ХРОНИКИ ДАО - Deng Ming-Dao
– Еще хуже! – Великий Мастер отказался клюнуть на приманку. – Возможно, это звучит святотатством, но боги тоже попались в ловушки их собственного разума. Они живут вечно, держась за свою индивидуальность и полученную роль. Нефритовый Император всемогущ, всезнающ и вездесущ – но не более того.
– Не более того? – перебил Сайхун. – Но разве не может существовать ничего другого?
– Да, кое-что другое существует. Мы, даосы, верим в то, что за богами существует нечто. Нефритовый Император – всего лишь одно из существ. С этой точки зрения, в своем упоении властью боги такие же жалкие создания, как и люди. В этом и состоит их ограниченность: оии до сих пор верят в свою сущность.
– Ладно. Но если священных текстов недостаточно, моего разума недостаточно, даже богов недостаточно – значит, Дао не существует.
– Ты ошибаешься, – сказал Великий Мастер и наконец внимательно уставился на Сайхуна немигающим взглядом. – Когда нет ни священных текстов, ни разума, ни богов, остается Дао.
На некоторое время воцарилось молчание. Великий Мастер смежил веки, а Сайхун неуклюже стоял перед ним на пронизывающем до костей ледяном ветру. Привычка учителя прикрывать глаза посередине разговора всегда смущала Сайхуна: он не знал, должен ли он остаться или уйти. Как всегда, он решил подождать. Повезло – решил он про себя, ибо Великий Мастер вновь заговорил всего лишь через час.
– Ты понимаешь, что такое смерть?
– Думаю, что да, – ответил Сайхун, стараясь не стучать зубами. Ему не раз случалось видеть, как умирали люди во время войны, от голода или в поединках.
– Смерть – это конец всему или обычная трансформация?
– Сущность инстинктов разлагается вместе с телом. Сущность разума и души претерпевает перевоплощение, – заученно ответил Сайхун. – Если человек совершенствует духовность, он тем самым создает потенциал для преодоления смерти, сохраняя в неприкосновенности индивидуальное осознание.
– Ты хочешь именно этого?
Безусловно, он хотел этого. Но Сайхун решил проявить осторожность, признаваясь в этом.
– Меня учили, что это самое лучшее.
– Ты прав, но далек от истины. Твоей единственной заботой должно стать освобождение.
– Да, это так.
– Но освобождение не только от жизни или смерти, перемещения души, от собственных желаний, но и освобождение от собственного разума. Сам по себе разум в состоянии превозмочь смерть: мы считаем, что в момент смерти человек по желанию может отправиться туда, куда он хочет. Те, кого это смущает, уйдут в забвение или медленно поплывут в загробный мир, иногда даже не осознавая факта собственной смерти. Другие, постоянно совершая божественные поступки и содержа себя в строгости, станут богами. Но большинство окажется где-то посередине: все еще одержимые желанием жить или чувствуя, что они не закончили свои земные дела, они будут возвращаться снова и снова – как Бабочки-Любовники, которым пришлось пройти через шестьдесят циклов перевоплощения прежде, чем они смогли завершить свою любовь и обрести освобождение. Так же и обычный человек должен будет раз за разом переживать перевоплощение, дабы исполнить свою судьбу.
Великий Мастер взглянул на Сайхуна.
– У всех этих людей есть нечто общее: они остаются пленниками разу-, ма. Кем бы они ни были – тупыми простолюдинами, которые слишком
глупы, чтобы понимать смерть, или мудрецами, вознесшимися наравне с богом, – все они стремятся удержать свою индивидуальность. Но есть нечто, к которое гораздо выше всего этого.
Глаза Сайхуна загорелись. Великий Мастер хорошо знал своего ученика: Сайхун всегда будет стремиться к лучшему.
– Лучше всего пустота, – сказал Великий Мастер, – ты должен стремиться быть пустым. Учиться долголетию – хорошо. Но не пытайся достигнуть бессмертия. Даже боги умирают. Живи столько, сколько необходимо, чтобы исполнить предначертания судьбы.
– Но как это сделать?
– Ты должен иметь цель в жизни. Имей цель – и жизнь твоя будет целеустремленной. Имей смысл – и твоя жизнь станет осмысленной. Прими решение и твердо придерживайся его, избегая догматизма и жесткости. Настойчиво иди к цели, но будь гибок. Как только цель избрана, ничего не должно мешать. Отметай решительно все, что в обычном мире считается необходимым для отыскания смысла жизни. Если у человека есть сильное стремление жить, значит, его выбор вполне определен. Благодаря дисциплине во имя высшей цели приносятся жертвы, и человек поступает с уверенностью и прямотой в своих действиях. Тогда ты войдешь в источник всего с чувством удовлетворенности от того, что исполнил свое предназначение в земной жизни. Ничто не сможет затянуть тебя обратно. Ты свободен.
