Игорь Фесуненко - БРАЗИЛИЯ, ФУТБОЛ, ТОРСИДА…
Я бывал в гуще разных торсид, общался с их лидерами и с рядовыми фанатами. С теми, не слишком многими, кто приходит на «Маракану» или «Пакаэмбу», чтобы просто насладиться игрой. И с теми (их большинство), кто без лишних раздумий отдается своей страсти, кто ликует и рыдает, кричит и падает в обморок, танцует и лезет в драку, запускает петарды и в самозабвенном реве скандирует слова любви или ненависти. И прихожу к убеждению, что, пожалуй, правы те, кто считает: «Fiel» — это что-то особое, что-то отличающееся от остальных торсид и фанатов. Что-то загадочное для постороннего глаза. Даже по сравнению с общепризнанно самой главной, самой шумной, самой многочисленной в стране, а, может быть, и в мире, торсидой «Фламенго».
Но и что?… Летописец и страстный, до полной потери себя, фанат «Коринтианса», Жука Кфури — один из лучших футбольных журналистов и автор мемориального альбома «“Коринтианс” — страсть и слава», заметил в этом своем монументальном труде интересную особенность: оказывается, самые великие идолы «черно-белой торсиды» не обязательно являются самыми лучшими игроками команды. Прежде всего они должны получить признание как символы клуба, как воплощение его особых качеств, как олицетворение самых выдающихся достоинств того, что принято гордо называть «Коринтианская нация!».
Да, да, именно так, особой нацией, со своим характером, со своими неповторимыми чертами, традициями, привычками считают себя «коринтианос». Один из величайших бразильских поэтов двадцатого века Винисиус де Мораис убежден, что для «Fiel» физическое данные игрока, красота его игры и совершенство его облика никогда не были чем-то первостепенным, существенным. Наоборот, подавляющее большинство идолов этой торсиды отличаются внешностью, которую можно было бы назвать «лицом бразильского народа». То есть, это парни не слишком приметные, среднего роста, в большинстве своем — негры или мулаты.
Продолжая эту мысль, можно придти к выводу, что именно страдание является той чертой, которая роднит «алвинегрос» с бразильской нацией в целом. С народом, который привык к страданиям, к долготерпению, к мукам вечного ожидания перемен к лучшему в своей судьбе, перемен, которые, увы, почти никогда не приходят…
Именно это, видимо, имел в виду кардинал Сан-Пауло дон Пауло Эваристо Арнс, когда в октябре 1977 года обратился со специальным трогательным «Посланием к коринтианскому народу», в котором говорится: «Коринтианс» — это символ народа, который не достигает цели. Народа, который страдает от всех разочарований, как самых реальных, так и тех, которые привиделись в его мечтаниях. Народа униженного. Народа, который борется с трудностями и знает, что нужно уметь и быть способным начать все сначала. И действительно начинает!
Я уверен, — пишет далее кардинал, — что победа «Коринтианса» должна привести нас к самым главным жизненным победам. И приведет! Мы всегда верим в приход новой эры, которая близится, которая наступит для народа, с участием народа и будет создана самим народом».
Вот до каких социально-философских обобщений и размышлений приводит нас рассказ о торсиде и торсидах!
Размышляя над этим парадоксальным посланием духовного пастыря, Жука Кфури развивает его мысли: победы «Коринтианса» не ограничиваются футбольными матчами, выигрышем какого-то чемпионата. И потому быть чемпионом — это славно, но отнюдь не может считаться чем-то абсолютно необходимым, жизненно неизбежным. «Коринтианские победы» обретают всегда какое-то новое (непонятное «некоринтианцу») качество: они вызывают жажду иных побед, куда более значимых, побед, которые ведут людей к свободе…
Отсюда, возможно, станут понятными и разговоры о том, что «Коринтианс» — это «состояние души». Это — выше, чем победа. Это — страсть, накал которой совершенно не зависит от того, является ли «коринтиано» и его команда чемпионом или нет.
Видимо, именно этим объясняется одна из неповторимых и нигде более не встречающихся особенностей торсиды «Коринтианса», на которую обратил внимание великий Сократес, один из кумиров этой торсиды: ее заметная политическая ангажированность. Скажем так… Именно в недрах этой торсиды и этого клуба зародился в начале восьмидесятых годов удивительный для бразильского футбола феномен, который получил прозвище «Коринтианская демократия» («Democracia corintiana»).
Родилась она с появлением в клубе между тренерами и игроками редкой в профессиональном футболе атмосферы взаимного доверия. Игрокам стали разрешать отправляться по домам перед матчами: тренеры знали, что никаких «излишеств» и нарушений режима допущено не будет.
Потом тренеры начали советоваться с игроками при определении тактических схем игры, игровых заданий на предстоящий поединок. Даже приглашение в этот клуб вратаря Леао решалось голосованием игроков!
