Савелий Кашницкий - Рецепты долголетия. Жемчужины медицины Востока и Запада
Профессор из ГДР Эрви Либберт в своей книге «Физиология растений» описал многолетний опыт, поставленный над агавой мексиканской. Обычно она живет десять лет, девять из которых растет, после чего дает большой генеративный побег с десятью тысячами цветков. Пока они незрелые, побег перерезают. Культя увядает, а на следующий год появляется новый побег.
В конце XIX века группа исследователей начала эксперимент с агавой мексиканской: растению перерезали генеративный побег на десятом году его жизни. Одиннадцатый (запредельный) год жизни стал для агавы как бы десятым. Ей снова перерезали побег, через год она опять вернулась в исходную точку начала цветения. И так много-много лет. Сменилось несколько поколений ученых, а эксперимент продолжался. Когда реальный возраст конкретной агавы достиг 100 лет, эксперимент прекратили, убедившись, что 100 лет практически равны бесконечности: вести растение по жизни можно неограниченно долго.
В 1938–1939 годах в Германии подобным образом пролонгировали жизнь одноклеточного организма амебы. Амеба живет двое суток, в конце которых разделяется на два молодых организма. Так она запрограммирована, и не было ничего, что могло бы нарушить ход этих раз навсегда заведенных биологических часов. Пока не додумались механическим путем выщипывать у амебы кусочек цитоплазмы. После этого ей приходилось затрачивать некоторое время на регенерацию – достраивание цитоплазмы до нормативного объема. И тогда вновь выщипывали кусок. Деление амебы каждый раз откладывалось. И стало ясно, что эту отсрочку деления можно проводить неограниченное количество раз.
(Попутно можно провести аналогию с животным: если у саламандры отрезать лапку, культя рассасывается, а затем новая лапка начинает расти «с нуля».)
Что же из этого следует? Уже немало. Во-первых, искусственное продление жизни возможно, если приложить дополнительную внешнюю энергию – осуществить срез. Во-вторых, преодоление срока жизни агавы проводится в активном жизненном состоянии организма, без понижения температуры. В-третьих, несколько поколений экспериментаторов довели возраст агавы до 100 лет вместо отпущенных природой 10; продолжая регулярно срезать побег, предел жизни можно было продлевать сколь угодно долго.
В 1988 году в «монреальском» павильоне ВДНХ демонстрировались два зеленых нестареющих клена, выращенных Исаевым. Каждые 20 дней он выщипывал у деревца все до единой почки – зародыши будущих побегов. Свежие ярко-зеленые листья простояли всю зиму, а ведь клен, напомню, отнюдь не вечнозеленое растение, и потому никакие изысканно тепличные условия не уберегут его от осеннего пожелтения и сброса листьев.
Однажды в офис фирмы, начавшей по патенту Исаева выращивать вечнозеленые лиственные деревья, приехала группа ученых. Ботаник, среди зимы смотревший на ярко-зеленый клен, сначала побледнел, потом покрылся испариной и вяло пробормотал: «Не может быть». Его коллега попросил у Николая Николаевича разрешения оторвать от деревца один листик. Исаев позволил. Ученый растер лист между пальцами, попробовал на вкус, убедился, что кленовая горечь присутствует и… рухнул на пол без сознания.
К сожалению, нестареющие клены Исаева оборвали свою «вечную» жизнь по причине весьма прозаической: методистка павильона ушла в отпуск, заперев кабинет, где стояли растения. Их никто не поливал и, конечно же, не выщипывал почки.
Так завершился уникальный эксперимент, не замеченный мировой наукой.
Современники вечности
Продлевая практически без видимых ограничений видовой предел жизни растения, ученый, однако, не доказал, что приблизился хоть на шаг к решению главной задачи – проблеме бессмертия человека. Аналогия животных с растениями малоубедительна – нужны доказательства принципиального сходства в эволюционной истории биосферы.
Примерно 300 миллионов лет назад, на границе двух геологических эпох – палеозоя и мезозоя, случилось нечто из ряда вон выходящее (что именно – науке неизвестно; легенды, мифы, гипотезы сейчас не важны). Вдруг резко возросла видовая продолжительность жизни как растений, так и животных. Значит, у флоры и фауны один и тот же механизм, управляющий ростом и старением. А раз так, нестареющая агава, зацикленный клен ничем принципиально неотличимы от homo immortelles – человека бессмертного.
Исследователь биохимии старения М. Канунго показал, что последний продукт предыдущего периода «включает» первую группу генов последующего периода. Тем самым он поставил важные вопросы: о критической концентрации последнего продукта и об обратной связи между продуктом последующего периода с группой генов предыдущего.
