Честное пионерское! Часть 4 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

Честное пионерское! Часть 4

Глава 1

О том, что случится с Вовчиком, я рассказал Зое ещё в субботу (по пути на тренировку). Поведал девочке сокращённый вариант увиденных во время «приступа» событий: без конкретных имён и фамилий — только то, что Вовчика до смерти изобьют хулиганы (неизвестно где, неизвестно когда и пока не понятно, из-за каких именно денег). Но даже такой вариант произвёл на девочку сильное впечатление. Каховская всплакнула на морозе (варежкой вытирала большие блестящие слёзы). И яростно помахала кулаками (воображала, что крушила черепа злодеев). Обрушила проклятия на головы будущих обидчиков нашего рыжего приятеля. А на меня вылила водопад вопросов: «где», «почему» и «что делать». Она спрашивала и дергала меня за рукав. Я повторял: «не знаю», «пока не понял» и «обязательно разберусь». Наверное, уже в сотый раз заверил Зою, что в реальности Вовчик не пострадает.

А вот Зоиному отцу об этом «припадке» я не сказал ни слова. И пока не собирался ему о нём говорить. Потому что не представлял, как мои слова повлияют на предсказанные очередным видением события. Случай с Оксаной Локтевой показал, что мои предсказания — не надёжная вещь. Я всё ещё не вычислил, как именно они срабатывали. Увижу ли я изменённые события, если Рудик Веселовский в них не поучаствует? Была ли в том видении случайной смерть Вовчика, или же её спланировали изначально (а тот же Весло лишь стал послушным исполнителем)? Над этими вопросами я размышлял не один час. Логика подсказывала, что подростки не собирались Вовчика убивать. Уж очень много у того убийства было свидетелей. Однако паранойя возражала. Она спрашивала: почему хулиганы не боялись встречи со старшим братом Вовчика? Не потому ли, что Иван Сомов не узнал бы имена обидчиков?

С прошлого четверга я много раз пожимал рыжему мальчишке руку. Новых «приступов» с его участием не случилось. Но я уже не называл это хорошим признаком. Случай с Локтевой доказал, что «расслабляться» нельзя. Случится ли новый «припадок», если изменится способ или день убийства? Или же я в любом случае не увижу новых видений с участием Вовчика в ближайшие несколько месяцев? Я всё ещё не разобрался, как именно работали доставшиеся мне в наследство от Миши Иванова умения. Пока мало с ними экспериментировал. А в случае с Вовчиком — и не начну это делать. Решил, что обязательно задействую Юрия Фёдоровича Каховского для спасения юного рыжего боксёра (сам себя я пока «грозной силой» не считал). Но выставлю подполковнику задачу лишь после того, как разберусь со всеми «где, когда и почему». Именно такие объяснения я в субботу и озвучил Зое Каховской.

Во вторник после школы я не пошёл в городской парк. Потому что в понедельник вечером (перед сном) Надежда Сергеевна мне напомнила: до Зоиного дня рождения осталось две недели. Надя в пятницу выполнила заказ Елизаветы Павловны. Третья сотня теннисок стройными стопками лежала на журнальном столике позади телефона — дожидалась отправки заказчице (и окончательного расчета). Все выходные Надина швейная машинка молчала, пугая нас непривычной тишиной. Но уже в понедельник Иванова вспомнила о моей просьбе (о подарке для Зои). Напомнила, что пора бы «запастись материалами для работы»: прогуляться в «Универмаг».

Нина Терентьева преспокойно выздоравливала в многолюдной палате (Каховский всё же заставил её несостоявшегося убийцу изменить планы). До убийства Удаловой оставалось тринадцать дней (у меня вертелась в голове мыслишка: не изменит ли преступник очерёдность нападений на школьниц — Юрий Фёдорович в ответ на моё предположение лишь пожал плечами). Оксане Локтевой мой поход в городской парк уже точно не поможет. Потому я на день отложил прогулку к реке (решил, что отыщу нож завтра). Во вторник же (после уроков) я взял из вазочки две пятирублёвые банкноты и отправился в магазин за сумкой.

