Александр Афанасьев - Подлецы и герои
Обзор книги Александр Афанасьев - Подлецы и герои
Александр Афанасьев
Подлецы и герои
И мы знаем, что так было всегда,
Что судьбою больше любим,
Кто живет по законам другим
И кому умирать молодым.
Он не знает слова «да» и слова «нет»,
Он не помнит ни чинов, ни имен
И способен дотянуться до звезд,
Не считая, что это – сон.
И упасть, опаленный звездой
По имени Солнце.
Виктор Цой«Звезда по имени Солнце»9 июня 2002 года
Окрестности Варшавы, Царство Польское
Константиновский дворец
Царство Польское…
Эта территория, не составляющая и десяти процентов российской земли, головной боли доставляла – как половина, если не больше. Одних восстаний сколько – считайте: восстание (по сути, война) 1831 года, восстания 1863–1864 и 1905 годов, варшавский мятеж 1916 года, массовые беспорядки 1931, 1933 и 1951 годов, большое восстание 1964 года, вооруженный мятеж и беспорядки 1981–1982 годов. Польский гонор в сочетании с рецидивами польской державности давних времен, когда не русские брали Варшаву, а поляки – Москву, в сочетании с огромным влиянием масонства, в сочетании с враждебной пропагандой католической церкви, которую Государь так и не запретил, хотя его об этом просили, давали такую взрывоопасную смесь, что в Польше спокойно не было никогда. В Польше не было стабильной власти, впрочем, польский народ никогда и не принимал стабильной власти. С давних времен в Польше властвовала шляхта. Сложно даже дать определение, что такое шляхта. Это военное дворянство, но дворянство, которое не служило государству и престолу – наоборот, это престол служил шляхтичам. Шляхта избирала короля – в Польше не было понятия «престолонаследие». Шляхта собирала свой орган управления – сейм, и по многим вопросам король должен был обращаться за разрешением в сейм. Шляхтичей было аномально много – если в Российской империи к дворянам относилось два-три процента населения, то шляхтичи в Польше составляли не менее десяти процентов. До развала Польши шляхта не имела воинской повинности, почти не платила налогов, никому и ничему не подчинялась. Стоит ли удивляться тому, что Польша – государство слабое и анархическое – прекратила свое существование, а его части поделили между собой Россия и Австро-Венгрия?
Надо сказать, что в Австро-Венгрии положение поляков было более тяжелым, чем в Российской империи. Только в тридцать седьмом, когда опасно пошатнулся трон венских кесарей, когда Россия едва не вторглась в Австро-Венгрию, было отменено уложение о том, что поляки не имеют права говорить по-польски. Только за одно слово, сказанное по-польски, полагалось пятьдесят плетей. Прошелся по полякам и адвокат Павелич, имевший большое влияние в государстве, – огнем и мечом. Тогда было сожжено больше двухсот костелов, а ксендзов и капелланов недолго думая бросали в огонь. Вот так адвокат Павелич поступал с поляками – и ни Британия, ни Североамериканские Соединенные Штаты, ни Священная Римская империя не сказали по тому случаю ни единого слова.
В Российской империи Польша представляла собой особую автономную область, называвшуюся Царство Польское, а во главе Царства Польского стоял царь династии Романовых. Варшава была столичным городом и центром особой территории, называвшейся Варшавским военным округом. Был еще Виленский военный округ со штабом в Вильно, туда входила часть польской территории. Польша имела собственную монету – злотый, чеканившуюся в Санкт-Петербурге на монетном дворе, свой бюджет с бо́льшими, чем у других областей, бюджетными привилегиями, свою конституцию. Кстати, Царство Польское было единственным субъектом Российской империи, имевшим собственную конституцию. В самой Российской империи конституции не было, ее заменял ряд царских манифестов о даровании подданным тех или иных прав и свобод (эти права и свободы даровались Его Величеством всем подданным по рождению и были неотчуждаемыми) и об учреждении тех или иных органов власти. Польские гонористые шляхтичи были приравнены к дворянам Российской империи, но радости от этого не испытывали, потому что в России дворянство – это труд и служение, а не вечный раскол и стремление к бунту.
