Альберт Хофманн - ЛСД - мой трудный ребенок
После того, как мне удалось освободиться, я прошел дальше по городу по направлению к рынку. У меня не было "видений", я видел и слышал все так же, как и обычно, но, тем не менее, все изменилось неописуемым образом; "невидимые стеклянные стены" были повсюду. С каждым шагом, который я делал, я все больше и больше становился похожим на автомат. Меня особенно поразило, что я, как казалось, потерял контроль над мышцами лица - я был уверен, что мое лицо окаменело, стало совершенно невыразительным, пустым, вялым, похожим на маску. Единственное, что заставляло меня идти и продолжать двигаться, это то, что я помнил, что шел и двигался "раньше". Но чем дальше я вспоминал, тем больше я сомневался. Я помню, мои собственные руки мешали мне: я опускал их в карманы, оставлял их болтаться, соединял их за спиной... как какие-то обременительные предметы, которые мы таскаем с собой, но никто не знает, куда их спрятать. У меня была такая же реакция на все мое тело. Я больше не знал, почему оно было там, и куда мне следовало идти. Смысл таких решений был утерян. Их можно было лишь с трудом воссоздать, косвенно, через воспоминания о прошлом. Я приложил определенное усилие, чтобы пройти короткое расстояние от рынка до дома, до которого я добрался примерно в 15:10.
Я ни в коем случае не испытывал чувства опьянения. То, что я ощущал, было скорее постепенным умственным угасанием. Мне совершенно не было страшно; но я представляю, что при развитии некоторых психических заболеваний - естественно растянутом в большом промежутке времени происходит весьма похожий процесс: пока воспоминания о прошлом существовании в мире людей еще остаются, пациент который от него отстранился все еще в состоянии (до какого-то момента) найти дорогу назад: однако, позднее, когда воспоминания угасли и навсегда исчезли, он полностью теряет эту возможность.
Вскоре после того, как я вошел в свою комнату, "стеклянное оцепенение" отступило. Я присел, глядя в окно, и сразу же пришел в восторг: окно было широко распахнуто, прозрачные занавески из тонкой ткани, напротив, были опущены, и теперь легкий ветерок снаружи играл с этой вуалью и силуэтами горшков с цветами на подоконнике и их веточками, которые солнечный свет очерчивал на занавесках, колыхающихся на ветру. Это зрелище полностью очаровало меня. Я "погрузился" в него, я видел только это мягкое непрестанное волнение и покачивание теней растений посреди солнца и ветра. Я знал, чем "это" было, но я искал название этому, формулу, "волшебное слово" известное мне, и оно у меня было: Totentanz, танец мертвых... Это то, что ветер и свет показывали мне на экране из тонкой ткани. Было ли страшно? Боялся ли я? Наверное - сначала. Но затем, восхитительное веселье проникло в меня, и я слышал музыку безмолвия, и даже моя душа танцевала с вернувшимися тенями под насвистывание ветра. Да, я понял: это занавес, и этот занавес сам по себе является тайной, тем "изначальным", что всегда сокрыто. Зачем разрывать его? Тот, кто делает это, лишь разрывает себя самого. Потому что там "за пределами", "за занавесом" находится "пустота". Полип из бездны (0.150 мг ЛСД 15 апреля 1961, 9:15)
Эффекты начались уже спустя приблизительно 30 минут с сильного внутреннего волнения, дрожащих рук, холодной кожи, металлического привкуса на небе.
10:00 Обстановка комнаты превратилась в фосфорицирующие волны, бегущие от пяток даже сквозь мое тело. Кожа, особенно пальцы ног, заряжены электричеством; все еще постоянно растущее возбуждение мешает ясному мышлению...
10:20 У меня не хватает слов, чтобы описать мое теперешнее состояние. Как будто кто-то "другой", совершенно чужой овладевает мной частица за частицей. Очень трудно писать ("сдерживаемый" или "несдерживаемый"? - не знаю!).
Этот зловещий процесс прогрессирующего самоотчуждения вызвал во мне чувство бесс
илия, желание беспомощно сдаться. Около 10:30 сквозь закрытые глаза я увидел бес
численные пересекающиеся линии на красном фоне. Тяжелое как свинец небо давило н
а все; я чувствовал, как мое "Я" сжимается, и я ощущал себя маленьким карликом..
