Адриана Трижиани - Жена башмачника
Энца прочла первую главу, потом вторую. Положив книгу на грудь, закрыла глаза. Она видела себя в красном платье из чесучи, волосы подняты наверх и припудрены – вылитые меренги, а щеки пламенеют ярко-розовыми румянами. Энца гадала, каково это – жить в другом месте, в другом времени, с другой семьей, с другой, непохожей судьбой. Кем бы она тогда была? Кем бы могла стать?
– Мы проголодались, – сказала Альма.
– Думаешь, уже пора? – спросила Энца.
Альма взглянула на солнце:
– Почти час дня.
– Молодец, правильно определила. Время обеда. Зови братьев и сестер.
Альма побежала выполнять поручение, а Энца начала распаковывать корзину. Мама сделала сэндвичи с моцареллой, помидорами и молодыми листьями одуванчика, обрызганными медом, и завернула их в чистые льняные салфетки. В корзине было по два сэндвича на каждого и еще по одному для мальчиков. А также кувшин со свежим лимонадом и золотистые ломтики круглого кекса.
Энца устроила настоящее пиршество для сестер и братьев. Мальчики, мокрые после беготни по воде, осторожно опустились на колени у дальнего края скатерти. Стеллу Энца посадила к себе на колени.
– Она уже не маленькая, – сказала Альма.
– Я всегда буду относиться к ней как к маленькой, – ответила Энца. – В каждой семье должен быть свой малыш.
– Мне пять! – Стелла растопырила пять пальцев.
– Для белых грибов плохой будет год, – сказал Баттиста с набитым ртом. – Земля совсем сырая.
– Еще слишком рано, – ответила ему Энца. – И не тебе теперь беспокоиться о грибах. Этим летом ты будешь помогать папе.
– Я бы лучше на трюфели охотился.
– Одно другому не мешает.
– Хочу заработать много-много денег. Продам трюфели французам. Они простофили, – сказал Баттиста.
– Ну и грандиозные у тебя планы, – с издевкой откликнулась Элиана.
– А я буду помогать папе, – сказал Витторио.
– Мы все будем помогать папе. Он собирается этим летом много выручить с пассажиров, – сказала Энца.
– Ну, удачи. Чипи не дотянет до лета, – сказал Баттиста.
– Не говори так! – Глаза Альмы наполнились слезами.
– Не расстраивай сестру, – укорила Энца Баттисту. – Никто не знает, сколько Чипи еще будет с нами. Оставим это Господу и святому Франциску.
– Чипи отправится на небеса? – спросила Стелла.
– Когда-нибудь, – тихо ответила Энца.
Альма поднялась:
– Я хочу походить по воде!
Солнце, стоявшее в самом зените, сильно припекало. Даже Энце стало жарко, когда она подвела детей к мелкому пруду. Она тоже сняла обувь и длинные вязаные шерстяные носки. Приподняла юбку, завязала ее почти под самой блузкой с длинными рукавами и вошла в пруд. Лодыжки обжег холод.
– Давайте танцевать! – воскликнула Стелла.
Вскоре дети плескались на прохладном мелководье. Стелла упала и расхохоталась. Энца подняла ее, прижала к себе, а Элиана, Альма, Баттиста и Витторио пошли вброд к водопаду, чтобы встать под его холодные струи.
Сквозь чистую воду пруда Энца заметила нечто странное. Она нагнулась. Тонкие ножки Стеллы словно припухли. Целая сеть кровоподтеков протянулась от лодыжек к бедрам.
– Стелла, встань-ка.
Стелла поднялась, и в ярком солнечном свете Энца внимательно осмотрела тыльную сторону ног и увидела еще синяки, доходившие до верхней части бедер. В панике она проверила спину и руки сестры. Там тоже были синяки – как голубые камни, виднеющиеся на мелководье.
– Эли, иди сюда! – позвала Энца сестру.
Тринадцатилетняя Элиана, высокая, гибкая и сильная, медленно подошла к ним.
– Что?
– Видишь?
Элиана посмотрела на Энцу, отбросив с лица волосы, потом повернулась к младшей сестре.
– Кто ее бил? – резко спросила Энца.
– Никто Стеллу не бил.
– Она падала?
– Я не знаю.
– Баттиста! – закричала Энца.
Баттиста и Витторио были на дальнем конце водопада, очищали камни от лишайника. Энца помахала им, чтобы подошли. Она подняла Стеллу, поднесла к расстеленной на земле скатерти и вытерла своим фартуком. Зубы у девочки стучали, напуганная суетливыми движениями Энцы, она заплакала.
– Что я сделала? – всхлипнула Стелла.
Энца притянула ее к себе.
– Ничего, bella[21], ничего. – Она подняла взгляд на Элиану: – Нужно домой. – И прикрикнула: – Сейчас же!
Энца смотрела, как сестра собирает детей, и ее захлестывал ужас.
Она пересчитала братьев и сестер по головам, совсем как мать, когда они ходили в соседние деревни на праздники, – чтобы уследить за каждым, чтобы не потерять никого в толпе, чтобы не украли цыгане.
