Аландский крест (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

Константин. Аландский крест

Глава 1

Послание императора находилось в большом конверте из плотной пергаментной бумаги, запечатанном сразу пятью сургучными печатями с двуглавыми орлами и каллиграфически выведенной на обратной стороне надписью — «Его Императорскому Высочеству Константину Николаевичу лично в руки». Насколько я помню, раньше августейший папенька меня столь официальными депешами не радовал.

— Как думаешь, что там? — поинтересовался я у застывшего в благоговейном внимании Юшкова.

— Не могу знать, — непроизвольно дернув кадыком, тихо ответил адъютант.

Взяв в руки костяной нож с украшенной серебром рукоятью, я аккуратно вскрыл конверт и извлек на свет божий документ, оказавшийся императорским указом об учреждении новой награды. И не просто награды, а целого ордена. Чего не случалось уже более полувека, если не считать, конечно, включения в нашу наградную систему польских орденов Белого орла, Святого Станислава и ставшего медалью «Virtuti Militari».

Если отбросить пышные славословия о том, что «государь император почел за благо» и так далее, содержание сводилось к следующему:

Новоучреждённый орден Аландского Креста получил три степени, вручаемые последовательно. Награждаются им исключительно за боевые заслуги — участие в морских сражениях и десантах. Срок службы или количество проведенных в море кампаний не могут быть основанием для получения награды.

Кавалерами высшей степени — восьмиконечной звезды с пламенеющим в ее средине Аландским крестом — могли стать командующие эскадр или отдельных отрядов, за выигранные сражения или успешные десантные операции. Орден второго класса полагался для командиров боевых кораблей или батальонов морской пехоты и должен был носиться на шее. Для офицеров рангом поменьше предназначалась третья степень, носившаяся на левой стороне груди. За особые заслуги, к первым двум степеням могли добавляться алмазные знаки, а к третьей серебряный лавровый венок.

Лента ордена: по краям и в центре темно-синие полосы, между ними две узкие лазурные. Синие — как символы трех океанов — Атлантического, Северного и Восточного, рубежи коих русскому флоту надлежит защищать, не щадя живота своего.

Для нижних чинов и нестроевых, а также отличившихся гражданских учреждались соответственно серебряная и бронзовая медали. В исключительных случаях матросы могли быть награждены третьей степенью ордена с последующим производством в офицерский чин и пожалованием личного дворянства.

Все награждения полагалось утверждать на собрании орденской думы, главой которой должен был стать никто иной как ваш покорный слуга. Поскольку пожалование предполагалось только за боевые заслуги, орден был выведен за рамки традиционной иерархии и очередности награждения. Сам же статус предполагался ниже, чем у орденов Святого Георгия, Святого Владимира и Святой Анны, но выше, чем у Станислава.

Говоря откровенно, указ стал для меня полной неожиданностью. И это при том, что в какой-то мере инициатором его появления стал именно я. Если коротко, при написании победной реляции, я особо подчеркнул роль мирных жителей, принимавших самое горячее участие сначала в постройке укреплений, затем в исправлении последствий бомбардировок, уходе за ранеными и тому подобных вещах. Приписав в конце, что не худо было бы самых отличившихся из этих людей наградить каким-либо памятным знаком или медалью.

Мысли об учреждении нового ордена и включении его в и без того раздутую и переусложненную Российскую наградную систему у меня никогда не было. Но… царственный папенька решил по-своему. Собственно, бронзовая медаль как раз и предназначалась для жителей.

— Это большая честь! — с горящими от верноподданнического восторга глазами сообщил мне Юшков.

— С этим не поспоришь, — кивнул я. — Что-нибудь еще?

— Так точно. Трубников с каким-то жандармом, — с легким оттенком пренебрежения в голосе доложил адъютант.

— Зови.

