Шинзен Янг - Естественное избавление от боли. Как облегчить и растворить физическую боль с помощью практики медитации
Через несколько месяцев ежедневной практики уровень моей концентрации стал понемногу расти, и я мог удерживать внимание без отвлечений. Это было очень приятно. Моё дыхание естественным образом замедлилось, и я заметил, что внутренний монолог стал не таким громким, как раньше. Хотя я не обратил внимания на это в то время, оглядываясь назад, я понимаю, что у меня не только затих внутренний диалог, но и снизилось количество и интенсивность ментальных образов и эмоциональных реакций на боль. Поскольку, как и большинство людей, я был сконцентрирован на своих мыслях, то это и было тем, что я изначально заметил, – стиханием «внутреннего диалога». Это был мой первый прорыв.
Через несколько месяцев мне предложили пройти сэссин в дзэнском монастыре. В японском языке сэссин означает интенсивный медитационный ретрит в традиции дзэн, длиной в неделю. Первая сидячая практика прошла отлично, вторая – состояние замечательное, третья – начались дискомфортные ощущения. К четвёртой сессии я понял, что попал в беду. Ежедневно мне предстояло отсидеть около двадцати таких получасовых практик, и это был только первый день недели!
Мне становилось всё хуже и хуже. К последней сидячей практике последнего дня мой разум был настолько искажён постоянной болью, что я терял контакт с реальностью и воображал, будто монахи специально тянут время, не закрывая сессию, чтобы помучить меня – иностранца. Боль в прямом смысле сводила меня с ума. В последний период сидячей медитации всё моё тело начало сильно трясти, и я осознал, что действительно нахожусь на грани. В мыслях я начал кричать самому себе: «Ты не ребёнок, не плачь! Ты не ребёнок, не плачь!»
И вдруг, ни с того ни с сего, всё просто растворилось. Боль обратилась в волны энергии. Мой внутренний диалог исчез в глубокой тишине, а ментальные образы растворились в ярком белом свете. Тело полностью расслабилось: боль была просто энергией. В тот момент я пережил такой душевный покой, какой не испытывал никогда в жизни. Этот опыт продолжался десять или пятнадцать минут, затем прозвонил колокольчик, и сэссин завершился. Но эти несколько минут изменили меня навсегда.
Следующей зимой я прошёл стодневную одиночную тренировку на горе Коя-сан. Один из монахов наконец-то согласился обучать меня и дал мне буддийское имя Шинзен. «Мы начнём в день зимнего солнцестояния, – сказал он. – Тренировка продлится сто дней, ты будешь в изоляции и жильё твоё не будет отапливаться. Но если ты хочешь традиционный подход, то он выглядит именно так».
Был ещё один сюрприз, когда я уже начал тренировку. Как оказалось, три раза в день я должен был идти к деревянной бочке с водой, пробивать лёд, наполнять деревянную кадку и обливаться из неё ледяной водой. Этот ритуал необходимо было повторять перед каждым периодом медитации.
На третий день, когда я облился с головой и пытался высушиться, вытираясь замерзающим в руках полотенцем, на меня снизошло озарение.
В первые три дня я замечал, что каждый раз, когда мой ум блуждал, ощущение страдания усиливалось, а когда я возобновлял концентрацию – оно уменьшалось. Стало кристально ясно, что у меня всего три варианта: либо я проведу следующие девяносто семь дней в безнадёжных мучениях, либо сдамся и вернусь в Америку, либо проведу эти девяносто семь дней в состоянии концентрации, двадцать четыре часа в сутки. Четвёртого варианта попросту не существовало. Я не хотел сдаваться и тем более не хотел проводить девяносто семь дней в страдании, а потому поклялся приложить все усилия к тому, чтобы оставаться в состоянии непрерывной концентрации.
Я заметил, что каждый раз, когда мой ум блуждал, ощущение страдания усиливалось, а когда я возобновлял концентрацию – оно уменьшалось.
Это состояние стало моим единственным источником покоя. Сейчас я вижу, что тот одиночный ретрит был стодневным средством биологической обратной связи[6] по наработке непрерывной концентрации. Я вошёл туда одним человеком и вышел другим. Это был тяжёлый опыт, но это была совсем небольшая цена за новую жизнь, или, точнее, за новый способ жизни, который я обрёл. Со времени окончания того ретрита и до настоящего момента состояние концентрации никогда не исчезало полностью.
После завершения тех ста дней тренировки я остался в Японии ещё на два года. Я продолжал обучение в традиции Шингон на горе Коя и посещал дзэнские ретриты в Киото, древней столице Японии. На одном из дзэнских ретритов я встретил человека, который радикально изменил направление всей моей жизни. Ретрит должен был вот-вот начаться, и я уже сидел в зале для медитаций, когда заметил ещё одного иностранца – и не просто иностранца, а католического священника! Когда он вошёл в зал, я подумал: «Как странно, католический священник на дзэнском ретрите. Разумеется, он совершенно не в курсе, что его здесь ждёт!» Но затем этот человек сел в идеальную позу лотоса и быстро погрузился в очевидно глубокое состояние медитации. Он выглядел, как дзэнский монах с солидным стажем.
