Диего Марадона - Я - эль Диего
Я вернулся, вернулся опять. Суд разрешил мне выйти на поле, я сыграл против «Ньюэллз», забил гол с пенальти, и мы победили. Впереди было «класико» на «Монументале», и я хотел быть там, хотел быть там! Я сыграл всего 45 минут, но все-таки я сыграл! Мы выиграли в своем стиле, одержав волевую победу со счетом 2:1, и я получил от этого ни с чем не соизмеримое удовольствие. Но я никогда не мог подумать, что это будет мой последний матч.
Пять дней спустя, 30 октября 1997 года, в 37-й день моего рождения, когда все только и обсуждали слухи относительно моей допинг-пробы, относительно того, принимал я наркотики или нет, кому-то взбрело в голову сказать, что мой отец умер. От отчаяния я чуть не сошел с ума, нашел телефон, позонил домой, поговорил с Тотой…
— Мама, мамочка, что случилось с отцом, что?!
— Ничего, мальчик… Он здесь. Почему ты спрашиваешь?
Это переполнило чашу моего терпения. Вся моя история в футболе началась потому, что я об этом мечтал. В дальнейшем она продолжилась она ради моей семьи. И вот теперь я почувствовал, что пришло время перестать доставлять им страдания. И я сказал футболу «прощай». Навсегда? Я никогда бы так не сказал.
Глава 13
ВЗГЛЯД
О привязанностях, о звездах
«Без него я умру» – сказала Клаудия. И это для меня и есть вечная любовь.
До сего момента я вспоминал и рассказывал только о своей футбольной карьере, только об этом!
Но у меня всегда с огромным трудом получалось отделить футбол от всего остального. В этом и моя вина, и в то же время вина тех людей, которые хотят все знать, и тех журналистов, что не могут утерпеть, чтобы не спросить… Иногда я думаю, что вся моя жизнь уже снята на пленку, изображена и описана в журналах. Но это не так, не так. Есть вещи, которые я храню только внутри, в моем сердце, и никто, никто о них не знает. Чувства, ощущения, то, о чем невозможно рассказать, потому что… потому что не существует слов для того, чтобы сделать это!
Я хочу, чтобы то, о чем я продолжаю рассказывать, стало чем-то вроде дани уважения тем людям, к которым я наиболее привязан. Нет признаний, нет разоблачений, есть только любовь и ничего больше. И благодарность всем тем, кто меня поддерживал на протяжении двадцати лет, когда я играл в футбол.
Например, меня спрашивали: «Почему ты не расписался с Клаудией?» Что я им должен был ответить? Потому, что для того, чтобы сказать ей, что я ее люблю, мне не нужна была бумага! Затем меня стали спрашивать: «Почему ты с ней расписался?». Потому что мне так захотелось! Из-за любви к женщине, которая была рядом со мной на протяжении стольких лет. Ради моих стариков, ради тещи Почи, которая молча терпела, когда в магазине начинали перешептываться у нее за спиной; ради Коко, моего тестя, которому пришлось драться с кучей имбецилов. Ради них. Я устроил этот праздник только ради всех них! Не для того, чтобы похвастаться, а лишь для того, чтобы показать тем, у кого несколько лет назад не было денег на входной билет в Луна-Парк, что теперь он принадлежит им. И только им. То бракосочетание, 7 ноября 1989 года, которое выглядело как извинение, смогло собрать всех моих друзей: они прибыли из Испании, из Италии и также из Вилья Фьорито. Да, из Вилья Фьорито…
И, знаете, что было написано на пригласительной открытке? «Дальма Нереа – Джаннина Динора, их дедушка и бабушка Диего Марадона – Дальма Сальвадора Франко де Марадона и Роке Николас Вильяфанье – Ана Мария Элия де Вильяфанье приглашают вас на свадьбу их родителей». Вот так! И если бы могли собрать всю семью, мы бы ее собрали.
Клаудия – это отдельная глава в моей жизни, она – единственная! Она – та, которую я выбрал…
Бог сказал мне: «Она предназначена для тебя, потому что второй такой как она не существует. Другая прервет твой полет на середине реки, и ты рухнешь в воду». Конечно, на самом деле это были другие слова, однако, наполненные тем же самым смыслом.
Клаудия – это настоящее сокровище; она готова отдать жизнь за мужа, за детей, за семью, даже за Гильермо. Она – сама чистота! Если кто-нибудь подойдет ко мне и обвинит ее… хотя бы в том, что она пила кофе и любезничала с каким-нибудь незнакомцем, я его убью!.. Все должны узнать ее такой, какая она есть на самом деле: прекрасная мать, чувственная жена, которая беспокоится и переживает за всех. Когда заболела мать Копполы, она была рядом с ней. Когда умерла мать Гатти, она появилась в их доме в четыре часа утра. И я не хочу ее ни с кем сравнивать, потому что она – единственная, она – моя драгоценность!