Подарок для Зои Каховской мы с Мишиной мамой придумали ещё в конце ноября. Я к тому времени выяснил Зоны пожелания (и мысленно пожелал девочке «закатать губу») — сообразил, что вряд ли удивлю дочь директорши комиссионного магазина купленной в советском магазине безделушкой. Поэтому я напряг фантазию — вспомнил, чем удивляли одноклассниц мои сыновья. Отбросил все идеи, в которых фигурировали пока несуществующие гаджеты. Произвёл поправку на финансовое положение своей нынешней семьи (уже не бедственное) и на возможности Надежды Сергеевны. Решил: лучший подарок — это тот, что будет сделан… руками Нади.

Иванова мою идею поддержала (хотя и вспомнила о моём умении плести «интересные вещи»). Предложила пошить для Каховской одежду (с вышивкой!). Но я припомнил Зоины наряды — покачал головой. Усомнился, что поддельный «Адидас» порадует дочку директорши магазина больше, чем настоящий. Но не отказался от идеи пошить «настоящую французскую вещицу» (советские женщины всё больше упоминали в разговорах именно французские названия: «Chanel», «Lancôme», «Christian Dior»). Вот только я остановил свой выбор не на одежде — на маленьком, почти игрушечном рюкзаке, какие в будущем носили подростки (да и взрослые женщины) вместо сумочек.

Я долго втолковывал Надежде Сергеевне, что именно хотел бы подарить Каховской. Объяснял «на пальцах», рисовал на бумаге кривоватые эскизы. Говорил, что рюкзак предназначен вовсе не для переноски груды вещей (разве что для ученического пенала и пары-тройки учебников) — он модный аксессуар, а не приспособление для транспортировки тяжестей. Дизайн вещицы я честно «срисовал» с тех образцов, что одно время в будущем часто видел на крючке в прихожей. Нарисовал эдакий «усреднённый» вариант (похожий на маленький солдатский вещмешок), главной особенностью которого стал размер и броская надпись «Christian Dior».

Надя повертела мой рисунок в руке, дорисовала к нему несколько штрихов — придала вещмешку гламурный вид, немного изменила его контуры. Радостно улыбнулась, точно превратила мой карандашный набросок в «настоящее» произведение искусства. Показала мне изменённую картинку.

— Мишутка, а как тебе такой вариант? — спросила она.

Я изобразил гения дизайнерской мысли: посмотрел на картинку, сощурив глаза и оттопырив губы. «И в чём принципиальная разница?» — промелькнула у меня в голове мысль. Взглянул на Надежду Сергеевну — понял по её взгляду, что для неё «разница» очевидна.

Кивнул.

— Стало намного лучше! — заявил я.

Добавил:

— Такой вариант мне нравится больше прежнего.

Надя вновь одарила меня улыбкой — совсем детской, счастливой. Поцеловала меня в щёку, будто я не просто одобрил её изменения рисунка, а поставил ей высшую оценку на экзамене дизайнерского мастерства. Протянула мне исчирканный карандашом лист бумаги.

— Держи, — сказала она.

Надя вернула мне рисунок. И рванула к шкафу. Она решительно распахнула дверцы антресоли, встала на цыпочки. Я полюбовался её обтянутой тканью халата фигурой. Одобрительно хмыкнул. В очередной раз пожалел, что не познакомлю Иванову со своим старшим сыном: тем, взрослым — не будущим (рождённым уже в новой реальности). Успокоил себя мыслью, что осчастливил красавицей невестой хотя бы папу. Подумал, что Виктор Солнцев получил очень даже симпатичную кандидатку в жёны. Отец в этой реальности женится на той, о ком мечтал ещё в школе… а не попадёт в тюрьму за чужое преступление.

Надя с десяток секунд пошарила в антресоли, вынула оттуда невзрачную дамскую сумочку бежевого цвета с логотипом олимпиады восьмидесятого года на боку. Я тут же вспомнил, где видел этот чудный шедевр советской лёгкой промышленности: среди подарков, которые получила Иванова на день рождения. Тогда я удостоил эту сумку лишь мимолётного равнодушного взгляда (моё внимание переманили другие подарки). Не заинтересовался я нею и сейчас (подумал, что на Зоином плече такая смотрелась бы убого). Надя повернулась к свету — осмотрела свою находку. Одобрительно кивнула и вернулась ко мне.