Вадим Мелик-Нубаров - Очищение и оздоровление организма. Энциклопедия народной медицины
Смерть в коридоре
К смерти я относился несерьезно, наверное, потому, что умирал много раз. Даже трехлетним ребенком — детский врач по фамилии Мелик-Нубаров распорядился лютой зимой поселить меня на уличном балконе, где я жил в мороз в одиночестве, покрытый снежной шапкой (остальные лишь глядели на меня сквозь стекла двери). Не знаю, от какой болезни спасал меня врач Мелик-Нубаров (свидетелей, увы, уже не сохранилось), но спас, о чем свидетельствует мое и поныне безболезное существование.
В общем, ничего потрясающе страшного в смерти не было.
Перед демобилизацией из армии я на грузовике ехал с нарядом по полям на границу, грузовик на полном ходу развернуло боком, и мы разлетелись во все стороны. Только я с одним солдатиком оказались внутри кузова, причем у меня перебило ногу. А потом я долго лежал в стогу сена, и сама смерть ласковым ветерком трепала мне шевелюру.
В госпитале мою ногу привязали к «растяжке» и стали ждать, пока кости срастутся. К ночи я почувствовал, что окончательно умираю, и попросил медсестру позвать кого-нибудь, но врачи разъехались по домам. Оставалось ждать, кто окажется проворнее, медицина или моя смерть.
Наконец где-то около часа ночи пришел главный хирург отделения, я поманил его к себе и тихонько сказал, что умираю, что меня срочно нужно прооперировать и что они могут опоздать. Он мне, кажется, не поверил, но тем не менее, уходя, пообещал, что все будет в порядке. Мне оставалось снова ждать в одиночестве.
Но ранним утром, едва стало светать, хирург вернулся вместе с начальником хирургического отделения. Не тратя времени на разговоры, они вдвоем погрузили меня на носилки и на лифте спустили в подвал, где занялись подготовкой к операции. Мне же дали маску — дышать и считать секунды.
Досчитав до десяти, я отключился. Очнулся я около четырех часов после полудня и от тех же хирургов узнал, что у меня травматический токсикоз (98 % смертности) и что они из меня фарш вычерпывали столовой ложкой.
Между тем я чувствовал себя совершенно счастливым, со всеми шутил, а главной сестре послал записку: «Ave, sestrum, morituri te salutante!» — чем и вызвал у нее истерику с потоком слез. (Господи, до чего мы все были наивны.)
Ни одна медсестра не смела ко мне подойти — все процедуры проводили мои хирурги. Они очень боялись смертного случая у них в хирургическом отделении. Но я уже не чувствовал приближения смерти. К тому же в самый разгар этого испытания ко мне в послеобеденный час явилась она сама, «смерть» (как и полагается, с косой), и откинула с головы капюшон. Она оказалась молоденькой симпатичной девушкой, которая вкратце пояснила, что пришла вовсе не за мной, а за неким скончавшимся неподалеку полковником. А ко мне забежала так, мимоходом. Вот такой полубред.
А настоящая смерть пришла ко мне лет через двенадцать в минуту несказанного блаженства в раскаленной ванне. Хорошенько отогревшись в морозный день, я уже достаточно размяк и намеревался вылезти из воды, когда, приподнимаясь, почувствовал себя как-то неуютно. Заторопился, будто куда-то опаздываю, голый выскочил в коридор — и оказался в невесомости. В ушах раздавался страшный грохот, я даже вообразил на первых порах, что опять нахожусь в метро, в котором вагоны легли на бок и грохочут по тюбингам. Но потом я припомнил, что уже приходил домой и никак не могу быть в поезде, к тому же едущем на боку. Еще немного поразмышляв, я все-таки понял, что, по всей вероятности, умер, но все-таки нахожусь в тоннеле, потому что в полной темноте вижу на черных стенках полоски скорости и поневоле приглядываюсь, когда там, вдали, появится светлый круг выезда из тоннеля.
А пока, чтобы не тяготиться ожиданием, я решил поразмышлять, хорошо это или плохо — ну, то, что я помер. И по всем параметрам оказывалось, что это просто замечательно. Не надо бежать на работу, терпеть холод и голод, а самое главное, оказывается, что я никому ничего не должен, все мои долги мне прощаются. Полная свобода!
Но в этом блаженном состоянии я внезапно почувствовал некую угрозу моему новому счастью: грохот в ушах стал ослабевать, а черточки скорости на стенках тоннеля — блекнуть. И я почти физически понял — меня тянут назад. Буквально за ноги тянут. Наверняка собираются спасать.
Тут и голос жены прорезался сквозь грохот в ушах (до сих пор не могу понять, почему в них так грохотало). Голос поначалу показался мне чужим, но она так просила меня не умирать, что я наконец смилостивился и открыл глаза. И возмутился: ну кто просил ее прерывать мое блаженство! Но она мена не поняла.
Они с сыном уложили меня в постель и стали ждать «скорую помощь», а я пребывал в таком блаженстве, подобное которому трудно вообразить. И если в мире существует понятие счастья, то это вот оно и другого быть не может.
Врач «скорой помощи» подтвердил, что это была клиническая смерть, и засобирался делать мне какие-то уколы, но я его остановил:
— Вы же видите, как мне хорошо и как я счастлив. Не нужны мне никакие уколы!
Я действительно был счастлив, хотя «эксперимент» был прерван в самый волнительный момент.