– Учитель, но что это за источник?
– Пока что я не скажу тебе – ты должен сам отыскать это и рассказать мне. Тогда я буду знать, что ты действительно нашел его.
И они направились обратно к храму. Послышался вечерний колокольный перезвон. Сайхун шел и продолжал размышлять над словами своего учителя.
Глава двадцать девятая Созерцая пустоту
Сайхун брел в холодную ночь, и только бумажный фонарик освещал ему путь. Вечерние послушания были уже закончены, и Сайхун собирался воспользоваться оставшимся до полуночи часом, когда энергия инь была самой сильной, для того, чтобы провести четвертую за день медитацию. Подходя к келье, он заметил золотистый луч света и вспомнил старую поговорку: «Умный человек, который ищет путь, держит перед собой свечу». Эта свеча символизировала знания, но она лишь освещала путь. Пройти же его все равно следовало самому, шаг за шагом.
Его нынешний распорядок медитаций был составлен так, что приходилось жить одному в небольшой хижине. Сайхуну отвели комнату, достаточно большую, чтобы там могли поместиться кровать, столик и полка для книг. Посещать Сайхуна мог только его учитель; в остальном же прием пищи, обучение и медитация должны были проходить в крохотном домике, одиноко примостившемся под выступом скалы.
Это небольшое строение, созданное в типичном даосском стиле из кирпича, дерева и черепицы, стояло на таком маленьком пятачке, что его сложно было даже назвать уступом. Но в этой утлой лачуге достигли самореализации многие поколения монахов; говорилось даже, что долгие годы медитирования въелись в сами стены. Открывая свое существо для медитации, Сайхун улавливал отголоски просветления тех монахов прошлого, которые в свое время пережили такие же состояния сознания.
Внутри хижина была отделана гипсовой штукатуркой и окрашена известкой. Никакого убранства, если не считать нескольких свитков с пейзажами на стенах, не было. Деревянные стропила оставались неприкрытыми, так что виднелась посеревшая, грубая древесина, местами не очищенная от коры. Снаружи Сайхун укрепил табличку с надписью «медитация», чтобы его не беспокоили. Затем он плотно прикрыл сосновую дверь, спасаясь от пронизывающего ветра. Взяв пучок соломы и сучьев, он вновь развел костерок под кирпичным основанием кровати: от замерзания ночью его будут спасать лишь толстые куски хлопчатобумажного пледа да теплая лежанка. Он решил, что слишком холодно, чтобы раздеваться. Пожалуй, он ляжет спать во всей своей одежде, плотно повязав шапку и обмотав нос шарфом.
Просунув руку под шапку, он пощупал волосы: они уже выросли до плеч. Скоро он сможет заколоть их в даосский узел. Сайхун подошел к дубовой колоде и вынул из кармана серебряную вещицу. Булавка для волос была сделана в форме прямого клинка шириной около четверти дюйма. Конец шестидюймовой булавки был затуплен. С противоположной стороны она оканчивалась изящно сделанной головой дракона.
Он посмотрел на булавку, которая в свете фонарика сверкала, словно топаз. Эту булавку мастер вручил ему на обряде инициации. Никто не имел права касаться ее. Булавки для волос освящались и торжественно передавались лишь из рук в руки, подобно тому как его духовность в свое время загорелась от искры личной передачи от учителя. Во время занятий аскетизмом Сайхун носил эту булавку; когда же настали годы странствий, он бережно хранил ее как символ отречения от мира и знак силы даосизма. Сайхун отложил булавку в сторону, предвкушая тот день, когда он сможет воспользоваться ею.
Чтобы избежать скучной процедуры размалывания чернил и подготовки бумаги, Сайхун достал книгу и чернильную ручку. Потом он записал все, о тем они говорили с мастером в тот полдень. Заново прокручивая в голове весь разговор, он чувствовал волнение. Сайхун не вполне понимал то, чему его учил Великий Мастер. В него даже закралось боязливое сомнение, что, с точки зрения концепции пустоты, Великий Мастер мог предложить лишь нечто такое, что не имеет реальной ценности.
Закончив со своими записями и не пытаясь разобраться в своих внутренних ощущения, Сайхун приготовился к медитации. Он уже устроился на помосте, но вдруг на мгновение ощутил легкий укол сожаления. В горах, безусловно, было хорошо, но вместе с тем немного одиноко. Иногда ему хотелось, чтобы его отношения со старыми мастерами были бы не такими официальными, чтобы можно было немного расслабиться, пошутить. Сайхун улыбнулся: делать подобное в храме не разрешалось. Но это было именно тем, ради чего он вернулся сюда, несмотря на всевозможные трудности.