Стелла, пытаясь согреться, прильнула к старшей сестре, крепко вцепилась в нее. Мама всегда говорила, что в хорошей семье сердца бьются как одно. Никто не знает тебя так хорошо, как те, с кем ты вместе живешь, никто не сможет так защитить тебя перед всем миром, как кровные родственники.
Энца знала все о капризности Баттисты, смелости Элианы, самовлюбленности Витторио, неугомонности Альмы и доброй душе Стеллы. Когда смеялся один, подхватывали все. Когда один боялся, все старались укрепить его смелость. Когда одному нездоровилось, вскоре и остальные чувствовали боль.
Но особенно глубокая связь была между самой старшей и самой младшей сестрами. Энца и Стелла были как начало и конец, как альфа и омега, как твердые крышки переплета, скреплявшие семейную историю от первых до последних страниц, объединявшие все оттенки и грани характера и личности.
Пока Энца прижимала Стеллу к себе, баюкая ее, дети молча собрали остатки обеда, вытряхнули салфетки и снова все упаковали. Энца чувствовала на шее теплое дыхание Стеллы.
Мальчики подняли корзину, а девочки помогли Стелле устроиться на спине у Энцы для обратной дороги. Элиана пошла сзади, положив руку на спину малышки, а Альма вела их, отшвыривая с дороги палки и камни. По щекам Энцы ползли слезы, она так молилась, чтобы весна поскорее пришла, но сейчас ее изводил страх, что нынешняя весна принесла с собой худшее из несчастий.
4
Pot de crèeme[22]
Vasotto di Budino
В ночь после того, как у Стеллы обнаружились синяки по всему телу, была необычная луна. Туманная, горчичного цвета, она то и дело пряталась в облака, мигая, точно сигнальный фонарь, и напоминала Энце масляную лампу, какой пользовался Марко в плохую погоду.
Энца надеялась, что луна – знак присутствия ангелов, которые реют над Стеллой и никак не решат, взять ли ее с собой или оставить здесь. Преклонив колени у изголовья, Энца сплела пальцы, закрыла глаза и молилась. Наверняка ангелы услышат ее и позволят сестре остаться в горах. Ей страстно хотелось прогнать ангела смерти прочь, как жирную осеннюю муху.
Марко и Джакомина сидели по обе стороны временной кроватки Стеллы в главной комнате, не отрывая глаз от дочери. Мальчики, не в состоянии усидеть на месте, занимались домашними делами. Баттиста, высокий и тощий, поддерживал огонь, Витторио подтаскивал дрова. Элиана и Альма, прижав колени к груди, затихли в углу, испуганно наблюдая за остальными.
Местный священник, дон Федерико Мартинелли, был совсем стар. Без единого волоса на голове, с вытянутым лицом, выражение которого отнюдь не успокаивало. Всю ночь он стоял на коленях в изножье кровати, перебирая четки, и голос его тихо гудел на одной ноте. Одну за другой перебрав блестящие зеленые бусины, он целовал серебряный крест и заново начинал «Аве Мария».
Когда Стелла стала слабеть, Марко сходил к синьору Ардуини и попросил о помощи, какая только в его силах. Падроне послал за доктором в Аццоне, и тот быстро прискакал верхом на лошади. Доктор осмотрел Стеллу, дал ей лекарство от лихорадки и поговорил с Марко и Джакоминой, пообещав вернуться утром.
Пока он шептался с родителями, Энца попыталась прочесть выражение его лица, но никакого знака в пользу того или иного исхода не было. Создалось впечатление, что случай не особо серьезный, но Энца знала, что спокойствие доктора ничего не значит. Ведь доктора – как священники. Никакой телесный или душевный недуг не может их удивить.
Энца схватила доктора за руку, поймав его уже у дверей. Он обернулся к девочке, но она не могла выговорить ни слова. Доктор доброжелательно кивнул и вышел.
Энца пристально вглядывалась в ночь за окном, в уверенности – если Стелла продержится до рассвета, то будет жить. Доктор вернется, как и обещал, объявит, что чудо состоялось, и жизнь потечет в привычном русле. Разве мальчики Каскарио, потерявшиеся по дороге в Трескоре, не нашлись через три дня? Разве малыш Ферранте, шестнадцать дней болевший желтухой, в конце концов не выздоровел? И разве не выжила семья Каповилла, когда зимой девятьсот третьего все их четверо детей заболели коклюшем? Так много в этих краях историй о чуде. Наверняка о Стелле Раванелли тоже станут рассказывать в окрестных деревнях, снова и снова уверяя тех, кто живет так близко к небу, что Господь их не оставит. Годы спустя, когда Стелла вырастет и обзаведется собственной семьей, разве не будет она вспоминать о той ночи, когда выжила, несмотря на страшные синяки и лихорадку? Энца не могла представить дом без Стеллы. Младшая сестра всегда была особенной. Стеллу назвали не в честь святой или кого-то из родственников, как остальных детей, но в честь звезд, мерцавших над ними в ночь, когда она родилась.