Судя по улыбкам на лицах «друзей детства», дела у них шли успешно. Что само по себе не могло не радовать. Как не печально это осознавать, деятельность Российской контрразведки до сих пор оставляла желать лучшего. Причин тому великое множество: от банальной нехватки сотрудников до полного непонимания некоторых начальников, зачем вообще нужна секретность?

И хотя я с самого первого дня требовал от своих подчиненных держать в тайне все мои поручения и технические подробности вроде чертежей новых кораблей, оружия или химического состава динамита, есть подозрение, что все это давно утекло на Запад. И не использовано против нас лишь благодаря недальновидности и ретроградству тамошних руководителей.

Как вскоре выяснилось, я не ошибся. Выглядевшие именинниками Беклемишев с Трубниковым и впрямь выявили целую шпионскую сеть. Проще всего оказалось с телеграфистом. Фамилия его была Гражевский, и происходил он из некогда славного, но совершенно обнищавшего шляхетского рода из Западной Беларуси или, как сейчас принято говорить, Литвы.

Тщеславный подобно многим его соплеменникам молодой человек страстно желал поправить свое материальное положение, в связи с чем пытался волочиться за девицами из хороших семей, но регулярно получал отказы от их родителей. Слыл картежником, отчего постоянно находился в долгах, но до сих пор как-то умудрялся выкручиваться. В общем, идеальный объект для вербовки.

А вот с отправителями тайных телеграмм оказалось сложнее. Подозреваемых было два. Первый — Алим Гафаров — местный торговец из числа крымских татар, ведущий дела по всему региону. Второй — капитан Густав Эман — флигель-адъютант из числа прибывших вместе с моими братьями и оставшийся после гибели Николая и отъезда Михаила при штабе Липранди. Возможно, были еще, но их имена пока оставались неизвестными.

— И кто, по-вашему, более вероятен?

— Осмелюсь предположить, что оба, — лучезарно улыбнулся чувствовавший с недавних пор себя матерым контрразведчиком Трубников.

— Исключать такую вероятность нельзя, — осторожно согласился жандарм.

— Через кого будем подавать дезу?

— Что, простите? — удивился никогда не слышавший такого слова поручик.

— Дезинформацию, Мишель, — любезно пояснил приятелю журналист.

— Через обоих. Дело в том, что Константин Васильевич снимает комнату в одном из доходных домов, принадлежащих господину Гафарову, и может ненароком оставить там документ. Что же касается капитана Эмана, то он по долгу службы и так знает о готовящемся десанте. Правда, не знает куда, но это решаемо.

— Хорошо. Действуйте.

О предстоящей десантной операции знали не только в штабе, но, пожалуй, и во всем городе. Погрузке войск на корабли трудно остаться незамеченной, а уж если задействована ставшая не просто знаменитой, но поистине легендарной Аландская бригада, значит, дело и впрямь предстоит жаркое. Помимо нее в первом эшелоне пойдут все стрелковые отдельные батальоны черноморцев, а также бригада недавно получившего генеральский чин Александра Петровича Хрущова.

К слову сказать, именно он стал одним из первых кавалеров «Аландской звезды». Капитан первого ранга Лихачев, полковник Манто и командиры наиболее отличившихся кораблей получили ордена второго класса. Еще несколько офицеров удостоились третьей степени. Всего двенадцать человек, как раз по числу присланных вместе с указом орденов, изготовленных в знаменитой петербургской мастерской «Николс и Плинке». [1]

— Минутку внимания, господа, — обратился я к ним с краткой речью. — В этот длинный и кровавый год нам всем выпало немало испытаний. Но могу, не кривя душой, сказать, что мы выдержали их с честью и достоинством, как это и подобает русским офицерам. Порукой чему введенный по Высочайшей воле в число общероссийских наград орден Аландского креста, кавалерами коего вы все только что стали. Теперь мы члены одного братства, и я верю, что каждый из нас приложит все силы, чтобы приблизить окончательную победу в этой тяжелой войне против сильного и опасного противника!