Александр Михайловский - Бремя русских
– Но, Джордж! – воскликнул югоросский канцлер. – С этим согласиться не сможем уже мы – ведь все разумные сроки уже давно истекли. А если взять количество намытого там золота, то сразу становится ясно, что цена должна вырасти в много-много раз. Уже заплаченные деньги мы согласны рассмотреть в качестве опции на будущую покупку, не более того. Можно, конечно, сделать так – России официально возвращается суверенитет над Северной Калифорнией, специальная комиссия, состоящая из наших и ваших специалистов, заново оценит эти земли, и если сумма будет выплачена в течение года после подписания договора, то Северная Калифорния вернется в состав штата Калифорния.
– Алекс, вы же знаете, что каждый штат суверенен, – ответил я, – и что нам потребуется согласие палаты представителей и губернатора Калифорнии… Мы же не можем заставить один из штатов делать что-либо против своей воли!
Мистер Тамбовцев улыбнулся одними губами:
– Джордж, вы только что проделали это со штатами Юга, попутно уничтожив немалую часть этих самых штатов, а после учредив там управление из центра.
– Но они же незаконно объявили о своей независимости… – возмутился я.
– Вы так полагаете? – усмехнулся канцлер Югороссии. – А как же ваш тезис о суверенности каждого штата? Вы же сами только что сказали, что не можете заставить какой-либо штат делать что-либо против своей воли. А тут таковых было более десятка.
И еще. Долгие годы, почти все белые жители этих штатов были лишены элементарных гражданских прав, и управляли ими негры и «мешочники», понаехавшие с севера. И только в результате компромисса, приведшего к президентству Хейса, этот режим на юге был отменен.
Я оторопел от услышанного. Неужели это могло быть правдой?
Но канцлер Тамбовцев продолжал:
– Более того, в штате Мэриленд в начале Войны между Штатами арестовали политиков, журналистов и просто людей, которые поддерживали диалог с Конфедерацией, и посадили их в тюрьму без предъявления каких-либо обвинений, да так, что многие из них умерли в неволе.
– Вы уверены в этом, Алекс? – наконец выдавил я из себя. – Этого просто не может быть.
– Увы, все так оно и было, – вздохнул Тамбовцев. – Вы же учились в Колледже Нью-Джерси, у вас, конечно, были друзья-южане.
– Конечно, были, – ответил я.
– Напишите им, – посоветовал мне югоросский канцлер, – и спросите у них самих. Если, конечно, все они сейчас живы.
– Я напишу и спрошу, – с трудом выдавил я…
Югоросский канцлер махнул рукой. – Ладно, Джордж, проехали, давайте пойдем дальше. У нас еще есть два пункта – вы их видели в моем списке…
– Да, конечно, – расстроенно кивнул я. – Что там у вас еще?
– Во-первых, – сказал мистер Тамбовцев, – после передачи Аляски САСШ гарантировали права православного населения, – но с тех пор их ущемляют, особенно среди коренных народностей. А еще: САСШ незаконно захватили остров Кодьяк, который не входил во владения Русско-Американской компании.
– Неужто? – удивился я.
– Именно так, – ответил мне мистер Тамбовцев. – Так что мы хотели бы включить подтверждение полных прав православного местного населения, а также признание суверенитета Российской империи над островом Кодьяк в текст любого договора, который Югороссия подпишет с Североамериканскими Соединенными Штатами.
Я пожал плечами:
– Вы понимаете, что я лично такие вопросы не решаю. Сперва мне будет необходимо проконсультироваться со своим правительством…
– Разумеется, Джордж, – кивнул югоросский канцлер, – мы это прекрасно понимаем. Как я уже вам говорил, наш телеграф к вашим услугам.
Да, мы хотели бы включить в договор и еще один, последний пункт. Нам хотелось бы, чтобы нас заранее – не позднее, чем за неделю – оповещали о любых военных действиях, начатых по инициативе САСШ, вне их границ. Точно так же мы готовы оповещать вас о любых наших военных действиях на американском континенте. Это, конечно, не касается самообороны собственных границ – ни наших, ни ваших. Но именно самообороны!
Мы бы очень не хотели, чтобы наши торговые корабли или гражданский персонал вдруг внезапно оказались в зоне боевых действий. Говоря «наши», мы имеем в виду и граждан Югороссии и подданных Российской империи. Последствия такого события могут оказаться непредсказуемыми…
– Хорошо, господин канцлер, – ответил я, почувствовав в его голосе скрытую угрозу, – я немедленно составлю телеграмму моему правительству. Можем ли мы продолжить наш разговор, например, послезавтра? За это время я, вероятно, уже успею получить ответы и из Президентского дворца и из Государственного департамента.
