ХРОНИКИ ДАО - Deng Ming-Dao
Мимо проплыл другой пароход, направлявшийся вверх по течению. На борту встречного толпились беженцы с оккупированных территорий. Сайхун загляделся на этих огрубевших, отчаявшихся, запуганных людей. Как ни странно, не меньшее количество плыло вниз в поисках затерявшихся в войне родственников или надеясь найти работу. «В наши дни найти работу – большая удача, – говорил какой-то мужчина рядом. – Даже если это будет оккупированная зона, все равно работать лучше, чем голодать».
Буря эмоций захлестнула пассажиров, когда мимо пароходика проплыл труп. Тело плыло удивительно быстро. Вскоре показался еще один труп. Несмотря на бурное течение, тела сохраняли жуткую неподвижность.
– Видели? Видели это? – взволновано воскликнул Уюн. – Это плохой знак!
– Да, – сказал Сайхун. – Этот последний был мужчина или женщина?
– А разве ты не знаешь, как определять? – удивился Уцюань. – Если плывет лицом вниз, то, как правило, мужчина. Если женщина – то лицом вверх.
– Где это ты обнаружил такую зависимость? – в свою очередь поинтересовался Сайхун.
– Да так, за время путешествий и странствий, – небрежно произнес Уцюань. – У женщины бедра тяжелее, зад тянет ее вниз, так что лицо оказывается наверху. А у мужчины голова потяжелее, да и впереди больше. Вот почему мужчины лицом вниз.
Тут появился еще один покойник, и они попытались было проверить теорию Уцюаня, но, к сожалению, у этого несчастного лолголовы было снесено выстрелом.
Сайхун протолкался через говорливую толпу на нос суденышка. Там он отыскал себе свободное место, и отмахиваясь от иногда налетавших клубов пара, продолжал вглядываться в громадный коричневый треугольник стремящейся вниз реки. Волны гипнотизировали его. Он вспомнил, как когда-то во время урока учитель говорил ему, что вода как стихия имеет на него особое влияние. Тогда учитель посоветовал Сайхуну пристально вглядываться в воду, чтобы обрести спокойствие и внутреннее созерцание.
Вот и в Пекине ему пришлось убивать. Кто знает, скольких он убил за свою жизнь? Он родился в семье воина, и искусство убивать было его наследием. Он часто сражался в молодости, чтобы защитить свой дом от всяких бандитов; он принимал вызовы на поединок от мастеров боевых искусств; наконец, он воевал в партизанах. Более того: и Сайхун, и другие знатоки боевых искусств, не исключая Тигрицы и ее братца, понимали, какова максимальная ставка в реальном бое. И все же две недавние смерти показались Сайхуну особенно трагичными и неразумными.
Он убил любовницу Бабочки. И в этот раз победа показалась ему особенной. Теперь он чувствовал себя скорее разрушителем, чем героем. Он был воином, который уничтожает всех, кто противится выполнению его задачи. Теперь он не был монахом-идеалистом – напротив, он был мужчиной, который принял вызов, заключающийся в выполнении определенной миссии. Неожиданно Сайхун понял, что есть еще одна сторона морали, которая представляет собой вызов. Этика вызова заключалась в успехе, а сам вызов представлял собой сокровенный смысл того кодекса рыцарской чести, с которым Сайхун был неразрывно связан. И все же в щи присутствовало огорчение от необходимости жертвовать всеми остальными принципами. Многие столетия мужчины жили необходимостью ответить на брошенный вызов, но поэты никогда не называли настоящую причину, по которой мальчики превращались в мужчин: а причина заключалась в том, что, осознав наконец иронию этики и действительности, они приносили в жертву свои прекрасные и элегантные идеалы. Как знаток боевых искусств и современный рыцарь, Сай-хун понимал, что ему нравится принимать вызов. Было что-то такое в борьбе между принципами и обстоятельствами, – борьбе, которой он так страстно желал. Но каждый раз, принимая вызов, он снова получал тот самый урок способности жертвовать и идти на компромисс. Вот и сейчас стоя у самого борта, Сайхун снова согласился с тем, что убил, и с тем, что его душа будет страдачъ за это, и еще с тем, что за поимку своего старшего брата он заплатит поистине страшную цену. Он развернулся к реке спиной, и вдруг на него навалилось ощущение, что все кончено. Вот что значило быть лидером в борьбе за рыцарскую честь!
Сайхун снова засмотрелся на плавно бегущую за бортом реку. Я все еще слишком эмоционален, подумал он про себя и тут же вернулся мыслями на десять лет назад. Тогда он как раз пытался осознать смысл понятия увэй и задал по этому поводу вопрос Великому Мастеру:
– Что значит увэй7.
– Оно значит, – ответил учитель, – что все, что ты делаешь, выглядит случайным, естественным и совершенным. Ничто не может повлиять на тебя; ничто не возмущает твоих чувств, и ничему не прервать то драгоценное спокойствие, которое ты так долго воспитывал в себе.