Во время одного из перерывов я подошёл к нему и представился. Этим человеком, пробудившим моё любопытство, оказался отец Уильям Джонсон, христианский миссионер из Ирландии, который действительно практиковал медитацию дзэн уже несколько десятилетий.
Я вырос в еврейской семье и мало что знал о католицизме. Мы с отцом Биллом стали хорошими друзьями, и благодаря ему я осознал удивительную вещь: до встречи с ним я полагал, что особые состояния сознания, которые я переживал в буддийской медитации, были исключительно буддийским феноменом. Через диалоги с отцом Биллом я осознал, что буддийская медитация является лишь одним представителем широкого универсального опыта, который можно найти как во всех религиях, так и в светском нерелигиозном контексте. Это осознание позволило поместить мой буддийский опыт в гораздо более широкую и универсальную перспективу.
Я стал с жадностью изучать опыт мистиков и практиков медитации в христианской, исламской, даосской, индуистской и иудейской традициях. Меня пленили работы святой Терезы Авильской, Джалаладдина Руми, средневековый христианский текст «Облако незнания», Ицхак Лурия, Томас Мертон и многие другие. В частности, я был приятно удивлён тем фактом, что хотя медитация и не является настолько центральной темой в иудаизме, как в буддизме, еврейская традиция медитации всё же существует, и для неё в иврите был разработан целый технический вокабуляр, описывающий тот же опыт, что я получал, следуя буддийской практике!
С того времени я стал рассматривать состояния медитации не как некую «буддийскую штуку», но как универсальный человеческий опыт. Незадолго до отъезда из Японии я в последний раз встретился с отцом Джонстоном. Он только что прочитал статью об учёных, которые исследовали медитативные состояния сознания, и был этим очень вдохновлён. Отец Джонстон принадлежал к ордену иезуитов, которые исторически были связаны с интеллектуальной элитой католической Европы (традиция, продолжающаяся и по сей день). Его, как и меня, невероятно привлекала идея о том, что западная наука сможет подтвердить опыт буддистов и христиан.
Я подумал тогда: «Если я возвращаюсь в западный мир, где зародилась современная наука, возможно, мне следует использовать это как возможность получше в ней разобраться». Вскоре после моего возвращения в Соединенные Штаты я посетил ретрит в Международном центре буддийской медитации в Лос-Анджелесе с доктором Тхить Тхиен Аном – вьетнамским монахом, с которым я был знаком ещё до Японии. Я спросил его, не знает ли он что-либо об учёных, изучающих медитацию. Поскольку доктор Тхить Тхиен Ан сам был интеллектуалом и преподавателем, я подумал, что его может интересовать эта тема. И, к моему удивлению, он не только знал об этих исследованиях, но и сообщил мне, что трое наиболее известных исследователей в этой области присутствовали на этом самом ретрите. Вот так счастливая случайность!
Мы познакомились с этими учёными после окончания ретрита, и так произошёл новый важный поворот в моей жизни. В истории так часто случалось, что две сферы знания, развивающиеся независимо друг от друга, в какой-то момент находят общую основу и начинают заниматься «перекрёстным опылением», рождая совершенно новое направление человеческого знания. Сильно обобщая, можно сказать, что два наиболее выдающихся открытия в человеческой истории – это объективные, «внешние» науки Запада и субъективные, «внутренние» науки Востока. «Какое удивительное и волшебное
дитя может родиться от их взаимного обогащения», – мечтал я. Возможно, из этого соединения Востока и Запада может возникнуть совершенно новое направление в понимании человека и совершенно новая технология развития человека.
Три последних десятилетия я провёл, изучая эту возможность. Но тогда, в самом начале, передо мной была одна проблема: в школе я провалил математику и другие точные науки. Математики я боялся, да и в остальных точных науках положение было достаточно грустным. Однако теперь со мной были навыки медитации: способность к концентрации, способность слушать и не вовлекаться в свои внутренние монологи и способность наблюдать свои эмоции, не поддаваясь их влиянию. Например, если возникала уверенность в том, что у меня ничего не выйдет, я часто мог наблюдать внутренний монолог, ментальные образы и эмоциональные ощущения, связанные с этим убеждением, но не поддаваться им. Навыки концентрации и безмятежности, которые я наработал через тренировку в медитации, позволили мне превзойти ограничивающее влияние прошлого и достаточно неплохо продвинуться в области математики и точных наук. Более того, я даже преподавал впоследствии эти предметы на университетском уровне.
