закоулке, говоришь? – Раничев усмехнулся. – А ну, пошли, глянем.
Выставив копья, воины свернули за угол и сразу же остановились – весь проулок был заколочен толстыми плохо оструганными досками. Попробуй, пройди! За заборами, с двух сторон, зашлись в лае псы. Неуютно по ночам в Москве, неприветливо. Впрочем – только ли в ней?
Пошли дальше, уже осторожнее. Раничев чуток поотстал – якобы по нужде малой – встал у забора, прислушался… Так и есть – скрипел позади снег, видно, крались по пятам шильники, и в количестве не очень-то малом. Торопились – все ближе, ближе…
Усмехнувшись, Иван догнал своих спутников:
– Лукьяне, еже ли б ты засаду захотел устроить, где бы местечко выбрал?
– Засаду? – Лукьян сплюнул в снег, буркнул обиженно: – Да ну тебя, Иван, свет Петрович, вечно какое непотребство измыслишь!
– Ты давай, давай, отвечай быстрее.
– Да эвон, у овражка за кусточками – самое место, – кивнул вперед кто-то из воинов.
– Ну да, – присмотревшись, согласился Лукьян. – Часть сзади бы навалилась, другие обошли бы оврагом – там и встретили б.
– Другой путь к Елизару есть? – Раничев обвел воинов взглядом. – Впрочем, об этом лучше местных людишек спросить. А, Иванко?
– Нету тут больше никакого пути, – хмуро отозвался отрок. – Только оврагом.
– Угу… Тогда вот что… – Приблизив к себе воинов, Иван азартно зашептал, время от времени оглядываясь. Потом велел дать отрокам сабли.
– Сабля? – хлопнул глазами Иванко. – Мне б копьецо лучше.
– Ладно, дайте ему копьецо… И помни, отроче, тут вои опытные, что они будут делать – то и ты.
Раничев махнул рукой, и вся компания дружно зашагала прямиком к оврагу. Шли чуть ли не в ногу, не хватало только строевой песни типа «не плачь, девчонка, пройдут дожди!» Сам Иван шел впереди, напряженно вглядываясь в ночную тьму, которая, в общем-то, не была такой уж полной – в черном небе сверкали луна и звезды. Ага… Вот явно пробежал кто‑то к кустам… И сзади мелькнули темные тени – окружали. Теперь главное – выбрать удачный момент – не торопиться, но и не запоздать – и так и так пролететь можно… Раничев вдруг услыхал тихий свист – а вот, похоже, теперь в самый раз!
– Приготовились!
Воины, встав спиною друг к другу, вытащили луки, наложили на тугие тетивы стрелы. И как только из оврага и позади, с улицы, выскочили, уже не таясь, лихие людишки, им навстречу со свистом полетели стрелы. Кто-то из нападавших, застонав, повалился в снег, остальные чуток замешкались – и тоже дождались стрел, уже потом бросившись врассыпную. Понять можно – не ждали такого отпора. Все бывало: и копья, и мечи, и дубинки – но чтоб стрелы… Это ночью-то! А воины Ивана все стреляли во тьму – стрел было достаточно, стреляли наугад, просто разбойников было уж слишком много на узкой дорожке – тут уж захочешь, не промахнешься!
Иванко наклонился к упавшим и вскрикнул:
– Эва! Старый знакомец.
– Кто там, парень?
– Иди-ка сам посмотри – удивишься!
Раничев отошел на зов, всмотрелся в освещенное луной лицо шильника, бледное от боли и ненависти. Обернулся к отроку:
– Ну и чего ж тут удивительного? Нешто мы с тобой не ведаем, чем приятель наш Феденька промышляет? Никак опять за зипунами собрался, Федор? Ух, гад! – Иван пнул раненого лиходея в бок. Федор – Федька Коржак, известный в городе молодой тать из банды старца Милентия – съежился, завизжал, словно свинья, замахал руками:
– Не бей, не надо…
Иван не мог не рассмеяться:
– Надо Федя, надо! Впрочем… Ты куда ранен-то? Что-то крови не видно.
– Да в ногу… Кажись, подвернул.
– Сейчас вправим… Вот что, ребята, ведите-ка этого красавца, куда вот он, – Раничев кивнул на Иванку, – скажет. Или – нет, вместе пройдем, прогуляемся – чай, тут недалече. Как лучше, Иванко?
– Так вон, оврагом.
– Идем.
Дед Тимофей Ипатыч отпер ворота сразу – ждал. Анфиска уже не спала – уселась с прялкой у поставца с лучиной да с тревогой прислушивалась к ночным звукам. Увидев Иванку, не выдержала, бросилась на шею, потом, правда, застеснялась, укрылась за печкой. Раничев с доброй усмешкой посмотрел ей вослед – с той поры, как последний раз виделись (года полтора? два?), расцвела девка – округлилась, вытянулась, чересчур пухлые щеки опали, светлые волосы собраны в толстую косу. Хоть куда девка, Иванку понять можно…
– Этого-то куда? – Собрав на стол, дед Ипатыч хмуро кивнул на Федьку. Молодой тать – лупоглазый, плосколицый, с маленькими злыми глазенками – опасливо подобрался.
