Лисса Рэнкин - Победа разума над медициной. Революционная методика оздоровления без лекарств
Мне никак не удавалось отделаться от мысли, что, отказывая людям в вероятности исцеления за счет внутреннего потенциала, я веду себя безответственно как врач и нарушаю клятву Гиппократа. Конечно, если хочешь быть настоящим врачом, то стремишься отказаться от догм ради блага пациентов, которые тебе дороги.
Однако вдохновенных историй, царящих во врачебных кабинетах или распространяющихся по Интернету, было мало, чтобы меня убедить. Ученой по образованию и скептику от природы, мне были необходимы неопровержимые, рациональные данные, но когда я начала поиск, то ничего не получилось.
Я прикладывала максимум усилий, чтобы проверить слухи. Я обращалась к самим рассказчикам этих удивительных историй с вопросами, не могли бы они показать мне слайды под микроскопом, могу ли я пообщаться с оператором того самого рентгеновского аппарата, есть ли возможность ознакомиться с историями болезней?
По большей части меня постигало разочарование. На просьбу показать историю болезни или данные исследований многие извинялись и отказывали мне. «Это было так давно!» «Разумеется, исследования проводились, но у меня нет этих материалов!» «Мой врач вышел на пенсию, так что я не могу с ним связаться!» «Они просто выбросили мою историю болезни!»
У меня не было записей даже о случаях самоисцеления, которые я помнила из начала моей собственной медицинской практики. Не было ни записей, ни имен, ни контактов с теми людьми. Так что сплошной тупик.
Все же, чем больше вопросов я задавала в Сети, тем больше ответов приходило. Когда я полюбопытствовала и начала расспрашивать коллег, то почти каждый поведал мне о том, как безнадежные пациенты излечивались чудесным образом, а врачи, которые пророчили им летальный исход, оставались с носом. Но доказательств все равно не было.
К этому моменту я была совершенно озадачена, почти одержима этим вопросом. Любопытство заставило копать глубже. После сотен электронных писем и десятков интервью я начала верить, что все же что-то реальное происходило со всеми этими людьми, чьими историями изобилуют метафизические книги и Интернет. Конечно, есть искушение забыть обо всех этих случаях, которые порой кажутся смешными, обо всех пациентах, которые сами выздоровели. Но если ты врач, задача которого помогать больным исцеляться, то нельзя все это игнорировать. Чем больше слушаешь, тем больше размышляешь над физическими способностями тела.
Большинство врачей вдали от критически настроенных и рациональных коллег признают: где-то в глубине души они верят, что в процессе исцеления вступает в дело некая сила на стыке физиологии и мистики и что людей объединяет великий и мощный разум. Однако мало кто отважится произнести это вслух, чтобы не прослыть шарлатаном.
Пионеры медицины говорят о связи между разумом и телом уже десятилетиями. Но несмотря на это, данная идея не нашла поддержки в широком медицинском сообществе. Когда я получала медицинское образование, уже существовали теории и практика таких знаменитостей, как Берни Сигел, Кристиан Нортроп, Ларри Досси, Рэйчел Наоми Риман, а также Дипак Чопра, которые обратили внимание на связь «разум – тело». Казалось бы, их теории должны были быть включены в курс моего обучения. Но в целом я была почти незнакома с их трудами еще долгое время после окончания медицинского вуза. А за их книги села, только когда сама занялась такими исследованиями.
Прочитав их, я была ошеломлена. Как получилось, что эти замечательные, непредвзято мыслящие врачи были мне незнакомы? Как получилось, что их удивительные труды не востребованы студентами-медиками или выпускниками медицинских колледжей?
Узнав больше, я возмутилась, и эта страсть превратилась в миссию, в течение нескольких лет подпитывавшую мои исследования и литературную работу. Я читала все книги о связи разума и тела. Делилась узнанным в блогах, Твиттере, Фейсбуке, что только множило число рассказов о подлинно чудесных «медицинских» исцелениях. Я целиком погрузилась в эту работу. Данные все разрастались фактами. Но ничего из услышанного нельзя было назвать научными данными. Мне крайне необходимо было доказать, что все это отнюдь не ерунда. Я продолжила исследования, стараясь доказать связь разума и тела по мере накопления знаний о влиянии одного на другое. Частично я искренне, интуитивно верила в это. Но отчасти отчаянно сопротивлялась такой идее. Если поверить в то, что мне довелось услышать, значит, нужно отказаться от многого, чему меня учили и отец, врач традиционных убеждений, и преподаватели медицинского колледжа.