Она всегда умела сохранять мир и спокойствие в семье. Если бы в определяющие моменты моей жизни ее не оказалось бы рядом, как это может произойти с любой женщиной в мире… я не знаю, что бы со мной случилось, и чем бы все это закончилось.
Она всегда, всегда поддерживала меня, даже когда я полумертвый прилетел на Кубу. Она подставляла мне плечо, потому что обладает сильным характером и делает то, чего не смог бы сделать никто другой. Я хочу чтобы вы поняли: она не жалостливая спутница жизни, стоящая за моей спиной. Она – не просто жена чемпиона. Она – возлюбленная сеньора, которого зовут Диего Армандо Марадона, сопровождающая его в радости и горе, в славе и агонии. И она всегда рядом. Когда меня многие спрашивают: «Как же она тебя терпит, как она продолжает оставаться вместе с тобой, несмотря ни на что?», я отвечаю… Я отвечаю: потому что я никогда не поступаю подло по отношению к ней, чтобы решить свои проблемы. Я обо всем ее предупреждаю и делаю все только с ее согласия. Я выбрал ее, а она выбрала меня.
Я запомнил одну фразу, фразу, заставившую меня написать песню в ее часть там, в США, после той истории с проклятым эфедрином. Тогда к нам пришли журналисты и задали Клаудии вопрос, что она собирается делать теперь. И она, ранее никогда не дававшая интервью, ответила: «Без него я умру». В тот момент я понял, что такое вечная любовь, любовь до гроба: «Без него я умру». Понятно?
Кроме всего прочего она – мать моих детей. Настоящая мать, которая в одиночку отправилась за океан для того, чтобы произвести их на свет в Буэнос-Айресе. Она хотела, чтобы мои дочери родились в Аргентине. Вы, те, кто говорит, что знает обо мне все, знаете, что я не присутствовал ни на первых, ни на вторых родах. И не потому, что валял дурака. Я находился в Италии, играл в футбола, выполняя условия моего контракта, проводя один матч за другим. Больше матчей, чем я, тогда в Италии не сыграл ни один иностранец… Когда родилась Дальма, 2 апреля 1987 года, я тренировался, готовясь ко встрече с «Эмполи». А когда появилась на свет Джаннина, 16 мая 1989 года, я сидел в запасе во время игры с «Ромой». И рождение обеих принесло мне удачу: сперва скудетто, а потом – Кубок УЕФА. Я не чувствую себя героем потому, что увидел моих дочерей позже остальных, наоборот: сегодня, после всего пережитого, я знаю, что если и есть тот, кто сможет меня в чем-либо упрекнуть, то это только они, мои дочери.
Мне ставят в вину то, что я делаю все для своих дочерей? Это и есть те самые лицемеры… Мои дочери лучше всех знают, кто я такой, они знают все мои достоинства и недостатки.
Я очень люблю моих родителей, дона Диего и донью Тоту, моих сестер…. Но они никогда меня не упрекали и никогда ни в чем не упрекнут. Знаете почему? Потому что они любят меня таким, какой я есть. Потому что мой отец – самый справедливый человек на свете, и если бы таких как он было больше, мир стал бы намного лучше. Во всяком случае для моей матери он продолжает оставаться самым лучшим. Я помню, как однажды она была у нас дома, застав момент, когда я ругался из-за какого-то пустяка с Клаудией. Ничего существенного, обычная семейная ссора. Однако Клаудия вспылила и сказала, что отберет у меня ключи и не пустит меня за порог… Это услышала моя мама и сразу же сказала ей: «Посмотри, у меня дома есть детская комната, в которую он всегда может вернуться».
Поэтому я говорил и продолжаю говорить: я не могу быть таким чудовищем, каким меня пытаются представить. Я читаю это в глазах моих сестер, которые по-прежнему любят меня. Ане уже пятьдесят, и мы с ней все так же обнимаемся и целуемся как дети. Я разговариваю с ними и спрашиваю, как идут дела у Аны, у Кити, у Мари, у Кали… Я купил огромный дом, потому что Бог дал мне такую возможность и сказал мне: «Сюда смогут приходить все», и теперь в этот дом могут зайти все мои родственники. Мы прекрасно помним те времена, когда мы ввосьмером ютились в одной крохотной комнатушке, размерами меньше, чем кухня в моем сегодняшнем доме.
Рядом со мной всегда находились те, кого я хотел видеть, кому я доверял. Я хотел бы вернуть дружбу только двух человек – моих братьев Лало и Турко, которые отдалились от меня. И когда я пишу эти строки, я не думаю о них как о друзьях. Это глубоко личное, это глубоко внутри, и порой из-за нахлынувших воспоминаний на глаза накатывают слезы. Я хотел внушить им определенные истины, но по разного рода причинам не сумел этого сделать, и они выскользнули из моих рук. И я надеюсь, что когда-нибудь, пусть даже в старости мы с ними сможем стать, если не близкими друзьями, то хотя бы приятелями.
