А. Живой - Битва на Калке
– Ну а вы что, служивые, честь мундира бережете? – не удержался от ерничества Забубенный, – чего со всеми деру не дали?
Путята и Данила переглянулись. Воевода сплюнул, опустил меч, воткнув в землю.
– А нам нечисти не пристало бояться, – ответил Путята, – так это ты по лесу шатаешься да огонь из руки выпускаешь? А я-то думаю, чего это разбойничков Васьки Косого как ветром сдуло. Не резон им было дело бросать по середке. Еще чуток и порубили бы нас под чистую.
Григорий подошел поближе и сел на пенек, оставшийся от поваленного дерева. Выключил фонарик.
– Это точно, господа ратники, так что цените, это я вас спас. С помощью своего огненного друга. Так что, с вас причитается. Минимум поллитра.
Путята с Данилой хоть и храбрились, но приближаться к механику пока не спешили.
– Так ты, паря колдун, что ли? – раздался законный вопрос.
Над поляной повисла тишина. В лесу еще царил мрак, но над верхушками деревьев уже понемногу светало.
Забубенный призадумался. «Вопрос, конечно, политический. Скажу колдун, а вдруг здесь колдунов тоже на кол сажают. Хотя, с другой стороны, если скажу что не колдун, все равно не поверят. Я же с фанариком по лесу шатался, разбойников разогнал, да своих распугал. Народ-то темный. Физики с математикой не знают, про электричество и слыхом не слышали. Эти любого фокусника в колдуны запишут». Рассудив так, Забубенный ответил.
– Нет, не колдун я. Так, умею кое-чего сотворить, да фокусы показывать. Такой же мужик я, как и вы, в общем.
А поскольку ситуация позволяла, то на всякий случай Забубенный пригрозил.
– Но если кто меня соберется обидеть, того враз обращу в придорожный валун.
Путята присел на поваленное дерево. Данила опустился с ним рядом и подкинул сучьев на почти потухшие угли. Сучья, весело потрескивая, загорелись. Поляна осветилась, темнота отступила за ближайшие деревья.
– Я сразу смекнул, что не так ты прост, как кажешься, паря, – после долго молчания изрек наконец воевода, – а чего это у тебя за посох, из коего свет исходит?
– Да это фонарик «Варта» на двух батарейках, – просто ответил Григорий, снова нажал на кнопку и скользнул лучом по деревьям. Воевода с Данилой вздрогнули, потянувшись к оружию, – Хорошая вещь. Не раз выручала в походах. Подсветить где темно. Вот и теперь пригодилась. Жаль только, батарейки не вечные. Не придумали таких еще.
Ратники сидели насупившись. Смотрели в костер.
– Опять ты чудно заговорил, – сказал Путята, – Не новгородец ты паря, ой не новгородец. Чует мое сердце, что не отсюда ты. Больно уж чудной. Уже решил, что разгадал я тебя почти, а теперь опять что думать не знаю.
– Да новгородец я, новгородец. Не загружайтесь, гражданин начальник на эту тему, – успокоил его Забубенный, – Просто я новгородец с фонариком. Если хотите, черт с вами, буду колдуном. Но не долго.
Ничего не ответил Путята, снова замолк. А когда опять дар речи к нему вернулся, то его интересовало теперь только одно:
– Так ты с нами в Чернигов-то поедешь, по своей воле? Или заколдуешь всех придорожными пнями?
Ободренный действием своей угрозы, механик понял, что и в этом мире можно устроиться, если вовремя подсуетиться. Повезло ему с фонариком, что ни говори. Приятно иметь дело с темными людьми, и на них можно управу найти, даже если они посильнее выходят местами.
– Подумаю, – медленно и со значением протянул Забубенный, – мне торопиться теперь некуда. Так что может и поеду. Надо как-то себя развлекать. Только зачем я-то вам сдался. На кол что ли сажать некого?
– На кол никогда не опоздаешь, – вставил слово добрый Данила.
– А вы меня там со своим черниговским князем познакомите? – поинтересовался Григорий, пропустив мимо ушей Данилову присказку.
Путята снова переглянулся с помощником.
– А зачем тебе? Порчу наводить?
– Да, ну, что вы, граждане, – успокоил их Григорий, – порчу только на плохих людей наводить можно. А ежли ваш князь мужик хороший, то все будет о΄кей. Обойдемся без порчи. Да я может ему службу еще какую сослужу.
– Князь у нас на то и князь, чтоб ему решать, кто плох, а кто хорош, кого на службу брать, а кого метлой гнать, – ответил воевода, – а я его верный пес и оборонить его должен ото всех врагов. И от нечисти, если придется. А то сейчас время темное, всякое может случиться.
Забубенный, заинтригованный недомолвками воеводы, спросил напрямую:
– Да что происходит-то вокруг, мил человек, расскажи. А то схватили меня, везете куда-то супротив воли. Я вас от смерти спас, можно сказать. А сам, как ты понимаешь, даже не в курсе.
Воевода вздохнул и нехотя проговорил.
