Питер Бодо - Размышления чемпиона. Уроки теннисной жизни
Джон вечно разглагольствовал о своих многочисленных «великосветских» знакомствах. И тут, отчасти из желания поддеть его, я заявил: если хочешь доказать, что у тебя большие связи в Голливуде, познакомь меня с этой восхитительной девушкой.
Через несколько дней Джон доложил, что дело сделано — он добыл номер телефона Бриджит у ее агента, с которым давно знаком. «Отлично», — ответил я, подозревая, что здесь кроется какой-нибудь подвох. И все же еще через пару дней я ей позвонил. Бриджит говорила со мной очень сдержанно и застенчиво. Я предложил встретиться, и она сказала, что может заехать ко мне. Наверное, хотела посмотреть, как я живу, и пока не сообщать слишком много о себе.
Поначалу наша встреча была какой-то натянутой и неловкой. Мы с трудом выдавливали из себя слова и едва осмеливались взглянуть друг на друга. Это выглядело комично — или, во всяком случае, показалось бы комичным стороннему наблюдателю. Потом Бриджит попросила разрешения заглянуть в ванную, и как только она вышла из комнаты, я подумал: «Да, она и вправду хороша. А если к тому же способна хоть два слова связать, то я не прочь на ней жениться».
Когда Бриджит вернулась, я решил, что ситуация немного разрядится, если мы куда-нибудь сходим, и предложил пообедать в итальянском ресторане. Смена сцены — а именно перемещение на нейтральную общественную территорию — помогла; постепенно скованность исчезла, и мы прекрасно провели время. Вернувшись домой, я уже не сомневался — это моя судьба! Мы начали встречаться. Безрадостные мысли о болезни отступили, и многое, в том числе мое теннисное будущее, предстало в радужном свете.
После затянувшегося выздоровления я с удивлением узнал, что по-прежнему имею возможность выступить на Чемпионате АТП в конце года. Еще в августе я зацепился за одно из восьми вожделенных мест. Чтобы попасть на чемпионат, мне хватило единственного матча — на Парижском турнире на крытых кортах я с трудом победил Франциско Клавета, выиграв третий сет 7:6. Этот результат (как и моя игра!) ничего хорошего мне не сулил. К тому же я вынужден был отказаться от следующего матча в Париже (с Томми Хаасом) из-за спазм в спинных мышцах — дополнительной проблемы, связанной с долгим перерывом в игре.
На Чемпионате АТП я очутился в нескольких шагах от вылета из борьбы за титул. Первым моим соперником в круговом турнире был Андре, который разбил меня наголову — 6:2, 6:2. В следующем матче Николас Лапенти дважды довел дело до тай-брейков, но я вытянул оба и еще мог надеяться на победу в круговом турнире. В последнем моем матче я записал в актив победу над Густаво Куэртеном и вышел в полуфинал, где игра шла уже на выбывание. Победив Николаса Кифера в первом матче, я вновь встретился с Андре. Не прошло еще и недели после того, как он разнес меня в пух и прах. Я разгромил его, не уступив ни одного сета.
Несмотря на мою победу в Ганновере, Андре закончил 1999 год на первом месте и, таким образом, прервал мою рекордную серию. Это был заслуженный успех. В тот год Агасси буквально воскрес из мертвых и выиграл Открытый чемпионат Франции. В его активе был и Открытый чемпионат США. А я в это время валялся в постели в Лос-Анджелесе со своей больной спиной. Мы вступали, сами того не зная, в последнюю и величайшую стадию нашего соперничества.
Андре подтвердил это в начале 2000 г., когда выбил меня из полуфинала Открытого чемпионата Австралии. Хотя каждый турнир «Большого шлема» много значил для меня, я не особенно огорчился. Дело в том, что я начал больше заботиться о себе и составлял подходящий мне график соревнований гораздо тщательнее, чем раньше.
Между тем уже заявлял о себе ряд талантливых молодых игроков: Пат Рафтер, Лейтон Хьюитт, Роджер Федерер, Карлос Мойя и Марат Сафин. Это были чрезвычайно опасные молодцы, способные больно покусать «старичков» вроде меня, Андре, Бориса, Горана, Джима и Майкла Чанга. Меня, конечно, еще ждут турниры «Большого шлема» — в этом я не сомневался. И рекорд Эмерсона пока не побит. Но моя карьера уже клонилась к закату, и я сознавал это.
В 2000 г. я вновь выиграл турнир в Майами, но это была моя единственная победа перед весенним сезоном на грунте. В Париже Марк Филиппуссис выбил меня в первом же круге, выиграв 8:6 в пятом сете. Во второй круг «Ролан Гарроса» я не выходил с 1997 г. Миновали добрые старые времена, когда я выигрывал у таких парней, как Серхио Бругейра и Джим Курье, не уступив ни одного сета, в трудных, напряженных матчах.
