Вячеслав Колосков - «В игре и вне игры»
Я уже говорил, что к спортсменам и музыкантам он относился хорошо, беседовал тет-а-тет со многими и о футболе, и об искусстве. Встречая меня на плацу, почти всегда говорил:
– И как вы, рядовой Колосков, прокомментируете вчерашнюю игру армейцев?
Полковник Пикин знал меня лично, в душе я надеялся на то, что он вызовет меня «на ковер», отчитает как следует, но потом все же отпустит с миром. Этого не произошло. Он сухо назвал наши фамилии, озвучил меру наказания и тут же заговорил о других проблемах. Мы стали ему неинтересны. Он нам доверял, а мы как бы его предали. От этого стало еще стыднее и горше.
Сама гауптвахта нас не страшила. Между собой солдаты даже называли ее курортом: сидишь там, кушаешь каши с компотами, и никаких забот.
Но нас наказали по всей строгости и отправили «замаливать грехи» на «губу» в Алабино, славившуюся жесткостью содержания. Двинулись мы гуда своим ходом, естественно, под конвоем, длинной полевой дорогой. Правда, через какое-то время мне пришлось опять топать этим же маршрутом, только уже в обратную сторону. Дело в том, что я не захватил с собой зубную пасту и щетку, вот меня и послали за ними. В родную часть я вернулся только под вечер, и тут оказалось, что на меня пришел вызов из штаба Ракетных войск играть за сборную команду и игра должна состояться уже на следующий день. В общем, я оказался прощенным.
А Гриша Минскер отсидел срок на полную катушку. Возможно, волейболиста бы тоже простили, но в его послужном списке уже было несколько залетов! Он был творческой натурой. Выпускал стенгазеты, делал политинформации, вносил рацпредложения, причем весьма дельные! Вот, к примеру, одно из них. Многие машины в автопарке стояли на колодках, и по сигналу «тревога» их надо было опускать при помощи домкратов. Минскер предложил ставить в колодки деревянные клины. Стоило их выбить молотком, и машины оказывались на колесах, были готовы к выезду. Благодаря этому предложению выигрывалось время, а значит, повышался уровень боеготовности части. Эта идея пришла в голову Минскеру, когда он получил очередной наряд вне очереди зато, что на политзанятиях вместо конспектов сочинял стихи. Ему дали задание навести порядок на площадке автопарка. Он работал метлой как раз возле замерших на колодках машин, и тут его осенило с этими клиньями. Он бросил к черту метлу, нашел укромное местечко, огрызок карандаша и бумагу, стал рисовать схемы, вычислять размеры и угол клиньев. За этим занятием застукал его Беда и наказал своими правами под завязку.
Вот такая чересполосица преследовала моего лучшего друга (мы с ним друзья и по сегодняшний день!) рядового Григория Минскера.
Однажды он уже был одной ногой в штрафбате, и об этом, думаю, надо сказать подробнее. В ту ночь Минскер отбывал очередной наряд вне очереди на кухне. Ему предстояло растопить печь и поставить на огонь котлы, чтобы приготовить завтрак для полка. То ли дрова были и впрямь сырые, то ли Гриша опять замечтался, но печь вовремя не растопил. Он побежал на склад за соляркой. Там как раз дежурил наш друг Гера Смирнов. (Кстати, тоже человек интереснейшей судьбы. После службы играл за профессиональные команды в футбол, хоккей с мячом, получил техническое образование, уехал в Северодвинск испытывать подводные атомные субмарины.) Солярка не помогла: печь отказывалась гореть. И тогда «творческая натура» подсказала ему выход: он рубанул топором по пальцу. Растапливать печь и кормить полк пришлось в то утро мне.
С историей этой долго разбирались, в конце концов склонились к выводу, что солдат пошел на членовредительство, испугавшись наказания за невыполнение поставленной перед ним задачи. Последнее и решающее слово оставалось за полковником Пикиным.
Совершенно неожиданно он вызвал меня. Я почему-то подумал, что ему интересно будет знать мнение коллектива о случившемся (напомню, я был комсомольским активистом) или он хочет услышать что-то новое от меня, но командир полка озадачил своим вопросом:
– Знаю, Минскер нанес себе травму сознательно. Можно гадать только о причинах этого поступка. Но вас я вот зачем вызвал. Вы помните его стихи о клубе, что в нашем Назарьеве?
– Помню, – растерянно кивнул я.
– Прочтите.
Я начал читать:
В подмосковном селе Назарьево,
В клубе стареньком, молодежном,
Рассыпается песня-зарево,
Задушевная и несложная.
Эту песню поют солдаты
Из подшефной воинской части.
Может, что-то в ней слабовато,
Может, что-то не так отчасти.
Но выводят со всем старанием,
Лишних ноток и гамм не чувствуя...