– Ничто не влияет?
– Ничто.
– А если вы занимаетесь медитацией и кто-то в это время попытается убить вас? – снова спросил Сайхун.
– Что ж, если меня захотят убить, пусть попробуют. Я убью их раньше.
– А потом?
– А потом сяду снова медитировать.
– И это все? -Да.
– И вы не будете страдать от того, что убили человека?
– В этом случае, нет. Меня пришли убить, и я просто помешал этому.
– Но разве вы не будете страдать в душе?
– Нет. В этом и заключается увэй. Сначала происходит одно событие, затем другое. Если ты действительно увэй, ты всегда в хорошем расположении духа.
…Мимо проплыл еще один труп. На этот раз женщина. Казалось, что Янцзы переполнена трупами. На мгновение Сайхуну показалось, что он участвует в процессии, участники которой – трупы. Мертвым дорога в ад, подумал тогда Сайхун. И он, и трупы плыли к одному и тому же месту назначения в широком речном устье: к Шанхаю.
Глава двадцать четвертая Шанхай
Неужели это и есть ад?» – спросил себя Сайхун, когда они высадились в доках Шанхая. Все вокруг казалось страшно чужим и непривычным – впрочем, оно и в самом деле было таковым. Осторожно пробираясь по хлипким подмостям через орды орущих, плюющих, немытых людей, он вдруг увидел городской горизонт. Вдоль знаменитой шанхайской Набережной внушительной стеной высились огромные здания из стали и бетона. Они были гораздо выше всего, что молодой даос повидал в своей жизни, за исключением, пожалуй, гор. Четкие линии, окна идеальной прямоугольной формы, отголоски греческой и римской архитектуры, импозантные серые колонны и стены – все это казалось совершенно непривычным для глаз. Сайхун подумал, что когда-то здесь было очень красиво: бледно-голубое небо с высоко плывущими облаками, легкий океанский бриз, несущийся над открытой рав-шшой речной поймы. К западу от Шанхая на многие мили тянулись богатейшие земли. Даже несмотря на войну, они все еще давали свежие овощи и радовали глаз уголками нетронутой зелени. В переводе с китайского Шанхай обозначает просто «У моря». В свое время город действительно был светлым, чистым и красивым. Но теперь все эти высокие башни, запруженные гостиницы и офисы казались Сайхуну уродливыми.
Едва ступив на набережную, трое товарищей тут же почувствовали себя детьми на праздничном параде. Напор людской массы мог свести с ума кого угодно, а попытки спокойно идти оказывались такими же безуспешными, как намерение собственноручно остановить паровоз. Изо всех сил протискиваясь плечом вперед, Сайхуы двигался со скоростью черепахи. Когда он очутился на перекрестке, волна странных запахов и жуткого шума буквально ошеломила его. Где был тот свежий воздух, которым так юльно дышалось на реке? Теперь отовсюду воняло горящей нефтью. Он посмотрел вдоль улицы и увидел сумасшедшую карусель рикшей – странных тарахтящих повозок, которые приводили, в движение босыми, дочерна загорелыми людьми. Но больше всего сбили Сайхуна с толку автомобили. Он обнаружил, что именно автомобили распространяли повсюду этот жуткий запах горящей нефти. Сверкающие металлические экипажи зловещего черного цвета с оглушающим рокотом плевались дымом и мчали роскошно одетых седоков по запруженным людьми бульварам.
Новые лица огромного города совсем выбили из колеи трех монахов. Тут массивные двери администрации колониальных властей. Там – зарешеченные окна гонконгских и шанхайских банков. Русская женщина, бесстыдно выставив ногу, выбирается из «роллс-ройса». В окнах чайной мелькают зажиточные брокеры. Из соседней канавы доносится сладковатый трупный запах. Старые разносчики, продающие засахаренные яблоки. Азиатский банкир в цилиндре и визитке. Спящий наркоман-героинщик; толпа пьяных матросов… Сайхун отчаянно пробирался по взбесившейся Нанкин-роуд, и с каждым кварталом голова все больше кружилась от новых и новых впечатлений.
Почти на каждом углу Сайхун замечал гангстеров – молодых, грубых, нагловатого вида парней, которые только и ждали, к кому бы прицепиться. Одевались гангстеры ярко и крикливо, а верхние пуговицы на их кителях были вызывающе расстегнуты, демонстрируя прохожим нижнюю одежду. В отличие от нормальных людей, гангстеры всегда закатывали рукава по локоть. Более того, они смешивали традиционный китайский стиль своей одежды с элементами западной моды. Последним криком считались мягкие фетровые шляпы с загнутыми вверх полями, темные очки, широкие кожаные пояса и кожаные же туфли. Но под всем этим шиком скрывались традиционные орудия разбоя: ножи, медные кастеты, пистолеты и дубинки.