Мое выступление на Уимблдоне в 2000 г. тоже началось неудачно. На тренировке перед началом турнира я потянул голеностопный сустав. Нога опухла, а тут еще Пол снабдил меня новыми кроссовками, которые, вероятно, ускорили процесс. Сперва нога беспокоила меня довольно умеренно, но, увы, лишь до победного матча с Каролем Кучерой во втором круге. Уже в этой встрече я ощущал боль всякий раз, когда переносил вес на правую ногу. В тот же вечер я сделал рентген и получил неприятное известие: в зоне повреждения скапливается жидкость.
После матча с Кучерой я объявил о своей травме, и пресса на все лады обсуждала эту новость. Боль в ноге и связанный с ней общий дискомфорт были таковы, что я уже подумывал, не сняться ли мне с турнира. Глупо рисковать здоровьем ради отчаянной попытки побить рекорд Эмерсона. С другой же стороны, воспоминания о вынужденном осеннем простое, о разочаровании, испытанном в Австралии и Франции, подстегивали меня, побуждая не выходить из игры.
Я поговорил с бывшим чемпионом Уимблдона Патом Кэшем, и он порекомендовал мне специалиста по иглоукалыванию, услугами которого пользовался. Кроме того, я решил в случае необходимости делать инъекции кортизона. Этот препарат снимает воспаление и боль, но его нежелательно применять слишком часто или в больших дозах.
После матча второго круга я больше не тренировался по свободным от игр дням всю оставшуюся часть турнира. Я регулярно посещал иглотерапевта, не замечая, правда, особых изменений к лучшему, и делал инъекции перед матчами. Порой мною вновь овладевало искушение сойти с дистанции, но когда я узнавал об очередном сопернике, сомнения отступали — мои шансы покамест были недурны.
В итоге мой путь к финалу пролег через Джастина Джимелстоба (третий круг), Йонаса Бьоркмана, Жана-Мишеля Гамбилля и Владимира Волчкова (одного из самых неожиданных полуфиналистов Уимблдона за все времена). Со стороны это выглядело легкой прогулкой, но для меня она каждый раз сопровождалась болью и немалым нервным напряжением. На все матчи я выходил без тренировки, ни разу не прикоснувшись к мячу (если не считать легкой предматчевой разминки). Это меня беспокоило, а постоянная боль просто изводила. Боль ослабляет концентрацию и подрывает уверенность. Она способна выбить из колеи, и в результате игра начинает «сыпаться».
В финале против меня играл Пат Рафтер. Он поздно вошел в число соискателей титулов «Большого шлема», но в тот момент находился на пике карьеры, а его агрессивный атакующий стиль игры на Уимблдоне представлял особую опасность. К тому времени Пат выиграл два Открытых чемпионата США и даже короткое время был первой ракеткой мира. Наивысших достижений он добился летом 1999 г., почти за год до того дня, когда мы с ним встретились в финале Уимблдона-2000.
Рафтер был известным игроком высокого класса, но при этом одним из немногих соперников, с которыми у меня какое-то время не складывались отношения. Началось все в 1998 г., когда он победил меня 6:4 в третьем сете финального матча в Цинциннати. На пресс-конференции меня спросили, что отличает Пита Сампраса от Пата Рафтера, и я ответил: «Десять титулов победителя „Большого шлема“». Конечно, не стоило так говорить, но тогда я испытывал несвойственное мне раздражение от проигрыша в трудном матче. Пат обиделся и, пожалуй, имел на то основание.
Потом, всего через несколько недель после Цинциннати, Рафтер победил меня в полуфинале Открытого чемпионата США. Наверное, моя ехидная реплика пробудила в нем жгучее желание расправиться со мной. А когда Пат занял первое место в мировом рейтинге, он несколько раз высказался в том смысле, что теннису только на пользу, что я уже не номер один. Пресса, конечно, ухватилась за его слова и хотела увидеть мою реакцию. Я решил вести себя максимально сдержанно и сказал лишь, что если Пат недоволен мной, он может сообщить это мне лично. На следующий день Пат позвонил и извинился. Он не отрицал, что поддался мстительному чувству, я же признал свои слова, произнесенные в Цинциннати, заносчивыми и необдуманными.
После этого наши отношения наладились, а вот игра Пата продолжала доставлять мне неудобства. Пат был на редкость вынослив и техничен. Он непрерывно давил на меня своими отчаянными, почти самоубийственными выходами к сетке. Подачи Пата тоже создавали для меня много трудностей. Проблема заключалась не в скорости полета мяча, поскольку он почти всегда выполнял крученую (сравнительно медленную) подачу. Дело в том, что он все время менял направления подачи, и я был вынужден постоянно их угадывать. Одну подачу он мог послать очень косо, а следующую — прямо в меня. Хорошо еще, что Пат не был левшой: тогда он мог бы посылать мне во второй квадрат крученую косую подачу с высоким отскоком мяча под левую руку, и мне пришлось бы совсем худо.