Стихи были длинные, говорилось в них о девочке, сидевшей в зале, о ее любви к солдату, о том, что любовь эта не всегда взаимна и у парня, кроме мыслей о любви, есть еще долг и служба. В общем, написаны они были наивно, но искренне.
Когда я закончил чтение, на некоторое время воцарилось молчание. Потом Пикин, глубоко вздохнув, сказал:
– Может, и вправду что-то не так, что-то слабовато. Но есть божья искра, так ведь? А талант негоже губить, правильно? Наказать твоего друга накажем, авось поумнеет, но накажем в пределах разумного, чтобы не сломать. Однако если он еще хоть раз...
Больше Пикин ничего не сказал, но красноречиво постучал ладонью по столу.
Судьба уберегла Григория от очередного наказания, которое могло быть действительно суровым. Через некоторое время после вышеупомянутого разговора с командиром части я, Гера Смирнов, Саша Кузнецов и Стас Чекалёв (мастер спорта по конькобежному спорту, он после службы в армии закончил МИФИ и стал физиком-ядерщиком) отправились на лыжную тренировку в район деревни Крекшино. С нами собрался идти и Минскер, но в самый последний момент что-то помешало ему. А мы часа два побегали, потом заехали к знакомым девчонкам на чай, засиделись там, забыли о времени и вспомнили, что можем опоздать в часть к вечерней поверке, только когда на улице уже стемнело.
Вьюжило, ветер дул в лицо. Саша Кузнецов не был лыжником, ему каждая сотня метров давалась с трудом, он быстро выдохся и все чаше останавливался передохнуть. Мы уже поняли, что на поверку не успеваем, и утешало нас лишь то, что Гриша Минскер остался в подразделении. Он на лыжах вообще не умел ходить, и с ним бы мы вернулись в часть разве что к полуночи.
Мы катастрофически опаздывали. За это нас ждало наказание, поэтому надо было придумать уважительную причину. Добежав до КПП, мы сняли лыжи, сделали из них импровизированные носилки и уложили на них двухметрового Кузнецова. Так и явились в казарму. Тут же возник подполковник Смирнов:
– Что у вас за беда стряслась?
– Рядовому Кузнецову плохо стало, сердце прихватило от физических нагрузок, – пояснил я.
Беда склонился к Саше:
– От нагрузок или от спиртного?
Каюсь, у девчонок мы выпили входивший тогда в моду вермут, пахнущий полынью и ванилином. Подполковник учуял запах, но вермута, видимо, никогда не пил и поэтому спросил:
– Валидол ему давали?
– Так точно, товарищ подполковник, – гаркнули мы.
– Тренироваться тоже с умом надо, – назидательно поднял вверх палец Беда. – Считайте, что выговоры вам обеспечены.
Минскер после этого нам сказал:
– Хорошо, ребята, что я с вами не пошел. Выговорами бы дело не кончилось.
Шел последний, третий год нашей срочной службы. Тогда для солдат существовало такое послабление: дембелей могли отпускать на сдачу экзаменов в институт. Этим решили воспользоваться я, Гриша Минскер, Саша Кузнецов, Вадим Рубцов, некоторые другие наши сослуживцы. Мы двинулись поступать в Центральный государственный ордена Ленина институт физкультуры (ГЦоЛИФК).
Глава 7
Я к экзаменам готовился серьезно и поступил без всяких проблем, равно как Саша, Вадим и Григорий. В то время предпочтение в приеме отдавалось тем, кто уже отслужил. В нашей группе из двадцати пяти студентов семнадцать пришли из армейских рядов.
ГЦоЛИФК был уникальным в своем роде учебным заведением. Он был создан в 1918 году с целью подготовки тренерских и преподавательских кадров для общеобразовательных школ, техникумов, вузов, спортивных клубов и команд, воинских подразделений. Здесь могли учиться спортсмены, уже имеющие разряд не ниже первого по какому-либо виду спорта.
Естественно, с особенной радостью принимали в институт мастеров и заслуженных мастеров спорта.
В этом учебном заведении была военная кафедра, и все студенты, невзирая на пол, проходили военную подготовку. В годы Великой Отечественной из них был сформирован отряд особого назначения, который участвовал в обороне Москвы, а затем дошел с боями до Берлина.
В ГЦоЛИФКе учились такие выдающиеся спортсмены СССР, как А.И. Чернышев, М.И. Якушин, А.В. Тарасов, A.M. Кострюков, К.И. Бесков. Обучали их не менее знаменитые педагоги. Старшим преподавателем на кафедре футбола и хоккея был заслуженный мастер спорта СССР П.А. Савостьянов. Работали в институте И.И. Лукьянов, участник Великой Отечественной войны, судья международной и всесоюзной категорий, наставник известных наших арбитров В. Бутенко, В. Липатова;
