Василий Сахаров - Кровь за кровь
— Слова пустое, дела нужны. Можно убить этого купца, но он мне не враг, так, балаболка подвыпившая.
— Понимаю, — кивнул караванщик. — Сам-то откуда? Куда путь держишь?
— А с какой целью интересуешься, караванщик?
— Да, вот думаю, что ты из неблагонадежных.
Молча, Звенислав сунул руку за пазуху, достал из внутреннего кармашка бронзовую пайцзу нового образца, сделанную знакомыми фальшивомонетчиками мэтра Самбини еще в Норгенгорде, и положил ее на стол. Не прикасаясь к металлической пластине с выбитыми на ней закорючками и знаками, калейрас внимательно осмотрел ее и произнес:
— Хорошая подделка, дорожная стража и патрули не придерутся.
Никакой опасности для себя Ирбис не чувствовал, так же как и гнили в караванщике, а оттого и спросил прямо:
— А как же ты рассмотрел, что пайцза ненастоящая?
Оглянувшись, не смотрит ли кто в их сторону, калейрас вынул широкий нож, взял в руки пропуск и по краю его, с самого низа, сделал широкую зазубрину. После проделанного действа, он вернул пайцзу Звениславу и сказал:
— На каждом бронзовом пропуске такая должна быть. Кажется, что она случайна, зазубрина эта, а на деле же, ее еще на монетном дворе мелеха наносят, дополнительная защита. Тот человек, кто ее тебе делал, мастер хороший, но не из наших, не из степняков, иначе бы знал, как правильно все оформить.
— Хм, — удивился Звенислав, — но на входе в ям я предъявлял пайцзу патрулю, и все было в порядке.
— Говорю же, — голос караванщика был тих, — дорожная стража и патрули тебя пропустят, они этого и не знают, не по чину им, а вот на паромных переправах, там бы тебя сразу приметили, люди там осведомленные службу несут, а ты еще и дром, к тебе и внимание особое будет.
— Благодарю, — кивнул парень.
— Сам-то откуда и куда путь держишь?
— Из Штангорда, к Анхорским горам направляюсь.
— Гнедой полукровка, что у коновязи стоит, твой?
— Мой.
— Хорош жеребчик, только приметный очень, у дромов сейчас таких коней и не осталось совсем. Поменять не желаешь?
— Нет, не желаю.
— Как знаешь, — по-доброму улыбнулся калейрас, — только по дороге все одно, увидит кто-то из знатных вельмож и отберет.
— Ничего, вырвусь и в степь уйду, а там ищи-свищи меня.
— Ну, как знаешь, воин, — сказал калейрас и ушел.
Еще некоторое время Звенислав просидел за столом, слушая разговоры людей и, стараясь усвоить много новой для себя информации, которая могла пригодиться в пути. Потом, когда почти все уже разошлись, он вышел во двор, проверил своего Янды и, завернувшись в плотную конскую попону, улегся спать.
Поутру, проснувшись и позавтракав в помещении яма, Ирбис вновь тронулся в путь, бодрый конь нес его по утоптанной за тысячи лет широкой караванной тропе, пели птицы, солнце светило ярко и, в целом, все было хорошо. Только попадающиеся на пути настороженные патрули из борасов и калейрасов, не давали ему забыть, что он находится на вражеской территории и должен быть осторожен. Мимо него шли караваны из сотен верблюдов, везущие множество товаров, ехали местные кочевники на высоких арбах, запряженных волами, и проскакивали одинокие всадники, спешащие по своим делам.
Вот, в какой-то момент все неожиданно изменилось, впереди показались большие клубы пыли и кто-то из путешественников, выкрикнул:
— Быстрее с дороги, войско идет!
Звенислав сделал то же самое, что и все люди, окружающие его, съехал с проторенного пути на обочину, а затем отъехал еще чуть дальше, на небольшой островок молодой весенней зелени. Облака пыли приближались и замелькали лошади, с сидящими на них вооруженными людьми в халатах. Стройными колоннами по дороге двигались тысячи всадников, готовых хоть сейчас вступить в бой. Над головами их реяли войсковые бунчуки и кто-то, из стоящих неподалеку от Звенислава людей, выкрикнул:
— Сам этельбер Яныю с войском идет, смотрите все, вот она, настоящая мощь борасов, которые добьют дромов, посмевших восстать против мелеха Хаима. Слава этельберу Яныю! Слава мелеху Хаиму!
