Сергей Белов - ДВИЖЕНИЕ ВВЕРХ
Мой отец был по-настоящему интеллигентным человеком (я никогда не слышал от него ни одного матерного слова). Его авторитет в семье был абсолютен. Общественная репутация моих родителей и всей нашей семьи тоже была высокой. Отцу были присущи внутренняя культура, дисциплина и безупречная манера отношения к окружающим людям. Наряду с педантичностью и аккуратностью, эти свойства характера могли достаться ему от матери — чистокровной немки. После травмы почек, полученной на охоте, отец практически не употреблял алкоголь, никогда не курил, — отсутствие этих привычек передалось и нам, его сыновьям.
Отец был цельной самодостаточной личностью с твердыми взглядами и убеждениями. Например, в партию он вступил только после долгих уговоров матери, чтобы пополнять впоследствии семейный бюджет персональной пенсией.
У отца было три увлечения — охота, спорт и фотография. Благодаря его аккуратности все когда-либо сделанные им фото были тщательно собраны в альбомы и подписаны, так что с детских лет история семьи и моей собственной жизни с младых ногтей была у меня перед глазами. Позднее с такой же педантичностью отец собирал вырезки из газет и журналов с заметками о моих выступлениях за ЦСКА и сборную СССР. Эти подборки сохранились и помогают мне сейчас писать эту книгу — многие результаты игр и их оценки в спортивной прессе уже стерлись в памяти. Фигура отца, его прямой и добрый взгляд возникают у меня в памяти, когда я перебираю аккуратно разложенные по годам вырезки, подписанные его почерком.
Охотником он был страстным. В этом увлечении реализовались многие черты его характера — и любовь к природе и созданному Богом мирозданию, и чувство ответственности за семью (охота не была просто баловством, ежегодно убитый отцом по лицензии лось обеспечивал значительную часть нашего семейного рациона), и желание сохранять свой собственный, никому не доступный внутренний мир, который открывался ему наедине с лесом.
Мать мудро поощряла его любовь к охоте, вероятно, понимая, что у мужчины должна быть «отдушина» от семьи и что ломка мужского характера в одном обязательно выйдет боком в каком-то другом, скорее всего, менее безобидном увлечении. Даже регулярные приобретения во время командировок в большие города новых ружей и охотничьих принадлежностей она сносила терпеливо. Благодаря увлечению отца у нас, сколько я себя помню, всегда был «собачий дом» — четвероногие помощницы отца привносили в жилище теплую атмосферу человечности и дружелюбия.
Отец стремился привить нам, своим сыновьям, увлечение природой, охотой и рыбной ловлей. В отношении старшего сына он в этом преуспел. Что касается меня, то я увлекался только одной стороной — я любил лес, воду, прекрасный и гармоничный мир природы. Я с удовольствием помогал отцу выслеживать зверя, но стрелять в живых существ я не хотел. Сохранив любовь к живой природе, охотником я так и не стал. Впрочем, снайперские навыки мне было суждено развить иным образом.
Третьим увлечением отца и единственным, которое я унаследовал (зато более чем прочно!), был спорт. Отец много и охотно рассказывал о довоенной спортивной жизни в СССР и в Ленинграде. Сам он до войны был неплохим спортсменом, чемпионом Ленинграда по лыжным гонкам. Звание мастера спорта ему помешала получить война. Кроме того, он был заядлым футбольным болельщиком.
Личным другом отца был сам Николай Соколов, знаменитый «вратарь республики», так же, как и отец, окончивший ЛТА и всю свою послеспортивную жизнь отработавший в лесном хозяйстве. Благодаря рассказам отца о футбольных звездах довоенных лет — Соколове, «Пеке» Дементьеве, Бутусове — я с младых ногтей впитывал в себя интерес к спортивным состязаниям, желание развиваться физически, соревноваться и быть первым.
Трофейный ниппельный мяч, подаренный мне отцом при возвращении с войны, стал моим первым другом и неизменным спутником: в дошкольные годы, сколько себя помню, мой день начинался с короткого завтрака из куска хлеба и стакана молока и — немедленно с мячом под мышкой во двор, дожидаться друзей-товарищей по футбольным баталиям, в которых мы проводили дни напролет.
Мать
Мать в первые годы моей жизни была для меня всем. Думаю, тривиальные слова «я ей обязан жизнью» в моем случае по-особенному правдивы и справедливы. В тяжелейших условиях она подняла меня на ноги, при том, что и старший брат был совсем маленьким. Она привила нам культуру уважительного отношения к женщине — матери, супруге. Для меня много значило то, что она всегда полностью мне доверяла. Кстати, именно обстановка дружелюбия и доверия, к которой я привык в семье, была тем, чего мне более всего не хватало в первые годы моей самостоятельной жизни, особенно в Москве.
