Сергей Белов - ДВИЖЕНИЕ ВВЕРХ
Как и всякий творческий процесс, отработка броска у меня не прекращалась никогда. Техника его исполнения постоянно изменялась, совершенствовалась. После 30 лет ко мне пришли по-настоящему правильное расположение руки при броске, оптимальный баланс тела, оптимальное вращение мяча. Но и тогда я не прекратил улучшать бросок. Отличительной чертой мастера всегда является умение самостоятельно и критически анализировать свои действия, постоянно трансформировать умение в навыки, не застывать в своем развитии.
Чем старше ты становишься, тем ты не то, чтобы умнее ты начинаешь задавать сам себе больше вопросов. В особенности — когда ты постепенно становишься менее конкурентоспособен: уже не можешь забить сверху или забить шестьдесят в одной игре. Начинаешь задаваться вопросами: зачем я делаю то или иное? Что мне это дает? Что мне нужно по-настоящему, чтобы оставаться на вершине? Только постоянный поиск «своего» делает человека лучше.
Думаю, стремление делать все осмысленно существенно помогало мне на протяжении всей карьеры спортсмена. Вместо спецсредств для релаксации и стимулирования мышечной активности я уже в первые годы выступлений за ЦСКА сформировал собственную идеологию диеты, восстановления и подготовки к играм. У меня сложилось собственное видение тренировочного процесса. Я никогда не переедал, особенно в день игры. Старался анализировать все игровые и тренировочные ситуации, оценивать свои физические кондиции.
Например, на каком-то этапе, еще в Свердловске, у меня появилась навязчивая идея поднять вес до 85 кг. Однако довольно быстро я разобрался в ситуации и спросил себя: «А зачем мне это?» Уже тогда я усвоил универсальную формулу — увеличение зазора между максимальными показателями в силовых упражнениях и собственным весом. И вместо того чтобы тупо набирать вес снова отправился «качаться».
Озарение в творчестве
Для меня в спорте чрезвычайно важным был элемент творчества. Конечно, победа — это главное, но далеко не всякий результат приносит удовлетворение сам по себе. Мне никогда не было безразлично, как забить мяч в кольцо. От иной тренировки я получал больше интереса, чем от игры, и коронные приемы спонтанно рождались на площадке, как правило, именно во время тренировок, потому что во время игры твоя психика так или иначе подчинена ожидаемому результату. Во время тренировки ты более раскрепощен. Красивые спонтанные озарения могут произойти и в игре, но ты понимаешь, что их основа — как раз многочасовые тренировки.
Тем не менее именно творческий прорыв в играх, когда у тебя все получается, когда ты еще в момент броска знаешь, что мяч идеально ровно ляжет в кольцо, когда ты чувствуешь свое превосходство над соперником во всем вот что для меня составляло смысл моей игры, вот чем памятны мне годы занятий спортом. Должен признать честно, что таких игр-озарений за мою многолетнюю карьеру было совсем немного. Но и за них я безмерно благодарен Богу, поскольку именно они приоткрывали мне истинный смысл моей жизни.
Это начало происходить только на определенном этапе. Пока я учился в школе, уровень моего мастерства таких озарений еще не предполагал. Хотя в тот раз, когда я набрал 99 очков, при каких бы обстоятельствах, против какого бы соперника это ни случилось. их ведь все равно как-то надо было набрать, верно? В школе я часто играл фактически по принципу «один против всей команды соперника», и эта закалка дала мне уникальные навыки по выбору позиции на площадке.
Я начал применять бросок в прыжке еще в играх на юношеском уровне. В 63-м, впервые увидев в Москве гостевые игры каких-то американских команд, я понял, что нахожусь на правильном пути — лучшие заокеанские баскетболисты играли именно так, как хотел научиться играть я. Однако момент, с которого можно вести отсчет наверняка, — это игры в 66-м против так называемой «сборной Белграда». Именно тогда я впервые сыграл так, что опытный Жеравица распознал во мне будущего большого мастера.
С конца 60-х в правоте выбранного направления я стал убеждаться уже непосредственно на паркете — в играх против сильнейших баскетбольных команд мира. Второй кульминацией моего баскетбольного творчества стал финал Кубка европейских чемпионов против «Реала» в сезоне 1968/69 года в Барселоне. В неистовом противостоянии, отыгрывая 10-очковые отрывы, в двух овертаймах мы одержали тогда победу над «Реалом». Я провел на площадке все 50 минут без замен, и все эти минуты были для меня одним сплошным полетом, ощущением владения собой, мячом, складывающейся ситуацией. Такие победы дорогого стоят и вселяют в тебя настоящую уверенность. Именно с этого матча я веду отсчет нового этапа в своей спортивной карьере.