Особым был и порядок управления Царством Польским. Главой государства – а Польша являлась государством, состоящим в вечной унии с Российской империей, – был Царь Польский, на сей день царь Константин Романов из старой ветви династии, прервавшейся на Алексее. Однако часть государственных функций отправлял генерал-губернатор Варшавы, чья власть распространялась исключительно на Варшаву, и Генеральный Прокурор, следивший за соблюдением законов Российской империи и за соответствием польских законов законам российским. Каждый из них имел собственный штат, набранный в основном из местной шляхты – просто чтобы занять ее делом. Шляхетскими же были некоторые военные части, расположенные на территории Польши, но не все, большая часть была исключительно русской. Вся пограничная зона по Берлинскому мирному договору была поделена на сектора и охранялась казаками и полициянтами. И Австро-Венгрию, и Священную Римскую империю не устраивало наличие крупных сил казаков на границе, они неоднократно поднимали вопрос о точном соблюдении Берлинского мирного договора и вводе в пятидесятикилометровую зону частей местного ополчения, но Российская империя категорически отказывалась от такой трактовки. Государя можно было понять – контрабанды в стране и без этого хватало…
Положение Царя Польского в стране было двусмысленным. С одной стороны, по конституции он был главой государства и неограниченным монархом. С другой стороны, каждый Царь Польский при вступлении на трон подписывал унию с Россией, где добровольно уступал большую часть своих прав и привилегий, а также обязывался во всем следовать российским законам. Поэтому часть подданных считала его предателем и чужаком, другая часть считала, что лучше такой царь, чем никакой, и с удовольствием исполняла придворные обязанности при польском дворе. А такие, как молодой граф Ежи Комаровский, и вовсе служили в русской лейб-гвардии и были вхожи в Александровский дворец. После вековечного величия русского самодержавия польское как-то… не впечатляло.
Кстати, про молодого графа Ежи.
После нелегкого разговора с отцом он едва не порвал пригласительный билет на бал. Вовремя одумался, спрятал подальше – на случай, если опять накатит. На графа Ежи иногда и в самом деле «накатывало», и он терял рассудок, готов был на любое безумство. Это была не болезнь. Это было польское шляхетство, которое, как считали некоторые русские острословы и карикатуристы, само по себе являлось болезнью.
За четыре дня до бала граф Ежи заказал себе новую форму. Бал был не костюмированный; подумав, он решил, что лучшим одеянием для бала будет форма поручика Его Императорского Величества Лейб-Гвардии Польского гусарского полка. В конце концов, допускают же на балы в Александровском дворце в военной форме, какой бы она ни была. Почему же здесь не должны впустить?
Всю глубину своей ошибки граф Ежи осознал уже на стоянке, где он приткнул свой красный «Мазератти». Автомобиль его, весьма приметный на улицах Варшавы, здесь был… среднего уровня. Были здесь и «Майбахи», и «Роллс-ройсы», и «Руссо-балты». Был «Кадиллак» североамериканского посла, чересчур помпезный и чересчур дешевый для такого размера. А вот людей, любящих Россию, здесь не было.
Русскую гвардейскую форму здесь не уважали. Уже на ступенях недавно построенного – по Версальским калькам – дворца понесся, мечась между разряженными придворными, поганенький шепоток:
Москаль!
Перекатывая каменные желваки, гордо подняв непокорную голову, граф Ежи пошел вперед. Нет, он не москаль, он шляхтич и сам выбирает себе службу. Его отец выбрал службу – и он выбрал. Он служит огромной империи, простирающейся на тысячи верст во все стороны, он служит величайшему самодержцу в истории, чей титул не умещается на странице бумаги, чьи земли не знают края, чья армия не знает равного ей врага. Нигде и никогда на Земле не возникало империи, равной по мощи Российской, никогда и не возникнет. Он был принят в Александровском дворце, лично знал Цесаревича и видел Государя Александра. И не дело местечковой шляхте перешептываться по углам…
Царь Константин, уже пожилой, но все еще неутомимый ходок по прекрасным паненкам, герой варшавских остряков, почувствовал что-то неладное, какое-то напряжение. Он стоял в окружении придворных – танцы еще не начались, и он коротал время за анекдотами и сплетнями, перемывая кости представителям местного дипломатического корпуса[1]. Ходили недобрые слухи про царя и молодую супругу посла Североамериканских Соединенных Штатов… и если Император Александр сделал бы все, чтобы не измазать грязью ни свое имя, ни имя дамы, то царь Константин не только не пресекал слухи, но и сам не упускал возможности плеснуть масла в огонь…
