Марк Цывкин - Ничего кроме правды - о медицине, здравоохранении, врачах и пр
Следующей наиболее заметной фигурой среди исследователей этой проблемы был свободомыслящий испанец Мигуэль Серветус (1511 - 1553). В период инквизиции и ис-ключительного давления церкви, он выступил с критикой Святой Троицы. За это он был сожжен на костре. Но среди его трактатов были также анатомические работы, в част-ности, с точным описанием функций сердечных камер. Он заметил, что правый желу-дочек нагнетает кровь в легкие и что затем она возвращается в левое предсердие через легочные вены. Т.е., он "вплотную приблизился" к открытию малого круга кровооб-ращения. Это был чрезвычайно важный шаг в постижении функций сердечно-сосудистой системы. Он был уже наиболее близок к истине, взможно, еще более приблизился бы к ней, если его жизнь не оборвалась бы так трагически. Потребовалось дополнительных 70 лет до опубликования Гарвеем (1578 - 1657) его открытий, благодаря которым он по праву считается первооткрывателем в области анатомии и физиологии сердечно-сосудистой сис-темы. Но справедливость требует признать, что и после его работ оставались ошибочные представления. Так, он полагал, что в легких кровь только остужается (а не насыщается кислородом). Кроме того, оставалось непонятным, каким путем кровь поступает из артерий в вены.
Что же мешало выдающимся мыслителям и исследователям на протяжении тысяче-летий, после многих, многолетних и настойчивых поисков найти ответ на явно интересо-вавший их вопрос? Если обратиться к школьной схеме кровообращения, сравнить ее с тем, что могли видеть исследователи в то время, когда их способность получать инфор-мацию по интересующим их вопросам исчерпывалась весьма ограниченными возможнос-тями их естественных органов чувств, а точнее - зрением в данном случае, обнаружится, что из их информационного поля выпадало нечто, без чего "замкнуть" оба круга крово-обращения было невозможно: они глазами не могли видеть микроскопическую капил-лярную сеть. И только изобретение оптиками в 17 веке микроскопа, т.е. возможности усиления разрешающей способности человеческих глаз, позволило анатому Марчелло Мальпиги (1628 - 1694) обнаружить наличие этой микроскопической, невидимой невоору-женным глазом сети сосудов, и таким образом получить ответы на вопросы, остававшиеся нерешенными на протяжении почти двух тысяч лет.
Примечательно и характерно также то, что в этом случае мы имеем возможность срав-нить реальные возможности умозрительных, спекулятивных построений и естественно-научных методов познания. До появления микроскопа, как мы уже знаем, люди предпола-гали, предугадывали наличие каких-то сообщений - невидимых, чуть-ли не чудесных - между артериальной и венозной системами. Но насколько далека эта, в чем-то правиль-ная, догадка от того, что было представлено объективной информацией об изучаемом предмете! Последнее представляется чрезвычайно важным и имеющим универсальное значение для правильной оценки понятий "предполагать", "предчувствовать", а то и "печенкой чувствовать" - и "знать".
Разумеется, достижения оптики имели чрезвычайно широкое значение для познавания и микро-, и макромира в самом широком смысле этого слова. Система кровообращения человека и других живых существ - лишь частный случай, в котором оптика, как и многие другие достижения физики, имела неоценимое значение для прогресса биологических и медицинских знаний. В самом общем виде это иллюстрирует значение достоверной ин-формации и возможностей ее получения для процеccа познания. Думается, все это имеет не только историческое значения. Это важно и актуально для того, чтобы реально оцени-вать настоящее и с пониманием оценивать то, что делали, смогли или пытались, но не смогли сделать люди в прошлом. Все сказанное относится не только к физике, но и к другим естественно-научным точным дисциплинам, в частности, к химии. Ограничимся также одним из бесчисленного множества примеров влияния этой науки на развитие био-логических и медицинских знаний.
В одном из уютных парков Бостона (Public Garden) высится величественная групповая скульптура: человек, по виду напоминающий средневековых мудрецов, какими их изобра-жают художники, поддерживает и пытается помочь другому, изнемогающему от стра-даний. Из торжественных надписей на высоком постаменте этой скульптуры (например: "В память открытия того, что вдыхание эфира приводит к нечувствительности к боли, впервые доказаной миру в Mass. General Hospital в Бостоне. Октябрь, DCCCXLCII") явствует, что это художественное произведение посвящено событию, сыгравшему судьбо-носную роль в развитии хирургии, да и медицины вообще: первому успешному наркозу, осуществленному в указанном госпитале 16 октября 1846 года дантистом Уильямом Мортоном, и позволившему ведущему хирургу этого известного в мире и про-должа-ющему функционировать и в настоящее время лечебного учреждения - Джону Коллинсу впервые в мире безболезненно выполнить серьезную хирургическую операцию удалить опухоль челюсти.
Что же в этом особенного? - может кто-то, подвергавшийся наркозу в наше время, спросить? Чтобы по достоинству оценить значение этого события, необходимо вспом-нить, что собой представляла хирургия до этого времени. Тогда она влачила жалкое существование на задворках медицины. Хирурги были как-бы низшей кастой, которую на почтительном расстоянии от себя держали врачи. Они - хирурги - не имели даже специ-ального медицинского образования и совмещали обычно эту свою деятельность с основ-ной работой рыночных брадобреев. Одним из главных препятствий к развитию хирур-гического метода, столь широко и успешно применяемого в наше время в лечении многих заболеваний, поражений буквально всех органов и систем человеческого организма, было то, что соответствующие вмешательства проводились без (или без достаточно эффектив-ного) обезболивания и потому сопровождались буквально нестерпимыми, непереноси-мыми болями. Что собой представляла хирургия того времени можно судить по такому, например, факту. По настоянию его отца - известного врача - будущему великому ес-тествоиспытателю Чарльзу Дарвину предназначено было тоже стать врачом. Но именно то, что студент Дарвин наблюдал во время хирургических операций, явилось одной из главных причин, отвративших его от исполнения воли отца.
