Рушель Блаво - Притчи, приносящие здоровье и счастье
Сделал все Пахом, как Мантул ему указал, а как палку в небо бросил, так застонал ночной воздух жалобным голосом, и показалось Пахому, что само небо горькими слезами заплакало. Испугался Пахом, да и побежал до дому, не оглядываясь, а за ним – погоня, да и не зверь лесной, не человек лихой, а нечисть всякая, которую, не дай бог, никому и во сне увидать, и наяву повстречать – такая она страхолюдная! Как и успел Пахом до своего двора добежать, про то он не сказывал, а я так думаю, что и сам не знал. Как калитку захлопнул, так вся нечисть, что за ним гналась, о калитку с разбега шмякнулась, покрутилась вокруг, а во двор не вошла – не по силам нечисти через калитку войти.
Знающие люди говорят, что, как Пахом палку в небо бросил, убил он палкой этой своего ангела-хранителя. Я сначала сам не верил этакой-то страсти, да никто с тех пор на Пахоме креста не видал, и церкву нашу Николы Милостивого Пахом стороной обходил, и к батюшке нашему отцу Владимиру никогда не захаживал, а как сам батюшка до Пахомова двора пришел, так прогнал его Пахом, спасибо, что собак не спустил.
Недобрики, как только Пахом колдуном стал, приходили к нему работы требовать. Раз пришли:
– Давай, дядька Пахом, нам работы!
– А задавите овцу у Якима.
Наутро же у Якима во дворе бабы завыли, все Лопатни слышали: овца головой в плетне застряла, да и задавилась. Теперь вы поняли, что за человек этот Пахом? Колдун он черный, живет бобылем на краю села, в церкву не ходит, с людьми не знается, да и люди его боятся. А живет богато, откуда же у Пахома богатство, о том он не сказывает, да люди молчать не будут – ходят слухи и у нас в Лопатнях, и в других деревнях и селах, и, говорят, знают о Пахоме и его богатстве даже в городе, а я так думаю, что у городских другие заботы, как только нашим, деревенским, кости перемывать. Да не о Пахомовом богатстве сейчас речь.
Жил у нас на селе парень, Федором его звали. Всем хорош был парень: и работник знатный, и весельчак отменный – на Святки самые смешные шутки выкидывал, и ни одна беседа без Федьки-скрипача не обходилась. Я вам не сказал, что Федька так на скрипке резал, что у парней и девок ноги сами в пляс пускались? Так теперь и говорю. И собой был Федька хорош – волос русый кольцами вьется, в серых глазах смешинки золотыми искорками сверкают, да и телом крепок, хоть и ростом не сказать, что высок. Да девкам-то не аршином парня мерить – любили девки Федора-скрипача, и не одна, знаю я, по нему сохла. Да только Федька-скрипач хоть и любил гулянки, и на девушек весело поглядывал, да ни на кого особо внимания не обращал, кроме Ольги Кузьминой. И не то что Ольга краше прочих девок была, ладненькая да беленькая, а больше и ничего такого в ней нет, а вот запала парню в душу. Да и Ольге Федька по сердцу пришелся, так что сыграли свадьбу и жить бы молодым да радоваться, если бы не пришлось им горе мыкать. Чтобы после свадьбы жизнь шла без нужды да беды, свадьбу надо правильно управить, ничего не забыть, всех гостей уважить да молодых от порчи и дурного глаза уберечь. Вот и повелось издавна в наших местах приглашать на свадьбу колдуна, чтобы защитил он молодых от злых людей да от недобриков. И так все делали, потому что не позвать колдуна на свадьбу – нанести ему обиду, а обиженный колдун и за грех не посчитает молодых извести. У нас поговаривают, что в Клинищах не позвали на свадьбу колдуна, так он всю свадьбу в волков обратил, люди только что в нарядных одеждах, песни поют, да и тут же серым мехом обросли и в лес умчались. А в Забродье как-то своего колдуна не позвали, потому что на свадьбу приехал дадька молодого из дальних краев, дядька этот тоже колдуном был, да еще посильнее забродского.
Едет свадебный поезд в церкву, а колдун неприглашенный в окошко высунулся и колдует, колдует, портит свадьбу, портит. Тут дядька женихов так сделал, что у колдуна того козлиные рога изо лба выросли, да такие знатные, что и голову обратно не всунуть! Народ – вповалку, да и долго потом еще ту свадебку помнили. Молодые же зажили счастливо, а все потому, что свадьбу хорошо управили и сильного колдуна пригласить не забыли. А вот Федор с Ольгой не позвали Пахома на свадьбу, и не было у них на свадьбе никого, кто бы оказался сильнее Пахома. Не скажу, почему так вышло, а, верно, не научили молодых родители, да и дружка с подбояркой сплоховали. С самих-то молодых спрос невелик, а старшие могли бы подсказать, как сделать, чтобы беды не вышло.