Одна из первых книг, что мне довелось прочесть о связи «тело – разум», – «Внутреннее исцеление», написанная профессором Гарварда Энн Харрингтон. Прочитанное ошеломило и обеспокоило меня. В своей книге она писала о таком явлении, как «неправильное поведение тела». Когда тело не реагирует должным образом, единственное объяснение подобных таинственных исцелений – влияние разума.
В качестве примера такого «неправильного поведения тела» Харрингтон приводила результаты воспитания детей, которые жили в дорогих интернатах, у которых не было ни в чем нужды, но которым не хватало любви, и поэтому их развитие – умственное и психическое – отклонялось от нормы. Автор также приводила в качестве примера случаи слепоты у 200 камбоджийских женщин, которых «красные кхмеры» заставили смотреть на пытки и казнь близких. И хотя у этих женщин не было выявлено никакой патологии в области глаз, они утверждали, что просто «плакали горько, пока совершенно не ослепли».
Разумеется, что-то в этом было. Нервное напряжение заставило меня продолжить изыскания. Я начала копать глубже, и меня заворожило понимание того, как все это могло происходить. Какие у нас есть доказательства, что силой разума можно трансформировать тело? Какими физиологическими силами можно объяснить такие процессы? Что можно сделать, чтобы контролировать эти целительные силы?
Если бы мне удалось ответить на эти вопросы, то моя жизнь обрела бы смысл, жизнь не простого слушателя всех этих удивительных историй, а целителя.
Когда я изучала связь тела с разумом, мне не было ясно, где мое место в медицине. После 20 лет практики я разочаровалась в нашей неудачной системе здравоохранения, при которой нужно было успеть принять до 40 пациентов в день, когда на каждого приходилось всего 7,5 минут времени. Когда совсем не было времени ни поговорить, ни, тем более, установить доверительные отношения. Я была на грани ухода из медицины, когда внезапно одна из моих старых пациенток в письме ко мне призналась, что хотела было доверить мне тайну, которую скрывала. Она долго репетировала при поддержке мужа. И когда наконец решилась открыться мне, то я просто не нашла для нее времени. По ее словам, у меня были в тот момент взъерошенные волосы и на мне была грязная медицинская униформа. Ей показалось, я всю ночь принимала роды. Не исключено, что так и было. Она знала, что я устала, но все же надеялась, что я присяду рядом с ней на стул, сочувственно возьму ее за руку и найду в себе достаточно участия и внимания, чтобы она могла спокойно рассказать о том, что ее беспокоит. Но, по ее словам, у меня были пустые, ничего не выражающие глаза. Я была словно робот, так и не отошла от порога и не приблизилась к ней.
Прочитав письмо, я едва не задохнулась. Ощутила стеснение в груди и поняла, что подобная медицинская практика – это совсем не то, к чему я стремилась в своей профессии. Я пошла в медицину по зову души, как обращаются в священники – не для того, чтобы наспех выписывать рецепты или как машина проводить осмотры, но чтобы исцелять людей! Меня в медицинскую профессию привело стремление к сердечному участию, к тому, чтобы заботливо держать пациента за руку, чтобы облегчить страдание, ускорить выздоровление, если это возможно; а когда надежды на выздоровление нет – смягчить одиночество и отчаяние.
Если я лишилась этого, то потеряла все. Каждый день такой врачебной практики разрушал меня как цельную личность. Я знала, к какой медицине стремилась моя душа. Однако чувствовала себя беспомощной, не способной установить душевную связь с пациентами, ощущала себя жертвой курирующих медицинских компаний, фармацевтической промышленности, недобросовестных юристов, политиков и прочих факторов, которые делали пропасть между мной и пациентами все глубже и шире.
Я чувствовала себя обманщицей, продажным человеком, дешевым пластиковым муляжом врача и мечтала вернуться в то время, когда была студенткой с идеалистическими взглядами. Но какие альтернативы у меня были? В семье я единственная зарабатывала на жизнь, мне нужно было выплачивать долги за собственное обучение в медицинской школе и за обучение мужа, надо было платить по закладным на дом, а также копить на будущее обучение новорожденной дочери в колледже. Так что об уходе из профессии не могло быть и речи.