Что значила для меня в детстве мать, может показать такая история. В 4-летнем возрасте я перенес первое жизненное потрясение. Летом 1948-го, в разгар сенокоса, меня схватил приступ аппендицита. На перекладных, на попутках, на санитарном «кукурузнике» родители доставили меня в Томск в больницу. Никогда не отрываясь от матери, да еще оказавшись в такой стрессовой ситуации, я устроил в больнице страшный скандал, не желая куда-либо идти с медсестрой.
Тогда сестра достала из кармана халата красивое румяное яблоко и ласково говорит: «Яблочко хочешь?» Яблоневых садов в Шегарском районе не было, и яблоко было мне в диковинку. Купившись на это предложение, я оставил маму и. вскоре оказался на операционном столе, а в семье долго ходил анекдот о том, как я мать променял на яблоко. Может показаться удивительным, но эти шутки я долгое время принимал всерьез, по-настоящему переживая из-за своего «предательства».
Семья
Брат Александр родился в 1937-м и вышел еще из той, довоенной эпохи нашей семьи. Он знал и помнил очень многое из того, что было совсем неведомо мне: маленькие сестры, Ленинград, блокадная зима, и это, конечно, нас существенно разделяло. Имела значение и разница в возрасте. Кроме того, от отца Саша унаследовал страстную любовь к охоте, а вот к спорту всегда был равнодушен, возможно, и в этом проявилось его блокадное детство.
Отношения между нами были хорошими, но без особой близости. Я с самого раннего детства рос самодостаточным, кроме клюшки и мяча мне ничего не было нужно. Сверстники и приятели требовались мне лишь в качестве партнеров для спортивных баталий. Если же их не было поблизости, я умел прекрасно обходиться и без них, занимаясь с мячом или клюшкой в одиночестве. Брат спортом не увлекался, в футбол-хоккей со мной не играл — о чем с таким человеком вообще можно было говорить?..
Саша целенаправленно пошел учиться в медицинский институт и по его окончании опять-таки осознанно стал судебно-медицинским экспертом. Работает в этой должности до сих пор, хотя работа эта — явно не сахар, даже от скупых его рассказов волосы дыбом вставали. В этой работе ему довелось проявить и «беловский» непреклонный характер — когда в смутные 90-е на него пару раз попытались «наехать» и организовать за мзду или через угрозы ложное экспертное заключение, — попытки завершились ничем. Никогда за всю свою многолетнюю карьеру брат не сделал ни одного «заказного» заключения.
Еще одним членом нашей не очень большой, но дружной семьи была тетя Катя — тетка матери, жившая с родителями еще в Ленинграде, поехавшая потом вслед за матерью и братом в эвакуацию. Она была осколком еще дореволюционного Петербурга, окончила гимназию и в совершенстве знала три иностранных языка. В силу возраста не работая и всегда находясь дома, помогая матери вести хозяйство, она, сколько я помню свои школьные годы, всегда была «внутренним контролем» моего образовательного процесса, проверяла домашние задания и контрольные.
Она также была большим подспорьем для меня в моих занятиях спортом, поскольку питаться я привык только дома и ежедневно забегал перед тренировкой или игрой перекусить. Из-за нехватки времени важно было, чтобы еда была всегда наготове, и благодаря тете Кате, безвылазно сидевшей дома, это было гарантировано.
.Оглядываясь назад, я понимаю, что для меня главное в моих родителях — это их огромная любовь друг к другу и к нам, детям, благодаря которой они сумели создать в семье атмосферу внимания и доброты. Особенно ценным это становится, когда подумаешь, в какое страшное время они жили. В лишениях они научились ценить друг друга и человеческие отношения, а не меркантильные ценности. Обстановка в семье всегда была очень спокойной; если между родителями и происходили какие-то трения, они никогда не касались детей.
В Томске у отца с его профессией и любовью к природе был простор и для развития карьеры, и для увлечения охотой. Его ценили как специалиста, он быстро рос по служебной линии. Тем не менее родители в душе остались истинными ленинградцами, город оставался их душой и святыней. В семье царил культ Ленинграда, рассказы родителей о родном городе, его культуре были постоянными и сформировали у нас, детей, заочную любовь к Северной Пальмире. Позже я воочию убедился в том, что это действительно один из красивейших городов мира.