Как обвенчал наш отец Владимир Федора с Ольгой, собралось застолье в доме молодого, люди песни поют, пляшут, а сам Федор будто и не рад счастью своему. Молчит молодой, лицо – мрачнее хмары [4] осенней, на молодую жену глаз не поднимает, только в рюмку и глядит. Невеселая вышла свадьба, а как положенное отгуляли да своими хозяйством зажили, так и житье-бытье невеселым было: запил Федор по-черному, и работа у него из рук валится, и жена молодая тайком слезы утирает, а уж скрипку свою совсем забросил Федька, и стал теперь его народ звать не Федькой-скрипачом, а Федькой-пьяницей. До свадьбы-то Федька горилки и в рот не брал, вот и поговаривали люди, что испортил его Пахом, колдун черный, за то, что на свадьбу не позвали. Правда, те девки, что на Федора до его женитьбы заглядывались, шептались, что не угодила ему молодая жена, да у девок, как все знают, волос долог, да ум короток – никто их слов недобрых не слушал, жалели люди и Федора, и жену его. Отец Владимир и увещевать Федора пытался, и отчитывать от силы нечистой, а все без толку – одолела мужика хмельная болезнь и не стало с ним никакого сладу. Так Ольга зиму промаялась со своим горьким пьяницей, а тут и весна незаметно подошла.
* * *В полях снег уже сошел, но в лесах серели еще промокшие сугробы, и редкому солнечному лучику доводилось пробиться сквозь сосновые кроны. Шел по дороге Божий странник, как в песне поется:
Как и шел да Божий человечек
По белому свету…
Дорога все полями да лугами вилась, да и в лес завернула. Зябко идти Божьему страннику по лесной дороге, серые сугробы не манят отдохнуть на обочине, апрельская сырость до костей пробирает. И каждый солнечный лучик, которому удается пробиться сквозь сосновые кроны, радует сердце Божьего странника улыбкой Господней. Вот сверкнул солнечный лучик да скрылся в вершинах сосен, но оставил кусочек золотого света, точно кто-то в сером сугробе восковую предыконную свеченьку зажег. Наклонился Божий странник разглядеть диво такое, да и поднял с земли янтарную фигурку – солнечную бабушку. Улыбнулась янтарная бабушка страннику солнечной улыбкой, а тот обтер фигурку рукавом, да и сам улыбнулся в ответ.
Ночью, когда спал Божий странник в избе на лавке, на хуторе, где нашел он приют, нашептала ему во сне солнечная бабушка, что сделал ее мастер Ганс в далеком немецком городе Кенигсберге, что стоит на берегу моря, и продал ее мастер купцу из России, да не ее судьба – русский купец. Вот и обронил ее купец на лесной дороге, и лежать бы ей вечно то в сугробах белых, как всю зиму лютую пролежала, то в траве-мураве, если бы не подобрал ее Божий странник. А где оставить ее, то страннику Господь подскажет, потому как и странник – не ее судьба.
* * *Весна в Лопатни долго собирается, да, как соберется, приходит быстро и весело. Как напекут бабы на Сороки пташек медвяных, как покличут ребятишки жаворонков да приманят теми пташечками, так и снег сходить начинает. Зачернеет пахота, верба серебристыми комочками украсится, и вот уже и березки в зеленом пуху, а там, глядишь, и Великий пост на исходе.
Вот и Святая ночь миновала, идет народ из церкви, солнышку радуется. В Пасху на восходе солнышко в небе играет – Воскресенью Христову радуется, золотыми огнями переливается да танцует. Ольга вместе со всеми любуется, как солнышко играет. Пасхальная радость у нее на сердце, и думается бабе, что минует ее горе, как не было – проснется ее Федор, да не к бутылке потянется, а разговеется куличом да пасхой, а на гулянье за скрипку, а не за стакан возьмется. Федька же в церкву не ходил, и как солнышко в Светлое Воскресенье играет, не видел – пьяный дома спал. Забыл пьяница пасхальную радость.
Вместе с нашими на службе стоял захожий человек, Божий странник, вместе с народом он и солнышком пасхальным любовался, а как стали люди по домам расходиться, у Ольги приюта попросил. И как ни неловко ей было своего пьяного мужика гостю показать, не могла Ольга отказать Божьему человеку. У нас в Лопатнях люди захожие частенько на ночлег останавливаются, и у кого бы ни попросили они приюта, никто не откажет странникам, кроме, верно, Пахома-колдуна, да к нему никто никогда и не просится.
Разбудил Федьку золотой солнечный лучик. Продрал мужик пьяные глаза свои и увидел жену, разговляющуюся за праздничным столом с Божьим человеком. Хотел было, как всегда, горелки потребовать, да устыдился гостя. Всю Святую неделю прожил Божий странник у Ольги с Федором, и всю Святую неделю Федор ни капли горилки в рот не брал. А как ушел Божий странник своим путем-дорогою, так Федькина рука сама за бутылкой потянулась. Только вместо бутылки откуда-то оказалась в Федькиной руке теплая янтарная фигурка. Взглянул мужик на солнечную улыбку янтарной бабушки, да и потеплело у него на сердце, и пошел он вместо бутылки свою скрипку искать. Больше Федька не пил, и все у нас в Лопатнях и в окрестных селах и деревнях знали, что как зовут Федора-скрипача на свадьбу или еще на какое гулянье, так наливать ему не надо – непьющий он.