– Договорились, Джордж, – голос канцлера снова стал доброжелательным. – А теперь давайте выпьем еще по рюмочке коньяку и поговорим о поэзии и о драматургии.
Сейчас в Вашингтоне все равно еще только лишь семь часов утра, и времени у нас более чем предостаточно.
8 сентября (27 августа) 1877 года. Утро. Штутгарт. Капитан-лейтенант Виктор Брюсов– Stuttgart, meine Herren! Штутгарт, господа! – сказал проводник и поклонился. Джон сунул ему пару купюр – проводник склонился еще ниже, – потом носильщики взяли наш багаж, и мы вышли на перрон старого штутгартского вокзала.
Для меня это было возвращением в детство. Родился я в Москве, где мой отец работал инженером на одном из заводов. В девяносто первом, когда мне было всего лишь шесть лет, он погиб – его сбила навороченная тачка, вырулившая на тротуар, и даже не остановилась, оставив его умирать на обочине. Нашлись свидетели, которые описали машину, а двое даже записали ее номер, но потом все вдруг отказались от своих показаний, и уголовное дело было закрыто. А через год мать вдруг объявила, что она выходит замуж за герра Йоахима Мюллера из Штутгарта.
Мюллер все время приходил в наш дом с подарками – мне от него перепадали то одежда, то геймбой, то одноразовый фотоаппарат. Но мне он сразу не понравился. Мама кричала, что это потому, что я к нему ревную, но когда отгремела свадьба и мы уехали в Германию, оказалось, что я оказался прав.
Нельзя сказать, что он был таким уж плохим человеком. Но он был швабом. А швабы, немцы, населяющие Вюртемберг и западную Баварию, вероятно, самая скупая нация в мире.
В доме у него не было ни единой художественной книги, только низкопробные журналы, пара путеводителей и три-четыре книги на тему «сделай сам». Маме он сразу подарил швабскую кулинарную книгу, на которой все еще алел ценник «одна марка» – судя по всему, куплена на распродаже остатков неудачного издания. Впрочем, телевизор был неплохой, но программы были настолько скучными, что смотреть мне его совсем не хотелось.
Разговоры по-русски были запрещены – хотя, конечно, когда его дома не было, мы с мамой переходили на родной язык. Еда и одежда покупались только в самых дешевых магазинах, и мы почти всегда были голодными.
В уроках вождения маме было отказано («слишком дорого»), спал я на старом диване. Я записался было в футбольную команду, но Йоахим отказался платить взносы. Его понятия о расходах соответствовали швабскому анекдоту про щедрость: «Если это стоит менее одной марки, то покупай и не смотри на ценник!»
Но с футболом мне все же повезло – тренер команды, герр Клаус Обермайер, когда я, сдерживая слезы, сказал, что не смогу играть, ответил просто:
– Если этот жлоб за тебя не хочет платить, то заплачу я. Вижу, что ты такой же, как и все русские, и никогда не сдаешься. Из тебя будет толк. Отец мне много рассказывал про Восточный фронт. Он часто мне говорил: Клаус, если бы русские и немцы воевали на одной стороне, мир давно был бы наш.
Клаус показал мне, что швабы тоже бывают разные. Я сдружился с его сыновьями – Тобиасом и Штефаном, с которыми мы вскоре превратились в самых результативных нападающих молодежных команд во всем столичном регионе. После каждой тренировки мы ужинали у Обермайеров, и всю мою футбольную экипировку подарил мне тот же Клаус. И, главное, я очень неплохо заговорил не только по-немецки, но и на швабском диалекте. Йоахим даже постоянно ставил меня в пример маме, как будто это была его заслуга.
Через четыре года мама наконец не выдержала и решила вернуться в голодную Россию. Она согласилась на быстрый развод практически на условиях Йоахима (тысяча марок плюс билеты на поезд, отказ от всех других претензий).
Оставшаяся часть моего детства прошла сначала в Москве, потом в Питере, где мама еще раз вышла замуж и где я и окончил знаменитую «Дзержинку», как раз в том самом году, когда в Мюнхене с трибуны прозвучала знаменитая речь Путина. Гром оркестра, торжественное вручение дипломов и новеньких погон, и вот уже поезд везет меня в Мурманск, на Северный флот.
С Тобиасом и Штефаном я переписывался до самого последнего времени. Они даже приезжали несколько раз к нам в гости в Петербург и постоянно звали меня к себе в Германию. Но я уже делал карьеру военного моряка и лишь молил Бога за то, чтобы глупость и подлость европейских политиков не заставили бы меня убивать моих немецких друзей.