Ответила на эти вопросы теория Исаева. Если что-то помешало «включению» следующего этапа (допустим, у клена удалили все почки), срабатывает обратная связь и организм возвращается к началу уже прожитого этапа (то есть у клена образуются и начинают развиваться новые почки). Биологический смысл этого повтора ясен: группы генов данного этапа роста стимулируют выработку продукта «включения» так, чтобы со второй попытки его концентрация все-таки достигла критического уровня.
Каковы же продукты, «включающие» возрастные этапы у человека? Безусловно, это все только гипотезы…
Один из ключевых – холестерин. Можно затормозить рост его концентрации? В принципе, да. Известен ингибитор – вещество, химически связывающее холестерин и переводящее его в неактивное состояние. Одновременно следует сбрасывать и концентрацию гормона роста. Для него ингибитор тоже известен.
Правда, есть еще и третий «переключатель». Чтобы у читателя не возникло сомнения в его определенности, приведу его почти непроизносимое название: пироглутомилгистидилпромиламид. Вот для него «тормоз» найти трудней. Хотя и это – обычная биохимическая задача, несопоставимая по сложности с вопросом достижения бессмертия. И уж если фантастическая проблема свелась к практической научной задаче, значит, можно говорить, что принципиально нащупан путь если не к бессмертию, то к значительному продолжению жизни человека.
Еще два десятилетия назад Николай Исаев представлял себе дальнейшие исследования так. Сначала надо отыскать ингибитор для трехчленного продукта. Затем проверить на подопытных животных, как осуществляется зацикливание всего организма млекопитающего. Определить, затормаживаются ли при этом развитие язвы, рака и других эволюционно развивающихся болезней. По мысли ученого, должны.
Потом проверить самым надежным способом, есть ли действительная задержка старения: процент содержания воды в нейронах мозга – этот параметр наиболее показателен, обычно его величина от рождения организма до смерти постоянно снижается; если обнаружится фаза стабильности, значит, возраст организма остановлен.
Наконец, подвергнуть зацикливанию людей. Для начала добровольцев, допустим, из числа безнадежных онкологических больных, у которых как минимум должно остановиться развитие опухолей и метастазов. В случае успеха – всех прочих…
Всех или некоторых? Желающих или избранных? Как легко понять, это уже вопросы не естественно-научные, а социальные. Но одни от других неотделимы. Если биолого-химическая сторона представляется Исаеву принципиально разрешимой, то этическая – куда сложней.
...Осознать бессмертие как неоценимый дар способно лишь общество духовно развитых, раскрепощенных людей. А в нашем неустроенном мире многие (не большинство ли?) противятся самой идее как реакционной, посягающей на естественный ход вещей.
В Онкологическом центре АМН СССР, где работал Исаев, его замысел не нашел сочувствия у руководства. Хочешь экспериментировать – пожалуйста, давало оно понять ученому, но в свободное от работы время. А ведь опыты на животных, не говоря уже о тех, что будут связаны с людьми, потребуют всецелой отдачи со стороны экспериментаторов. Ориентировочный период ингибирования продуктов «включения» возрастных этапов – 8–12 часов. Значит, необходима хоть и немногочисленная, но специальная группа сотрудников с круглосуточным режимом наблюдения за подопытными. Группа из четырех-пяти человек – казалось бы, сущий пустяк для многотысячного научного коллектива. Авантюра? Ну, пусть даже так. Хотя у Исаева есть отзывы на свою теорию ведущих генетиков, биологов России. Риск несколькими лабораторными ставками – так ли он был велик для государства, теряющего тысячи раковых больных ежегодно?
Однако отказ руководства онкоцентра понять энтузиаста – свидетельство нашей духовной, моральной, психологической неподготовленности к получению столь щедрого дара природы. Помимо обычного нерассуждающего консерватизма, существуют, конечно, и более серьезные возражения. Как быть с питанием, ресурсами, жильем? Неожиданно свалившееся бессмертие – не станет ли оно стихийным бедствием для неподготовленного человечества? Конечно, в таком опасении есть своего рода социальная близорукость. Легче ведь решать продовольственную, жилищную и другие проблемы, имея здоровое, неумирающее человечество. И все-таки даже теоретически возможное решение данной проблемы ставит нас перед множеством других, может быть, не менее сложных. Так что же, отмахнуться, убоявшись, от всех разом? Наверное, этого уже не случится: джинн выпущен…