Борасы, которых было не менее пяти тысяч, прошли, а вслед за ними показались ряды тяжелой кавалерии, если судить по значкам, три тысячи воинов. Они продвигались неспешно и, горделиво сверкая начищенными кольчугами, ламеллярными кирасами, остроконечными шлемами с бармицей, красуясь палашами, мечами и саблями в богатых ножнах. Тот же голос, что только что славил этельбера и мелеха, чрезвычайно взволнованно прокричал:
— Это воины тархана Иегуды-бен-Назира, о горе нам! Мелех осердился на своих верных борасов! Когда мы вернемся домой, застанем ли мы в живых своих близких? Горе нам!
Надвинув на глаза развесистую войлочную шапку, дабы не показывать окружающим свою светловолосую шевелюру, Звенислав подъехал ближе и прислушался к разговору, который завели путешествующие с караваном кочевые борасы. Подле трех верблюдов, меланхолично взирающих на мир и пережевывающих свою жвачку, стояли человек пять, окружающие крепкого сухопарого мужчину, с покалеченной левой рукой, на которой отсутствовала кисть.
Мужчина указывал на дорогу и говорил:
— Глупые, как вы не видите, если мелех послал особые отряды, собранные из всех народностей нашей степи, его верных и беспощадных псов, то значит, что где бы они ни прошли, после них останется только пепел и трупы. Я был на севере, я знаю, о чем говорю. Воины Иегуды-бен-Назира разбираться не будут, кто прав, а кто виноват, и им дается только один приказ: «Уничтожить», иного у них просто не бывает.
— Отец, — рядом с одноруким стоял молодой парень, — успокойся, ведь с ними идут и наши воины, а этельбер Яныю не допустит уничтожения своих подданых.
— Эх, — мужчина с каким-то сожалением посмотрел на своего сына, — ничего ты не понимаешь, молод еще, а оттого глуп. Если воины особых отрядов входят в селение, то им неважно, кто в нем живет, для них все люди враги, а Яныю ничего им против не скажет. Люди говорят, что после того, как его тумен потерпел поражение у Архейских гор, этельбер впал в немилость у мелеха, и сейчас ему бы самому голову на плечах сохранить.
Мысленно горько посмеявшись над борасами, принявшими безропотно новую власть, Звенислав посмотрел на дорогу, где проходил арьергард армии Иегуды-бен-Назира. Ирбис понимал, что вся эта мощь идет к Архейским горам, дабы изловить его братьев, и ему очень хотелось бы быть сейчас рядом с ними, мчаться по степи, рубить врагов, но он сам взял на себя важное дело и просто обязан его выполнить. Пришпорив Янды, Звенислав выехал на дорогу, еще раз оглянулся в сторону вражеских воинов, прошептал им вслед проклятия и направился дальше.
День проходил за днем, парень продвигался к цели быстро, неприятностей не случалось, он несколько расслабился и, достигнув переправы через полноводный Итиль, дром попал в неприятную ситуацию, к которой совершенно не был готов. Путь его проходил мимо городка Керугин, стоявшего на паромной переправе, и Звенислав решил посетить местный рынок, где хотел набить переметные сумы овсом, себе кое-что из продуктов купить, да заводного коня присмотреть. Может быть, все прошло спокойно, но именно в этот день на рынке было особенно многолюдно.
В город парень проехал благополучно, в очередной раз сработала фальшивая пайцза. Рынок находился рядом с воротами, далеко ехать нужды не было, и уже на подходе, Звенислав услышал громкие выкрики. Подъехав ближе, он увидел большую толпу людей, сгрудившихся вокруг небольшой каменной площади. В основном, все они были купцами из дальних стран, но были среди них и местные жители. Ирбис прислушался к выкрикам человека, стоящего в центре площади и руки его, сразу же сжались в кулаки, а зубы стиснулись так, что в этот момент их ничем разжать нельзя было. Злость и ненависть затопили его сознание, ярость захлестнула душу, хотелось вытащить свою шашку и рубить всех этих тварей, окружающих его, и только по недоразумению называющих себя людьми. Однако надо было сдержаться, не выдать себя, и парень, ничего не предпринимая, только наблюдал.
Глашатай, он же продавец товара, седобородый сухопарый мужчина с белесыми больными глазами, стоял на широком деревянном помосте и выкрикивал:
— Жители славного города Керугина и уважаемые торговые гости Благословенного Рахдона. Только сегодня, по распоряжению районного тутуки Йоза Поцыса, оптовая распродажа живого товара. К сожалению, выбор не очень велик, но товар, как всегда, качественный, — он вальяжно взмахнул рукой, и на помост вывели пятерых симпатичных дромских девчонок, лет по шестнадцати каждая. — Первый лот, девственные девушки-красавицы, которые скрасят ваши одинокие ночи и согреют постель, начальная цена за всех десять фергонских империалов. Кто даст больше?
— Пятнадцать, — не стал мелочиться дородный и солидный купец в богатом парчовом халате.