. Незадолго до 13:00 я избавился от все более гнетущей атмосферы компании в студ
ии, где мы только мешали друг другу полностью раскрыться воздействию ЛСД. Я усел
ся на полу в маленькой, пустой комнате, спиной к стене и смотрел через единствен
ное окно над узким фасадом напротив меня на серо-белое небо в облаках. Оно, как
и вся обстановка в целом, казалось в этот момент безнадежно нормальным. Я был уд
ручен, и сам казался себе настолько отвратительным и ненавистным, что я не осмел
ился бы взглянуть (и, действительно, весь этот день отчаянно этого избегал) в зе
ркало или в лицо другому человеку. Мне очень хотелось, чтобы этот дурман скорее закончился, но мое тело все еще было в его власти. Я представил, что ощущаю, под его давящей тяжестью, как мои конечности обвиты сотнями щупальцев полипа - да, я действительно воспринимал все это в мистическом ритме; электрические прикосновения, как бы настоящего, хотя и невидимого, злобного существа, к которому я обращался громким голосом, чертыхаясь и вызывая его на открытый поединок. "Это всего лишь проекция зла внутри тебя самого", уверял меня другой голос. "Это чудовище, рожденное в твоей душе!" Это понимание возникло как сверкнувший клинок. Оно прошло сквозь меня со спасительной отчетливостью. Щупальца полипа отвалились от меня, как отрезанные, и до этого пасмурное, мрачное серо-белое небо в раскрытом окне заискрилось, как залитая солнцем поверхность воды. Пока я смотрел на него, словно околдованный, оно превратилось (для меня!) в настоящую воду: на меня хлынул подземный источник, прорвавшийся мгновенно оттуда, и теперь устремившийся ко мне, желая стать штормом, озером, океаном из миллионов миллионов каплей - и на всех, на каждой из этих капель, танцевал свет... Когда комната, окно и небо вернулись в мое сознание (было 13:25), действие вещества еще не закончилось, но его арьергард, прошедший мимо меня в последующие два часа, очень напоминал радугу, которая возникает после бури. Как отчуждение от окружающей среды и отчуждение от собственного тела, пережитые в обоих предыдущих опытах, описанных Гелпке, так и ощущение чужеродного существа, демона, который овладевает телом - являются характерными чертами воздействия ЛСД, которые, несмотря на многообразие и непостоянство переживаний, встречаются в большинстве отчетов об экспериментах. Я уже описывал одержимость ЛСД демоном в качестве жуткого переживания из моего первого запланированного эксперимента с собой. Тогда тревога и страх овладели мной чрезвычайно сильно, потому что я ни в коей мере не подозревал, что этот демон отпустит свою жертву.
Приключения, описанные в следующем отчете, написанным художником, принадлежат к совершенно другому типу ЛСД экспириенса. Этот художник пришел ко мне, чтобы узнать мое мнение о том, как следует понимать и толковать пережитое под ЛСД. Он боялся, что полная перемена в его собственной жизни, ставшая следствием его эксперимента с ЛСД, могла основываться на пустой иллюзии. Мое объяснение - что ЛСД, как вещество биохимического действия, только подталкивает к видениям, но не создает их, и, что эти видения скорее рождены в его душе - дало ему уверенность в осмысленности перемен в его жизни. ЛСД экспириенс художника
...Потом мы с Евой отправились в уединенную горную долину. Там, на природе я подумал, что с Евой это будет особенно замечательно. Ева была молодой и привлекательной. На двадцать лет старше ее, я уже находился на середине жизненного пути. Несмотря на плачевные последствия, с которыми я сталкивался раньше в результате любовных похождений, несмотря на боль и разочарование, которые я приносил тем, кто любил меня и верил мне, меня с непреодолимой силой тянуло к этому приключению, к Еве, к ее молодости. Я был околдован этой девушкой. Наш роман только начинался, но я чувствовал силу соблазна сильнее, чем когда-либо прежде. Я непреодолимо хотел впасть в это сладострастное опьянение вместе с Евой. Она была самой жизнью, самой молодостью. И пусть потом я попаду в лапы к Дьяволу! Я уже давно покончил с Богом и Дьяволом. Они были для меня всего лишь человеческими изобретениями, используемыми безбожным, безжалостным большинством, чтобы подавлять и эксплуатировать доверчивое и наивное меньшинство. Я хотел не иметь ничего общего с этой лживой общественной моралью. Наслаждаться, я хотел любыми средствами наслаждаться, а "после нас хоть потоп". "Что мне жена, что мне дети - пусть попрошайничают, если им нечего есть". Я также воспринимал брак как социальную ложь. Брак моих родителей и браки моих знакомых достаточно подтверждали это для меня. Пары оставались вместе, потому что это более удобно; они привыкли к этому, и "если бы не дети..." Под предлогом брака каждый эмоционально мучил другого до язвы желудка, или же каждый шел своей дорогой. Все во мне протестовало против идеи любить одну и ту же женщину всю жизнь. Откровенно говоря, я считал это отвратительным и противоестественным. Таковы были мои принципы перед этим зловещим летним вечером на горном озере.