– Думал я тебя обспросить, может, что знаешь о черных делах, что ныне творятся в половецких землях, – сказал воевода, – Что за дикие люди с гор спустились, да начали по степям колобродить. Да видать зря хотел, ты не половчанин, это ясно теперь. Так что и не знаю, нужно тебя в Чернигов теперь везти, а ли нет. Непонятен ты мне по-прежнему.
– Надо бы, – снова вмешался Данила, – ратники такого теперь болтать будут, что без него мы от князя не отговоримся. Слухи пойдут. Надо его хоть показать Мстиславу, а там пусть князь сам решает. Что хочет, то и делает с ним.
– Данила, – напомнил Забубенный про свои тайные возможности, – ты забыл, что я теперь вольный человек. Хочу еду, хочу, нет. Про пень придорожный помни.
Данила осекся. Но потом все-таки проговорил:
– Да князь у нас мудрый. За зря не обидит. Поехали с нами. А за то, что помог нам от разбойников отбиться, да воеводу спас, может и взаправду тебе награда выйдет.
Путята молча посмотрел на механика, как бы подтверждая взглядом слова своего помощника.
– Ну ладно, уломали, – кивнул Забубенный, – Поехали в ваш Чернигов. Я вообще-то люблю путешествия, туризм, горные лыжи. Но, думаю, у вас этого нет еще. Для начала ограничимся осмотром местных достопримечательностей. Только дайте мне седло или коня нормального.
– Ты ж их боишься, – подивился Данила.
– Ничего, я за этот долгий день уже научился, так что как-нибудь справлюсь.
Григорий осмотрелся по сторонам. Уже почти рассвело. Между деревьями сгустился утренний туман, из-за которого корни сосен как будто тонули в нем, а стволы казались висевшими в воздухе. Скоро из-за соседних деревьев стали по одному появляться разбежавшиеся в ужасе ратники. Увидев мирно сидевших у костра Воеводу, Данилу и Забубенного, они осмелели и приблизились. Воевода рассказал всем рабочую версию о том, что Григорий оказался добрым колдуном, и благодаря его чарам была одержана победа над разбойниками атамана Васьки Косого.
Приняв все это на веру, успокоенные ратники стали собирать разбросанное в панике оружие. Одного из коней Путята велел отдать Забубенному, рук не вязать, и впредь считать его свободным. Но на всякий случай велел Изяславу, что чудом выжил в бою, рядом ехать. Вдруг конь взбрыкнет, ведь не Савраска это уже была, а скакун боевой, хотя и не из самых резвых.
Как схоронили погибших, собрался далее в путь черниговский отряд. Путята обещал, что после полудня прибудут они под городские стены, да пред очи светлые Мстислава Черниговского ответ держать.
Глава пятая.
«Во Чернигове»
От места ночевки тропа лесная пошла сначала вниз с холма, а потом опять круто наверх. Ехали почти в том же порядке, впереди воевода со знаменосцем, а позади Забубенный с Изяславом. Только количеством ратников поубавилось после нападения разбойников.
Забубенный после ночных происшествий смотрел гордо, словно ему только что присвоили внеочередное звание генерала армии, сразу после младшего лейтенанта. А поскольку новый конь ему попался тоже относительно смирный, из тех, что везли ранее отроков, не брыкался и сбросить не пытался, то новоиспеченный генерал армии весело болтал со своим бывшим конвоиром о всякой всячине, предоставив коню самому идти вперед. Лишь изредка ему приходилось дергать за примитивную уздечку, поскольку конь так и норовил сойти с дистанции, и не торопясь пожевать коры в свое удовольствие на какой-нибудь полянке. Нового коня Забубенного звали Жорик. Имя механику понравилось, приятно напомнив народную кличку «Запорожца» среди работников автосервиса и простых автолюбителей.
В минуты сытости Жорик шел четко по тропе, которая здесь считалась лесной дорогой, давая хозяину возможность пообщаться с Изяславом. Отрок, как скоро выяснилось, довольно спокойно отнесся к смерти своих друзей. Мол, нечего в боевом походе клювом щелкать. Сами виноваты. А смерть она любого ратника ждет, из-за каждого дерева таращится. Да и пожить успели, не младенцами мир сей покинули. Отроки уже.
Забубенный, конечно, согласился, что не младенцами, да только торопиться все равно не стоило. Лет им было в лучшем случае по семнадцать. Хотя, по местным меркам, действительно выходило, что уже не дети. Вспомнились механику всякие книжки, читанные в своем времени, где писали историки о времени этом. Говорилось в них, что в тридцать лет мужик здесь считался старым стариком. Редко кому удавалось прожить так долго, ибо неизлечимые болезни, дикие звери, да постоянные войны укорачивали век человеческий очень сильно. И даже сам обычай уважать старших пошел из этих древнейших времен. Поскольку если ты умудрился не умереть от болезней, холеры да чумы, что свирепствовали повсюду, шатаясь с утра до ночи по лесам избежать встречи со свирепыми хищниками, да проведя полжизни в седле боевом не сгинуть от ран, то чтобы дожить до старости, ты действительно мог быть только мудрым и сильным. А потому тебя стоило уважать.