И видимо, потому в недрах именно этой торсиды стало зарождаться сначала глухое, а потом и заметное, активное сопротивление военному режиму и требование немедленного проведения прямых президентских выборов: «Diretas ja!», которое вскоре с энтузиазмом было подхвачено всей страной. Это был, насколько мне помнится, первый и пока единственный случай прямого и открытого участия футбольного клуба и его торсиды в политической борьбе за демократизацию страны.
Любопытный факт: придя в этот клуб в разгаре своей футбольной карьеры, будучи уже знаменитым мастером, достигшим великих побед, Сократес (видимо, из духа противоречия) с вызовом заявил, что никогда не считал себя его поклонником, никогда не был убежденным «коринтиано!».
Поиграв в нем несколько лет, он сказал: «Если бы я получил возможность прожить свою жизнь еще раз, и при этом мне было бы предложено изменить в ней что-нибудь, я предпочел бы родиться здесь, в парке Сан-Жорже, в колыбели «Коринтианса». Потому что теперь я — «коринтиано» до самой смерти».
И объяснил, почему это так: «Играть в «Коринтиансе» — ни с чем не сравнимо. Я говорю со знанием дела, ибо играл так же и за «Фламенго», торсида которого еще сильнее и точнее выражает национальный характер бразильцев, чем «коринтианос», хотя она в Рио не так мощна, как торсида «Коринтианса» — в Сан-Пауло.
Все время, пока я играл в «Коринтиансе», я должен был постоянно контролировать себя, свои эмоции, не позволять себе быть увлеченным, захваченным нервом торсиды. Если этого не сделать, то ты окажешься подавленным, утонувшим в этих эмоциях. Я, например, не стал таким прекрасным игроком, каким был Ривелино. Но в «Коринтиансе» я сыграл лучше, чем он. Ибо я заставлял торсиду думать. Она плакала, она улыбалась, она кричала, содрогалась, но прежде всего она думала! Мы заставляли ее думать, мы обменивались информацией. Потому что великая сила торсиды «Коринтианса» заключается в эмоциях, которые она вселяет в команду, это что-то такое, чего не имеет никто больше».
ЭЛИЗА И БЕНЕДИТО
Впрочем, «никто больше», никакая иная торсида не дошла и до еще одного парадокса, рожденного загадочной душой великой «коринтианской нации»: несколько десятилетий президентом «Фиэль» была женщина по имени Элиза. Женщина во главе торсиды! Вы можете себе это представить? Такое возможно только в Бразилии!
Когда-то в конце шестидесятых меня познакомили с ней. Миловидная полненькая брюнетка, без какой бы то ни было фанаберии или провинциального фанатизма. Но с глубокой убежденностью, читавшейся в глазах, в каждом слове и в каждом жесте: «Важнее и дороже нашего клуба нет и не может быть ничего на свете!».
— Элиза, — спросил я ее, — но объясни мне, пожалуйста, почему в этой стране, где мужики привыкли командовать и распоряжаться абсолютно всем, они терпят тебя как лидера торсиды?
— Это надо спросить у них, — смеясь, ответила она, кивнув головой на трибуну стадиона. И добавила с той же, чуть беззаботной и слегка самодовольной улыбкой: — Я доказала, что умею быть преданной клубу!
Да, она это доказала хотя бы в тот день, когда в одной из жарких и зубодробительных схваток с соперниками из другой торсиды (будучи женщиной, она, все же, не смогла, не захотела остаться в стороне от драки) ей сломали предплечье левой руки. Выйдя из больницы, где рука была загипсована, Элиза тут же начала организовывать торсиду на очередной матч и через два дня появилась на трибунах во главе «Фиэль», которая встретила свою любимицу бурной овацией. Такой же, какой встречали в то время выходящего на поле лидера атак «Коринтианса» стремительного и неудержимого Пауло Боржеса.
Говоря о «Фиэль», нельзя, конечно же, не вспомнить и еще одного ставшего легендарным «коринтиано»: Бенедито Педрозо дос Сантоса. Этот человек, закончивший факультет журналистики, работавший в сан-паульском корпункте издательства «Британская энциклопедия» и перидически выступавший с фортепианными концертами, несмотря на обилие интересов, всю свою жизнь старался не пропустить ни одного матча любимого клуба. По крайней мере из тех, что игрались в родных, так сказать, стенах: в Сан-Пауло. Сидя на архибанкаде под солнцем или дождем всегда в черных очках с тщательно прижатым к уху транзистором, из которого лился репортаж, Диди, как прозвали Бенедито друзья, в унисон со всей многотысячной «Фиэль» ликовал и страдал, хвалил или ругал игроков и тренеров, кричал и даже обсуждал удачные и провалившиеся комбинации…