– Этого? – Незаметно подмигнув деду, Иван с усмешкой махнул рукой. – Да в прорубь. А зачем он нужен-то?
– В прорубь так в прорубь. – Старик накинул на плечи полушубок. – Посейчас и скину, чай, недалеко до Неглинной.
– Пощади! – Как был, со связанными руками, тать бросился на колени, больно ударившись лбом об пол.
– Погоди-ка… – вдруг наклонившись к пленнику, озабоченно произнес Лукьян. – Э, паря! Не тебя ль я третьего дня у хозяина нашего видал, рыжего Елизара?
– Ведать не ведаю никакого Елизара, – трепыхнулся было Коржак, но Раничев тут же наступил ему ногою на грудь – знал, как вести себя с подобным отребьем, понимающим исключительно страх и грубую силу. Вздернул рукою за подбородок, осведомился вкрадчиво:
– Так ты и в самом деле в прорубь захотел, Феденька?
Шильник неожиданно зарыдал:
– Не погуби, батюшка!
– Не погуби? – со зловещей усмешкой переспросил Иван. – Нет уж – в прорубь! Постой старик, не сразу. – Взяв с лавки дедов коловорот, он снова нагнулся к татю. – Знаешь, что это такое? Зенки твои выкалывать… А эвон, – Раничев кивнул на другие инструменты, используемые при изготовлении гудков и гуслей, – лучше б тебе и не знать… Ну да видно, узнаешь, когда кожу рвать будем…
Федька еще больше побледнел и затрепыхался:
– Не надо, не надо, все скажу, все!
– Об чем с Елизаром беседовал? Ну? Только не вздумай лгать! – Иван ткнул коловоротом в лицо лиходея.
– Об тебе, батюшка, – с испугу сознался тот. – Елизару тебя умертвить наказано, кто наказал – не знаю.
Иван усмехнулся:
– Зато я догадываюсь. Софроний-дьяк при беседе той не присутствовал?
– Кто?
– Большеносый, гунявый, в скуфейке скромненькой.
– Был такой, рядом, на лавке сидел. Только не говорил ничего, кивал да посмеивался.
– Сколько Елизар за наши головы обещал?
– Полтину! За твою голову только.
Раничев горделиво выпятил грудь:
– Недешево меня ценят, однако…
Лукьян и воины захохотали. Иван покачал головой и рывком посадил татя на лавку.
– Смотрю, забыл ты наш давнишний уговор, паря, – тихо, с угрозой в голосе, произнес он. – На Иванку наезжать начал, на деда… Что, думаешь, их защитить некому? Придется поведать кой-что о тебе Милентию-старцу…
– Смилуйся, батюшка! Век буду Бога молить.
– Тамбовский волк тебе батюшка! А молитв ты, я думаю, и не знаешь вовсе. Так что, в прорубь тебя, Федор, в прорубь.
– Дак я ж поведал все…
– Хотя…
Иван вдруг задумался. Всплыла в голове его вдруг одна хитроумная комбинация, которая все никак не хотела раньше выстраиваться – не было подходящих людей, а вот теперь вроде бы…
– Вот что, паря… Боярыню Руфину знаешь?
– Это у которой мужа убили?
– Ее. Так вот, завтра передашь ей одно письмецо… Не ей, так вознице ее, он, кажется, тезка твой. И дальше будешь действовать, как она скажет, и Боже тебя упаси…
– Понял, все понял, дядько, – обрадованно закивал тать.
Поднявшись с лавки, Раничев потянулся. Глянул на хлебающих вчерашние щи воинов.
– Пора и домой, ребята.
Воины облизали ложки, взяли стоявшие в углу копья.
– Вот что, Ипатыч, – на пороге оглянулся Иван. – Стопил бы ты завтра баньку.
Старик улыбнулся:
– Стоплю, чего ж, коль помыться охота.
– Да есть у нас, кому мыться, – хлопнув по плечу Лукьяна, хохотнул Раничев. – Разве уж только под вечер и самому попариться…
На улице все так же брехали за глухими заборами псы, и сияли звезды, и бледно луна светила тусклым оранжево-желтым светом. На двор Елизара Конопата добрались без приключений, даже никого по пути и не встретили – шильники и в самом деле в Чертолье шалили реже, тем более сейчас, под утро.
– И где только шлялись-то? – самолично открывая калитку, недовольно пробурчал Елизар. – Мы уж спим давненько.
– Знаю я, как вы спите, – отворачиваясь, неслышно прошептал Иван…
Войдя в людскую, перво-наперво разбудил Авраамку, зашептал, чтоб не услыхал похрапывавший на соседней лавке Софроний:
– Латынь ведаешь ли, парень?
– Латынь? – Аввраамка – длинный, сутулый, нескладный, с разлохмаченными, как сорочье гнездо, волосами – спросонья захлопал глазами. Потом посидел немного, кивнул: – Ведаю. Чего написать?
