Валерий Елманов - Крест и посох
Она наморщила лоб, пытаясь оживить в памяти поведанное ей, и вдруг с ужасом обнаружила, что ни единого слова не помнит.
Но ведь что-то же было, значит, надо просто вспомнить! Ну же!
И… ничего.
Будто отшибло.
Тщетные усилия окончательно выбили ее из равновесия, и по щекам гордой Доброгневы побежали тоненькие ручейки горючих слез.
— Не помню вовсе, — горестно пожаловалась она князю. — А ведь было же. Веришь?
Константин обрадованно подмигнул ей, почему-то обоими глазами сразу, и ободрил:
— Ничего страшного. Вспомнишь. Нынче-то мы живы, а это уже хорошо. Еще повоюем.
Диалог этот был понятен только им двоим, и, хотя он не нес в себе ничего утешительного, но улыбка князя была такой лучезарной и светилась столь яркой, солнечной радостью, что девушка, которая едва пришла в себя, совершенно неожиданно почувствовала бурный прилив сил и даже попыталась встать, но тут же с легким стоном вновь опустилась на колени к Марфуше.
— Это она зря. Лучшей всего полежать ей до вечера, да медком отпоить — вот и все лечение, — раздался голос со стороны ворот.
Константин хотел бросить через плечо нечто язвительное и отбрить бесцеремонного нахала, но неожиданно для себя последовал его совету, распорядившись отнести Доброгневу в постель, и лишь после этого повернулся к непрошеному советчику.
— Звал, княже? — склонился тот перед ним в учтивом поклоне.
Иначе назвать это было нельзя — человек кланялся, отдавая должное князю как начальнику и в то же время не раболепствуя, а достаточно высоко ценя и себя. Потому он и опускал голову не особо низко, а в самую меру — ни убавить, ни прибавить.
Да и от него самого исходила какая-то могучая волна уверенности и собственного достоинства, которую Константин также успел очень хорошо уловить.
— Ты кто? — несколько неуверенно спросил князь, успевший за всеми этими хлопотами совсем позабыть, кого он там вызывал к себе и зачем.
— Так ведь Мудрила я, в крещении Юрием прозванный. Ты же сам мне сколько раз заказы давал. Да и сегодня сам подручному моему, Словише, повелел, чтобы я к тебе… — недоуменно пожав плечами, начал было разъяснять тот.
— Ты извиняй, Мудрила, что запамятовал. У меня теперь, после ран, иной раз так случается с памятью, — прервал его Константин и жестом пригласил к себе в покои.
Увидев в дальнем углу двора, близ конюшни Миньку, призывно махнул и ему, после чего направился наверх, а следом, отставая на пару ступенек, чинно шли за прихрамывающим князем Мудрила и догнавший его Минька.
Кузнец, едва только парень поравнялся с ним, с любопытством взглянул на мальца, но ничего не сказал, пытаясь самостоятельно разгадать интересную загадку и сообразить, что могло одновременно понадобиться князю от них обоих.
Едва они вошли в покои, как Константин, обернувшись и требовательно глядя прямо в глаза Юрию, пояснил цель своего вызова. Впрочем, начал он, как повелось с некоторых пор, с комплимента:
— Как там батьку твоего кликали?
— Так три брательника у меня, и все по родителю Степиными прозываемся, стало быть… — начал было обстоятельно разъяснять кузнец, но Константин нетерпеливо перебил:
— Ведаю я, что ты у меня самый лучший по кузнечному делу. — И, прерывая собравшегося было возразить Юрия, веско заметил: — На мой взгляд, и во всем княжестве Рязанском лучше тебя не найти.
Однако лестью невысокого, но крепко стоящего на земле кряжистого мужика пронять, как оказалось, было нельзя, и тот упрямо возразил:
— И получше есть, княже. Петряй в Переяславле да Егорша в Пронске. А уж в Рязани стольной и вовсе. Один дед Липень, кой мне учителем доводился, помимо меня еще двух-трех таких же обучил. За похвалу благодарствую, но токмо мыслится мне, что не за тем ты зазвал меня. — И он выжидательно посмотрел на князя.
— Это верно, — кивнул Константин. — Не за тем. Есть у меня к тебе заказ наиважнейший. И не ведаю я, кто, кроме столь славного искусника, возьмется за это дело и сможет его выполнить. Такого ведь ни ты, ни другой какой мастер на Руси еще не делали, так что первым будешь.
— Оно, конечно, за почет поклон тебе, княже, — Юрий еще раз, хотя уже не так низко, как в первый, склонился перед Константином, — однако заказ твой приять невмоготу мне, княже.
— Это еще почему? — удивился Орешкин.
За три с небольшим месяца он как-то успел отвыкнуть от возражений со стороны простого люда, все больше и больше врастая в княжескую личину, и сейчас уже не столько негодовал, сколько искренне недоумевал, получив отказ, — уж больно непривычно стало такое слышать.