Не появись реальной возможности временного обезболивания на требуемый период, не было бы не только современной хирургии в самом широком понимании этого слова - метода выбора при разнообразных заболеваниях буквально всех частей и органов тела че-ловека, буквально от головы до кончиков пальцев. Обезболивание широко применяется при многих диагностических процедурах врачами чуть-ли не всех специальностей. Разу-меется, современная анестезиология мало напоминает примитивный метод, использован-ный Мортоном; она обогатилась менее тексичными и более эффективными обезболива-ющими средствами и методиками. Но оценка, данная современниками первому наркозу, безусловно заслужена: без первого шага, как известно, ни одно движение не начинается. Не случайно опыт Мортона с исключительной для того времени скоростью распрост-ранился по всему цивилизованному миру, включая такие отдаленные от США страны, как Южная Африка, Австралия, Новая Зеландия, Россия, и др. - настолько нечто подобное было ожидаемо и необходимо для дальнейшего развития хирургии и медицины вообще.
Все это так, но ничего этого не могло бы произойти, если бы где-то в тринадцатом веке некий химик или алхимик (имя конкретного автора найти нам не удалось) не син-тезировал из алкоголя и серной кислоты новое соединение, впоследствии получившее название "диэтиловый (или "этиловый", или "серный") эфир. Поэтому, признавая вполне справедливыми слова, выбитые на памятнике, установленном на могиле Мортона: "Тому, до которого хирургия была мучительной, благодаря которому боль из хирургии уст-ранена, и начиная с которого наука получила контроль над болью", следует помнить, что без открытия неизвестным химиком этилового эфира это великое событие состояться не могло бы. Не меньше роль химии в дальнейшем развитии и совершенствовании анесте-зиологии. Тем более об этом и многочисленных других подобных исторических фактах необходимо помнить, рассуждая о закономерностях развития Знаний, о взаимовлиянии разных наук, о значении успехов точных наук для развития биологии и медицины. Тем не менее, нередко, особенно в русскоязычной печати США, в самых разных формах звучат различной степени категоричности высказывания, отдающие неоспоримое преимущество медицине прошлого. Более конкретно этот вопрос также был рассмотрен нами ранее, что дает возможность здесь ограничиться лишь рядом дополнительных фактов и аргументов. Думается, приведенная "история болезни" Филисиуса из "Собрания" Гиппократа весьма примечательна, она символизирует истинные соотношения древней и современной меди-цины. Врачи времен Гиппократа какие-то меры, надо полагать, принимали, но это, в луч-шем случае, должно было помочь организму заболевшего человека самостоятельно спра-виться с болезнью. Это идеальный принцип лечения там и тогда, когда он действенен. Но фактически современники Гиппократа и врачи, работавшие на протяжении многих после-дующих веков, могли, как в данном случае, только наблюдать, фиксировать течение бо-лезни. Ныне иногда преподносимый как действенный на все времена "завет Гиппократа" - "Medicus curat - Natura sanat" ("Врач лечит - Природа излечивает") отражал реальные возможности врачей того времени: они во многих случаях могли только следить за проис-ходящим, пытаться, но далеко не всегда могли реально помочь бесчисленному множеству "филисиусов". Это была "мудрость бессилия", тактика людей, сознающих, что они ниче-го сделать не могут. И такое положение сохранялось еще на протяжении тысячелетий - до развития научной медицины. Один из бесчисленных и наиболее впечатляющий для рус-скоязычных читателей пример - судьба А.С.Пушкина: лучшие врачи столичного Петер-бурга того отнюдь не доисторического времени, могли лишь - как и во времена Гиппо-крата наблюдать за умиранием поэта. Если в этом случае было выражено бессилие врачей, да и вообще медицины того времени, то судьба Гоголя, умершего через 15 лет после гибели Пушкина, дает основание современным исследователям придти к выводу, что его смерть была результатом применения общепризнанных методов лечения того времени. Подобных же судеб великих людей, о заболеваниях которых и применявшихся в связи с ними методах лечения сохранились достаточно подробные и достоверные сведе-ния, немало было и в других странах, в т.ч. в США (президент Джордж Вашингтон - яр-кий тому пример). Природа же - вопреки утверждению "отца медицины" - такие ранения и такие заболевания не излечивала при таком "лечении" врачей. Только с появлением анестезиологии, асептики, антисептики, современной, основанной на научных знаниях, хирургии и других разделов медицины, подобные ранения и болезни утратили свой роко-вой, неизлечимый характер. Еще совсем недавно когда люди моего поколения были студентами и молодыми врачами - весьма популярным лечебным средством был "покой". У нас был профессор Г.М.Давыдов, отличный хирург и замечательный человек, который многие лекции о лечении раненых завершал словами: "Ну, а лечение какое? Тепло, покой, коньяк...". Это отражало, разумеется, не лично его мнение, а опыт, накопленный военно-полевой хирургией во время прошлых войн. Между тем, жизнь, дальнейшее развитие ме-дицины подтвердили правоту другого нашего профессора И.И.Джанелидзе, сказавшего в одной из своих лекций: "Врачи должны помнить, что слова "покой" и "покойницкая" происходят из одного и того же корня". Когда появляются эффективные методы лечения "острых" состояний, требующих неотложной помощи, например, при тяжелой черепно-мозговой травме, от обязательного, как считалось, покоя пришлось отказаться, т.к. актив-ная тактика врачей оказалась несравненно более успешной.