В следующий раз «озарение» случилось в 1971-м, во время традиционного турне сборной по США. Игры против американских университетов всегда отличались высоким накалом и напряжением. Чаще сборная в них побеждала, но, как правило, не без труда. Игры в 71-м имели дополнительный подтекст. Американцы жаждали реванша за поражение на Универсиаде в Турине. В командах университетов Индианаполиса и Цинциннати, с которыми нам предстояло играть, были участники того несчастливого для американцев матча, и от них почему-то исходил особый ажиотаж. Какой-то защитник, не помню его имени, в газетах публично пообещал во время игры меня убить и, действительно, весь матч бегал за мной, как сумасшедший.
Состав американских команд был довольно сильным. Многие игроки, формально все еще считаясь студентами, имели на руках уже заключенные контракты с профессиональными клубами.
Однако в результате вместо ожидаемого американцами реванша получилось настоящее глумление над ними со стороны нас с Паулаускасом. В первой игре в Индианаполисе отличился Модя, во второй, когда соперник прихватил его поплотнее, — я. Выйдя на площадку с 5-й минуты игры, я до перерыва накидал штатникам. 27 очков! Это тоже был тот день, когда в корзину валилось все, в том числе совершенно сумасшедшие мячи.
Американские газеты потом писали, что русские изобрели новую технику игры в баскетбол, основанную на невероятных траекториях бросков и передач и на сумасшедшей динамике движений. Это было, мягко говоря, не совсем так, но то, что эти игры придали нам уверенности и хорошей наглости в игре против Штатов и что это нам очень пригодилось в Мюнхене, — точно.
И еще одна игра мне запомнилась. Она была весной 77-го опять против «Реала» и опять в матче розыгрыша Кубка чемпионов, хотя и на ранней его стадии. Ее результат был очень важен для нашего дальнейшего продвижения по турнирной сетке, и нам обязательно нужно было в домашнем матче не проиграть испанцам более 5 очков. Именно «-5» и с очень плохой игрой мы уступали сопернику после первой половины встречи. Игра не шла у всей команды, включая и меня — в первом тайме я набрал где-то около 5 очков.
Второй тайм того матча я запомнил навсегда. Не знаю, что произошло со мной в перерыве — никаких видимых воздействий на мою психику и тем более на мой организм не было. Но с самого начала и до конца второй 20-минутки у меня в игре стало получаться абсолютно все. Было ощущение полнейшего владения ситуацией, я чувствовал, что могу сделать на площадке с соперником все, что угодно. Это чувство укреплялось каким-то невероятным, фантасмагорическим везением — в корзину «Реала» валилось абсолютно все, что вылетало из моих рук.
За 20 минут я набрал 34 очка. Игра ЦСКА во втором тайме была настолько феерической, что после ее окончания к нам в раздевалку впервые на моей памяти зашел поздравить команду какой-то партийный руководитель, присутствовавший на матче. Некоторое время после игры я сохранял непередаваемое ощущение легкости, невесомости, опустошенности. Было ощущение, что я пуст и невесом, как воздушный шарик, который может взвиться и улететь в любое мгновение. Видимо, мое состояние действительно было необычным и при внимательном рассмотрении могло быть замечено. Во всяком случае, смотревшая игру жена, беременная сыном Сашкой, увидев меня в этом состоянии «невесомости», пристально посмотрела на меня несколько секунд и потом сказала: «Чтобы такого больше не было».
Такого у меня впоследствии, действительно, пожалуй, не случалось, если не считать концовки злополучного финала чемпионата мира в Маниле в 78-м. Но там была настоящая бойня, кость в кость, там было не до творчества. Как это ни покажется удивительным, не считаю я «игрой-озарением» — в преломлении к моей собственной игре — и знаменитый финал Олимпийских игр в Мюнхене. Там над всей командой, включая меня, слишком довлел результат. Уникальность, необычность происходящего коснулись тогда всей команды в целом, когда мы выиграли безнадежно проигранный матч совершенно невероятным образом.
Ремесло или искусство?
«Игры-озарения» несли в себе удивительное ощущение, которое тебе время от времени — достаточно редко — дарил Господь в утешение за сотни часов тренировок, пролитый пот, травмы, нервные стрессы. Дарил, чтобы вознаградить тебя за твой труд, подтвердить, что ты на правильном пути, еще раз указать на намеченные цели и воочию продемонстрировать тебе истинные, не всегда раскрываемые возможности твоего духа, твоего организма.