— А нечем делать, — развел руками Юрий. — По зиме исполнил я твой последний заказ. Все в лучшем виде, как ты и повелел. Да и княжичу переделанная мною бронь впору пришлась — сидит как влитая. Я же малость на железо поистратился, вот и пришлось справу[14] свою вместе с кузнею боярину твоему заложить, который куны в резу дает.
Лукавил, конечно, Мудрила, а по-простому если — врал.
Справой той, что он заложил у боярина, кузнец практически не пользовался. Что он, совсем, что ли, из ума выжил, своими руками себя и всю свою семью куска хлеба лишать?!
Хаты лишиться и то не так страшно, чем ее. Сгори ныне его дом со всеми скудными пожитками — вздохнет, погорюет и примется новый ставить. Амбар с зерном полыхнет — и это горе из поправимых. Пока руки есть, да пока они в силах молот сжимать — не пропадет Мудрила, выживет. И сам выкарабкается, и семью всю вытянет.
А вот ежели справы кузнецкой лишится — тут как раз верная голодная смерть и придет.
Потому он вначале бы все остальное в заклад отдал, а уж в самую последнюю очередь… Нет, не справу — сам бы в омут головой нырнул, чтоб не мучиться понапрасну.
Так-то оно куда как проще будет.
И оттого, рассказывая сейчас князю о том, чего не было, он немного стыдился своих слов.
А с другой стороны — куда ему деваться? Ведь не один такой заказ он, по сути бесплатно, для князя сделал — так сколько же можно?!
А просто так тоже не откажешься. У князя порубы знатные да просторные. Скинут за норов и непочтение в ямину, посадив на хлеб-воду, а потом достанут через месячишко и спросят ласково: «Поумнел ли?»
И что отвечать?
Ежели кивнешь согласно головой — иди сызнова задарма трудиться, а откажешься — опять в поруб.
А семью кто кормить будет? Хоть и невелика она — всего-то девка старшая, в крещении Иулианией названная, а так Беляной, да еще сын, Алексием окрещенный, а все равно пить-есть подавай.
Вот и пришлось в кои веки враками спасаться.
Хотя с другой стороны — и не такая уж это откровенная ложь. Справа у боярина лежит в закладе? Лежит. А то, что он ею не пользовался почти, — другой разговор.
— Думал, за месяц рассчитаюсь, когда ты со мной расплатишься, — басил кузнец, пытливо поглядывая на Константина — не перегнуть бы палку. — К тому же ты слово княжье давал и за последнюю работу уплатить, и за то, что ранее заказывал. К дворскому твоему раз пять совался, да куда там — дальше приступка[15] и не пускал. Пошмыгает носом своим длиннющим, дескать, нездоров ты еще, да и назад ужом. Али в житницу или в иную какую подзыбицу[16] нырнет, и нет его. А реза-то растет помалу. Сегодня я ужо вдвое боле против взятого должен.
— Ого, — покрутил головой Костя. — А кто же это из моих бояр такой прыткий?
— Известно кто, — слегка усмехаясь неумело играющему в забывчивость князю — и мне нарочно, поди, на память жаловался, чтоб гривен не платить, хитрован. — Юрий насмешливо назвал печально известное многим жителям Ожска имя: — Житобуд.
Константин тут же вспомнил самый первый свой пир и внезапное сумасшествие несчастного боярина сразу после того, как тот разобрался, сколь много потерял в одночасье после растреклятой мены с князем.
«Не зря я этого паршивца обобрал», — мелькнула у него в голове злорадная мысль, и он уверенно обнадежил Мудрилу:
— Слово князя — золотое слово. — Сразу же уточнив: — Разумеется, если слово это дал тебе я.
— И я тако же помыслил, княже, когда заказ твой исполнял, — без тени улыбки согласно кивнул Юрий, только при этом где-то глубоко в его глазах прыгали насмешливые бесенята.
Впрочем, возможно, что Косте это только показалось.
— Ну тогда будем считать, что это затруднение мы разрешили. — Князь хлопнул кузнеца по плечу, но тот, не угомонившись, переспросил:
— Это со всем долгом али токмо с последней работой?
— Полностью со всем долгом и даже с резой, что ты обязался выплатить и не уплатил по моей вине. Я ведь так мыслю, что если бы я тебе ранее за прочие свои заказы все гривны уплатил, то ты к Житобуду и вовсе обращаться не стал бы?
— Верно, — недоумевающе согласился Юрий.
Он уж было настроился битый час упираться и отказываться от заказа до тех пор, пока князь не уплатит хотя бы обещанное за бронь для сынишки, и про себя поклялся, что ни за какие коврижки не согласится на новую работу, пока не увидит в своих руках трех-четырех гривен, а тут…
